Снилось мне, что я дома (чудеса какие-то). На столе горело две свечи, но мне было темно, и я зажег третью. Бессовестный воск, стекая со скатерти, нагло и звучно капал на пол. В руке моей была оторванная телефонная трубка, прекрасно существовавшая и без телефона. Я приложил ее к уху и тут почувствовал что с кем-то говорю:
- Алло, ей !
- Привет!
- Привет!
- Если можно представьтесь пожалуйста, а то я вас не узнал.
- Ну что ж, давай знакомиться. Меня зовут СЭР.
- Надо сказать меня тоже так часто называют, хотя таковым я бываю редко, но меня это вполне устраивает, я не жалуюсь.
- Но дело в том, что я действительно СЭР, понимаешь, я таким родился, а ты всего лишь пытался им стать. Мы с тобой два разных человека, так что ты не путай. Это люди пусть путают, они это любят.
Ну ладно, ты мне лучше скажи что с тобой творится, что у тебя с лицом, с головой, ей что поезд останавливали?
- Да какой на хрен поезд. Поезд уже давно “стоит на запасном пути”... С зеркалом я подрался.
В ответ на это на другом конце провода (хотя такового и не было) протяжно всхлипывающе что-то засмеялось. Потом тишина.
- Ты меня слышишь?
- Я то тебя всегда слышу, а вот ты меня порой и слушать не хочешь.
- Да я не не хочу, я ...
- Ладно, давай не будем опять ссориться, как в прошлый раз и выходить в окно. В конце концов со мной-то ничего не будет, а вот ты опять - голый на асфальт...
- Мне сейчас кажется, что я уже лежу на этом асфальте.
- Ну и как тебе там лежится, ничего не отлежал?
XXVI
Прогулка в в танке
- Слушай!
- Чего?
- А ты я смотрю мерзавцем заделался, вот чего!
- Совершенно верно - определенный мерзавец. Я бы даже сказал определившийся мерзавец. Мерзость - мой способ контактирования с людьми, с окружающим миром. Ты ему мерзость - он тебе мерзость, ты мне гадость - я тебе гадость. Вот чем спрашивается я тебе в зеркале не понравился, ну а даже если не понравился, бить-то зачем. Ты-то, небось и боли не чувствовал, а вот я ...
- Не ври, мне потом тоже было больно.
- Да ты меня чуть не убил, вот и пришлось с тобой поделиться ... А вот насчет волос мне понравилось - красиво было, особенно с бабулей весело получилось.
А вообще насчет мерзостей... Ты когда-нибудь ездил в танке?
- Нет.
- Ну видел его хотя бы со стороны?
- Да, и не раз.
- Ну вот представь, что едешь ты в этом самом танке, да еще и по улицам Москвы. Ты - один, маленький и беззащитный, но ты в танке, ты окружен в броню, броня со всех сторон, броня - мерзость, понимаешь? Так что без мерзостей я из дома не выхожу ...
Ну что, нравится?
- Нет.
- Мне тоже ...
- Слушай, а если у тебя бензин кончится, вылезать ведь прийдется.
- М... О-у-у... (в трубке заскрипело что-то резиновое) Пока езжу.
- Слушай, бедный ты человек. Несчастный ты. Остановится твой трактор и что тогда? Будешь ты догнивать в своем металлическом гробу со своей мерзостью. Там и сдохнешь. Или же нет - ты откроешь все люки и свежий воздух выветрит запах бензина, в люки полезут люди, но ты не сможешь им ничего сказать, ты не сможешь их прогнать, ты даже не будешь знать их языка. А потом? Потом они тебя разденут, положат на асфальт и раздавят своими танками.
В трубке молчание, скрип, шипение, жужжание и вдруг - какое-то задыхающееся всхлипывание, икание, чмокание.
- Ты плачешь? - спросил я его.
