Волосы она убрала под заколку-пряжку, глаза покраснели и опухли. Она помялась.
– Мне… Мне так стыдно. За папу. За нашу семью. За саму себя. Наши давние, самые верные друзья отвернулись от него. Уважения, завоеванного несколькими поколениями нашей семьи, нет и в помине. Наша репутация оказалась запятнанной.
– Ты ждешь от меня сочувствия?
– Нет-нет, что ты. Просто… Я не могу найти объяснений его поступку, но все же попытаюсь. Он хотел избавиться от скульптуры, чтобы Эсме некуда было больше убегать. Он заботился о девочке. Согласна, это был сумасшедший и дикий поступок. Папа знает об этом. Его нельзя простить. Но, Урсула, он сидит в тюрьме, в камере, как обычный преступник, и мучается из-за того, что случилось с Артуром. Папа просил своего адвоката не договариваться о залоге. Он сказал, что хочет, чтобы его наказали.
Я вгляделась в ее измученное лицо.
– Я не хочу, чтобы против него выдвигали обвинения, и скажу об этом.
Джанин положила руку на горло и посмотрела на меня.
– Ты сделаешь это ради него?
– Пришла пора Пауэллам вызволять Тайбера из тюрьмы.
Она рухнула на диван, опустив голову к коленям. Я осталась стоять. Я поступила достойно, но я была не настолько благородна, чтобы сесть с ней рядом.
– Все говорят, что ты вправе требовать справедливости. – Голос Джанин звучал глухо.
– Я жду справедливости, но не такой. – В это мгновение меня согревало сознание собственной правоты. Я поступала так, как поступил бы и папа.
– Никогда этого не забуду, – сказала Джанин. – Спасибо тебе.
– Я должна вернуться к Артуру.
– Подожди. – Ее глаза встретились с моими. – Ты можешь в это не верить, но я собираюсь улучшить условия для всех служащих компании. Повышение зарплаты, премии, льготы, справедливое отношение и все такое прочее. Это относится и к фермерам, которые работают по контракту. И теперь все мои начинания могут превратиться в прах. – Голос ее дрогнул. – Это ужасное происшествие с Артуром и скульптурой взбудоражило всех. Люди говорят о забастовке на фабрике.
Я не сводила с нее глаз. Да, бизнес и имидж прежде всего. Настоящая Тайбер.
– Ты хочешь, чтобы я поговорила с рабочими вместо тебя?
– О, Урсула, ты сделаешь это?
– Разумеется. – “Но только не так, как ты думаешь”. – Я помогу им составить список требований в отношении новой оплаты труда и льгот. Тогда у них будет, о чем вести с тобой переговоры.
Энтузиазм Джанин несколько померк.
– Благодаря тебе они потребуют луну с неба.
– Отлично. Ты сможешь пойти им навстречу. У вас появится большое пространство для маневра.
Она вздохнула:
– Как скажешь, я согласна.
Впервые в жизни мы пожали друг другу руки.
* * *
Я отослала моих квартирантов из больницы на ферму. Мне хотелось побыть наедине с братом. Артур печально смотрел на меня и не произносил ни слова. Я расчесывала ему волосы, пела колыбельные и пообещала, что маму-медведицу очень легко починить. Его лицо дрогнуло. Очень медленно он покачал головой и отвернулся.
Когда Артур заснул, я вышла из палаты, тихонько закрыла дверь и прислонилась к ней. Что же мне делать? Полный провал во всем. Я устала, была напугана, да и денег почти не осталось. Никогда еще я не чувствовала себя такой беспомощной. Укушенная рука болела. Я прижала ее к себе и закрыла глаза.
Минуту спустя я услышала чьи-то уверенные быстрые шаги по коридору, но не стала открывать глаза, чтобы посмотреть, кто бы это мог быть. Кто-то из ординаторов или интернов торопился по своим делам. Меня это не интересовало. Только хотелось, чтобы этот человек как можно быстрее прошел мимо и оставил меня один на один с моими невеселыми мыслями.
Крупная шершавая рука дотронулась до моей щеки и нежно погладила. Я тут же открыла глаза. Квентин с тревогой и заботой смотрел на меня. Я ухватилась здоровой рукой за его рубашку, как будто хотела проверить, не сон ли это, не исчезнет ли брат-медведь при первом же прикосновении. Его одежда была покрыта цементной пылью и каменной крошкой, хотя лицо и руки он успел вымыть в туалете в аэропорту. Щетина покрывала щеки и подбородок. Серо-стальные глаза выдавали напряжение последних недель. Квентина в эту минуту никто не назвал бы красавцем, но я не видела мужчины прекраснее. Он вернулся.
Мы оба не произнесли ни слова. Я не могла выразить словами свои чувства, теперь, когда он был рядом.
Во всяком случае те, в которых я готова была признаться. Я просто положила свою здоровую руку поверх его пальцев на моей щеке и сжала их, радостно приветствуя Квентина. Он поднял мою забинтованную руку и хмуро принялся изучать ее. Она спокойно лежала в его пальцах, словно раненая птица.
– Если бы я остался, этого бы всего не случилось. Артур и скульптура остались бы невредимыми.
Его глаза встретились с моими. Я сглотнула.
– Артур считает, что мама-медведица умерла.
Квентин приподнял мой подбородок. Не отводя взгляда, он сумел заглянуть мне в душу, и его душа перестала быть для меня тайной.
– Тогда мы оживим ее.
* * *
Квентин стоял перед изуродованной Медведицей и сам удивлялся той волне гнева и боли, что нахлынула на него. “Я воскрешу ее. Она не уничтожена. Я позабочусь о ней, папа, как и обо всем остальном”. На мгновение перед его глазами предстала другая скульптура, которую ждал от него Артур, не раз уже являвшаяся ему в кошмарах. “И этим я тоже займусь, чтобы получить желаемое. Ради мамы. Ради Урсулы. Ради Артура. Ради тебя, папа, будь ты проклят”.
Долг, мучивший его столько лет, будет наконец оплачен.
* * *
Все говорили, что Квентин вернулся из-за меня и из-за семейной гордости. Никто не сомневался, что он должен встретиться с мистером Джоном и поговорить с ним как мужчина с мужчиной.
Хуанита, с которой мы обменялись едва ли десятком слов со дня нашего знакомства, торопливо вошла в больничный кафетерий, где я покупала любимый йогурт Артура. Застенчивая жена Освальда, до замужества работавшая на птицефабрике Тайбера, натянула яркий свитер поверх джинсового комбинезона. На меня обрушился водопад испанских слов.
– Помедленнее, прошу тебя, – попросила я, едва успевая про себя переводить.
Она на мгновение запнулась, потом продолжала:
– Мои друзья только что видели, как Квентин подъехал к фабрике.
Я протянула ей йогурт и помчалась туда же. Расстояние от больницы до фабрики можно было преодолеть бегом за две минуты. Прохожие оборачивались мне вслед.
Фабрика возвышалась над веткой железной дороги, словно кирпичный улей. С одной стороны к ней пристроились тяжелые трейлеры-рефрижераторы. Специальные вагоны-холодильники дожидались погрузки с другой стороны. Парковка была полна машин, принадлежащих служащим и рабочим. Я простонала, пробегая мимо седана Квентина, нашедшего место на стоянке для посетителей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94
– Мне… Мне так стыдно. За папу. За нашу семью. За саму себя. Наши давние, самые верные друзья отвернулись от него. Уважения, завоеванного несколькими поколениями нашей семьи, нет и в помине. Наша репутация оказалась запятнанной.
– Ты ждешь от меня сочувствия?
– Нет-нет, что ты. Просто… Я не могу найти объяснений его поступку, но все же попытаюсь. Он хотел избавиться от скульптуры, чтобы Эсме некуда было больше убегать. Он заботился о девочке. Согласна, это был сумасшедший и дикий поступок. Папа знает об этом. Его нельзя простить. Но, Урсула, он сидит в тюрьме, в камере, как обычный преступник, и мучается из-за того, что случилось с Артуром. Папа просил своего адвоката не договариваться о залоге. Он сказал, что хочет, чтобы его наказали.
Я вгляделась в ее измученное лицо.
– Я не хочу, чтобы против него выдвигали обвинения, и скажу об этом.
Джанин положила руку на горло и посмотрела на меня.
– Ты сделаешь это ради него?
– Пришла пора Пауэллам вызволять Тайбера из тюрьмы.
Она рухнула на диван, опустив голову к коленям. Я осталась стоять. Я поступила достойно, но я была не настолько благородна, чтобы сесть с ней рядом.
– Все говорят, что ты вправе требовать справедливости. – Голос Джанин звучал глухо.
– Я жду справедливости, но не такой. – В это мгновение меня согревало сознание собственной правоты. Я поступала так, как поступил бы и папа.
– Никогда этого не забуду, – сказала Джанин. – Спасибо тебе.
– Я должна вернуться к Артуру.
– Подожди. – Ее глаза встретились с моими. – Ты можешь в это не верить, но я собираюсь улучшить условия для всех служащих компании. Повышение зарплаты, премии, льготы, справедливое отношение и все такое прочее. Это относится и к фермерам, которые работают по контракту. И теперь все мои начинания могут превратиться в прах. – Голос ее дрогнул. – Это ужасное происшествие с Артуром и скульптурой взбудоражило всех. Люди говорят о забастовке на фабрике.
Я не сводила с нее глаз. Да, бизнес и имидж прежде всего. Настоящая Тайбер.
– Ты хочешь, чтобы я поговорила с рабочими вместо тебя?
– О, Урсула, ты сделаешь это?