- Нет, - ответил он сдавленно бодрым голосом, - мне смешно, я смеюсь, понимаешь, мне смешно. Только не обижайся и не подумай, что я не понял твоей философии. Знаешь, я тут вспомнил почему человек живет, почему это ему так нравится и хочется - он не думает о смерти. А иногда не только не думает, но и не верит. И это прекрасно, ведь именно это и зовется жизнью, понимаешь?
- А есть же отчаявшиеся?
- Конечно есть. И вот как раз для таких, не имеющих внутри собственного бога, существует религия, а в ней - страшный грех - отчаяние, самоубийство и т. д., а также вереница убедительнейших объяснений зачем и почему “стоит жить”. Любая религия есть некая стерильная схема, унифицированная схема сборки собственного бога. Да, да, именно собственного, оправдывающего и прощающего только твои грехи.
- Не хочешь ли ты сказать, что каждый человек...
- Да, я хочу сказать, что каждый верующий человек в душе еретик, если он, конечно, действительно верующий. Я не говорю о религиозных фанатиках, поклоняющихся и любящих не самого бога, а лишь ту философскую систему и обряды, которые и определяют понятие религии; с ними такое не пройдет.
- Ага, значит по-твоему религиозный фанатик не любит и не верит в бога?
- Нет, не то что бы не верит, он не умеет верить, не умеет любить и, возмещая свой недостаток, он оправдывает свое бессмысленное существование, идя по проторенной дорожке в чужой дом, что в итоге делает его бездомным, хотя многие из этих людей так не считают, пребывая всю свою жизнь в гостях.
-А как же быть с атеистами?
- Очень просто: их нет! Атеистов нет. И сама фраза: ”Я не верю в бога” уже лишена всякого смысла. Человек не может быть атеистом, если он вообще может быть. Понимаешь, есть три принципа жизни: Вера, Надежда, Любовь, а без них никуда, только в петлю или с балкона. Можно любить работу, людей, женщину, себя в конце концов, но любить необходимо.
- Слушай, а ты можешь себе представить человека не надеющегося, не верящего, не любящего, но тем не менее живого?
- Вот именно что не живущего, а живого...
Да, конечно, такие люди есть - отчаявшиеся эгоисты, трусы, которые боятся умереть.
- Постой, ты говоришь эгоисты?
- Да, жалкие эгоисты.
- Но ведь эгоист, он же любит себя?
- Верно, значит таких людей нет.
В трубке опять что-то заскрипело пенопластом по стеклу, потом какие-то удары... Пи-пи-пи ...
XXVII
Кирпичи
О, Боже, где я!
Я еду в электричке, все стекла разбиты, все места заняты - сидят люди. Головы людей синхронно покачиваются в такт движению поезда. Я иду по ряду между этих качающихся голов; все спят. С какой-то женщины упал на пол парик, из чьего-то кармана посыпались сигареты.
Мне плохо. Мне очень плохо, какой-то незримый орган пожирает меня изнутри, вероятно он находится где-то в центре груди. Вот вот он насытится и тогда пустота в моей груди раздавит меня снаружи, сломает, сомнет в маленький комочек - фантик из-под конфеты и ветром унесет гнить под шпалы. Я хочу сойти, и уже не знаю, толи с ума, толи с поезда, в данном случае видимо одно и тоже. Я открываю окно и тут вижу не то “Семь тысяч над землей”, не то “две тысячи лье под водой”.
Вагоны пусты, я вижу свинцовые лица - болезнь. ВСЕ БОЛЬНЫ, НО ИМ НЕ БОЛЬНО!
Пустые трупы грешников - кирпичи.
Плотной стеной кирпичи. Мирно, спокойно и жутко покачиваясь сидят на лавках эти глиняные, и лишь за окном, оправдывая тем самым мой рассудок, мочится с небес осень.
XXVIII
Последняя глава
На этой строке я закончил, так как попросту проснулся и, ударившись в очередной раз головой об оконную раму, почувствовал себя простывшим, промокшим, голодным и жутко не выспавшимся.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13