– Разумеется. – “Но только не так, как ты думаешь”. – Я помогу им составить список требований в отношении новой оплаты труда и льгот. Тогда у них будет, о чем вести с тобой переговоры.
Энтузиазм Джанин несколько померк.
– Благодаря тебе они потребуют луну с неба.
– Отлично. Ты сможешь пойти им навстречу. У вас появится большое пространство для маневра.
Она вздохнула:
– Как скажешь, я согласна.
Впервые в жизни мы пожали друг другу руки.
* * *
Я отослала моих квартирантов из больницы на ферму. Мне хотелось побыть наедине с братом. Артур печально смотрел на меня и не произносил ни слова. Я расчесывала ему волосы, пела колыбельные и пообещала, что маму-медведицу очень легко починить. Его лицо дрогнуло. Очень медленно он покачал головой и отвернулся.
Когда Артур заснул, я вышла из палаты, тихонько закрыла дверь и прислонилась к ней. Что же мне делать? Полный провал во всем. Я устала, была напугана, да и денег почти не осталось. Никогда еще я не чувствовала себя такой беспомощной. Укушенная рука болела. Я прижала ее к себе и закрыла глаза.
Минуту спустя я услышала чьи-то уверенные быстрые шаги по коридору, но не стала открывать глаза, чтобы посмотреть, кто бы это мог быть. Кто-то из ординаторов или интернов торопился по своим делам. Меня это не интересовало. Только хотелось, чтобы этот человек как можно быстрее прошел мимо и оставил меня один на один с моими невеселыми мыслями.
Крупная шершавая рука дотронулась до моей щеки и нежно погладила. Я тут же открыла глаза. Квентин с тревогой и заботой смотрел на меня. Я ухватилась здоровой рукой за его рубашку, как будто хотела проверить, не сон ли это, не исчезнет ли брат-медведь при первом же прикосновении. Его одежда была покрыта цементной пылью и каменной крошкой, хотя лицо и руки он успел вымыть в туалете в аэропорту. Щетина покрывала щеки и подбородок. Серо-стальные глаза выдавали напряжение последних недель. Квентина в эту минуту никто не назвал бы красавцем, но я не видела мужчины прекраснее. Он вернулся.
Мы оба не произнесли ни слова. Я не могла выразить словами свои чувства, теперь, когда он был рядом.
Во всяком случае те, в которых я готова была признаться. Я просто положила свою здоровую руку поверх его пальцев на моей щеке и сжала их, радостно приветствуя Квентина. Он поднял мою забинтованную руку и хмуро принялся изучать ее. Она спокойно лежала в его пальцах, словно раненая птица.
– Если бы я остался, этого бы всего не случилось. Артур и скульптура остались бы невредимыми.
Его глаза встретились с моими. Я сглотнула.
– Артур считает, что мама-медведица умерла.
Квентин приподнял мой подбородок. Не отводя взгляда, он сумел заглянуть мне в душу, и его душа перестала быть для меня тайной.
– Тогда мы оживим ее.
* * *
Квентин стоял перед изуродованной Медведицей и сам удивлялся той волне гнева и боли, что нахлынула на него. “Я воскрешу ее. Она не уничтожена. Я позабочусь о ней, папа, как и обо всем остальном”. На мгновение перед его глазами предстала другая скульптура, которую ждал от него Артур, не раз уже являвшаяся ему в кошмарах. “И этим я тоже займусь, чтобы получить желаемое. Ради мамы. Ради Урсулы. Ради Артура. Ради тебя, папа, будь ты проклят”.
Долг, мучивший его столько лет, будет наконец оплачен.
* * *
Все говорили, что Квентин вернулся из-за меня и из-за семейной гордости. Никто не сомневался, что он должен встретиться с мистером Джоном и поговорить с ним как мужчина с мужчиной.
Хуанита, с которой мы обменялись едва ли десятком слов со дня нашего знакомства, торопливо вошла в больничный кафетерий, где я покупала любимый йогурт Артура. Застенчивая жена Освальда, до замужества работавшая на птицефабрике Тайбера, натянула яркий свитер поверх джинсового комбинезона. На меня обрушился водопад испанских слов.
– Помедленнее, прошу тебя, – попросила я, едва успевая про себя переводить.
Она на мгновение запнулась, потом продолжала:
– Мои друзья только что видели, как Квентин подъехал к фабрике.
Я протянула ей йогурт и помчалась туда же. Расстояние от больницы до фабрики можно было преодолеть бегом за две минуты. Прохожие оборачивались мне вслед.
Фабрика возвышалась над веткой железной дороги, словно кирпичный улей. С одной стороны к ней пристроились тяжелые трейлеры-рефрижераторы. Специальные вагоны-холодильники дожидались погрузки с другой стороны. Парковка была полна машин, принадлежащих служащим и рабочим. Я простонала, пробегая мимо седана Квентина, нашедшего место на стоянке для посетителей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94