..
- Я знаю, - перебил меня СЭР, - но это еще не повод, что бы ненавидеть всех людей.
- Я понимаю, что ты хочешь до меня донести, но любого человека, которого я вижу впервые, я встречаю с мыслью, что он хочет совершить сделку. Сделка может быть куплей или продажей, он (она) может покупать и продавать меня или себя, неважно, главное - рано или поздно, но сделка состоится.
- Да ты, я смотрю, боишься людей?
- Нет, у меня комплекс. Я не могу...
- Да нет у тебя ни какого комплекса! - взбесился СЭР, - вернее есть! И знаешь как он называется? Ты! Знаешь как называется твой комплекс?! КОМПЛЕКС НЕВМЕНЯЕМОСТИ !!
После этого он резким рывком встал с кресла и, подойдя к окну шагнул в воздух. Я тоже подошел к окну и, также, взобравшись на стол, шагнул из него. СЭР пошел быстрее, удаляясь от меня все дальше и дальше.
Под моими ногами шумели деревья - единственный признак жизни в городе. СЭР куда-то исчез и я пытался спуститься вниз. Я шагал вниз, но вместо этого поднимался еще выше. Чем быстрее я шел, тем выше я оказывался. Дома становились меньше, тротуары длиннее и уже. Я уже шел выше крыш домов, а выше уже ничего не было. Вот тут-то мне и стало жутко.
А упаду ли я если перестану идти? Я шел вдоль тротуара и попробовал остановиться - пошел на посадку. Остались последние два метра до земли, но я никак не снижался. Не снижался, не снижался...
И вдруг упал, упал на асфальт...
Я лежал посреди огромного шоссе, вокруг, по обеим сторонам, проносились иномарки, гремели фургоны, скрипели баянами набитые автобусы. Я лежал почти что в природном одеянии под палящим солнцем на раскаленном асфальте оживленной городской магистрали среди белого дня...
Зазвенел будильник, норовя упасть со стола и побрякивая в затухающем темпе, ехал он к окну. Ехал, ехал, свалился и, ударившись о паркет замолчал. Минутки две я еще мог поспать, но вскоре начали подходить и говорить “вставай!”. Наконец я не выдержал и открыл глаза: из окна холодным ветром со снегом завывал новый день, светил, неизвестно откуда взявшийся свет фонарей, акомпонимировала всему этому сигнализация чьей-то машины. Ну уж очень не хотелось мне идти туда, где меня совсем не ждут, где не заметят ни моего присутствия, ни моего отсутствия - в школу, к занятым друзьям, к наглой роже В.А., к холодной парте, вместо нагретой мягкой подушки.
Тем не менее оставалось десять минут до выхода и я вскочил. Немного кружилась голова, хотелось пить и спать. Я, сам не замечая того, уже надевал ботинки, забинтовывая изорванные шнурки. Причесываясь с закрытыми глазами, поправлял я бабочку, одновременно раздражаясь количеством складок на пиджаке (еще вчера глаженом).
Спектакль продолжается. Дядя клоун заболел, но “Режиссер с удивленным лицом, снимающий фильмы с печальным концом” еще здесь. Со щек осыпался грим, потерялся смешной красный носик на резиночке, и зрители, окончательно напившись в буфете, хотят спать. Но не надо смотреть в зал, смотри лучше на декорации и спокойно играй свою истерику. Гордость или стыд будешь испытывать только ты.
Опаздывая на семь минут, я вышел из дома. По главному жизненному закону лифт не ехал минуты две, а, опускаясь вниз, останавливался через этаж.
VI
Последний ход
Я молча без стука вошел в класс. “Опоздал минут на пять” - подумал я. Похмельные заспанные лица... Напротив сидел М.Д. , теребя свой немытый хвостик волос. На улице было еще темно. Нас освещали ртутные лампы дневного света, и в связи с этим цвет кожи у всех присутствующих отдавал мертвечиной.
За последней партой сидел СЭР, как всегда при параде, и периодически комментировал речь учителя, дополняя ее всяческими умничествами. М.Д. непонимающе растеряно озирался при том старательно ковыряясь в носу. Я опять почувствовал себя лежащим посреди шоссе, и все мои силы были направленны на борьбу со сном. Это было похоже на бег от морской волны: то захлестнет тебя с ног до головы, то выбросит на берег, а очнешься - опять по новой.
На горизонте показался розово-фиолетовый жгутик рассвета, больше похожий на закат, так и светил он сквозь полиэтиленовое небо. Все начали чего-то писать. СЭР громко сказал “Извините!”, встал и вышел... Вернее не вышел, а ушел, и ушел далеко, если даже не сказать уехал. Ехал он к Л.К. Он знал, что ее нет дома, он даже плохо помнил адрес, но она могла уже прийти к его приезду, а если даже и нет, то все равно его злая шутка бы удалась. Она не могла не получиться, ведь это последнее, что ему осталось. И поэтому он это делать передумал. СЭР хотел оставить за собой этот последний ход.
“Предательство! Ненавижу предательство!” - шевеля губами думал СЭР - “Это есть самое гнусное преступление против жизни” Как можно ненавидеть - он знал, но как можно предавать? Вот они - ходячие трупы!
Она родилась с сильным сердцем и чистой душой, и вот - ее научили, вылечили, опустили занавес. Браво!.. А что потом? Потом - привилегированный кремлевский колледж, потом - работа в кремле по маминой рекомендации, потом - богатый муж, такие же как она, несчастные дети, а под конец - унизительная старость, смертельное одиночество и + ежедневное ощущение, что кто-то ждет твоей смерти (что от части правда). Ну прямо - без пяти смерть. Разве ты этого ждешь?!
Нет, это уже не равнодушие и, тем более, не ненависть, а самое настоящее самопредательство.
А что такое преданность, верность? Нет, слова не те. Что-то в этом закрепощающее несвободное, какой-то покорно рабский фанатизм, некое желание подчиняться.
Я заберусь на самое высокое здание на проспекте Мира и, гордо смотря в небеса и заглушая рев машин, прокричу: “Друзья-сестрички, вы несвободны, раскрепощайтесь!” “Раскрепощайтесь?” - не значит ли это, что нужно покинуть крепость - столь надежное и привычное убежище, обеспечивая нам моральный, а порой и физический покой? Или... Для каждой крепости - свои стены.
А, тем временем Друзья-сестрички вызовут пожарников. Те в свою очередь проедут сквозь толпу ошеломленного люда, периодически покручивающего пальцем у виска и обменивающегося между собой мнениями по этому поводу, и протянут могучую пожарную лестницу, (если таковая достанет до карниза) что бы снять меня - сумасшедшего с крыши. И это - как минимум. Хорошо если мне сразу не завяжут рукава заботливо вызванные бдительными прохожими санитары.
Да, нет, конечно, я никуда не полезу и ничего не буду кричать. Потому что я боюсь, стесняюсь, я неподходяще одет и мало ел с утра... Вот она - несвобода!
VII
Анестезия
Поздно под вечер возвращался я домой...
И сразу засыпал.
На одно ухо я ложился, а на другое орал телевизор. Хотелось чем-нибудь закинуться и уснуть в глубокой литоргии, что бы на утро не проснуться. С головой накрывшись одеялом, я уткнулся в стену и начал разглядывать обои.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13
- Я знаю, - перебил меня СЭР, - но это еще не повод, что бы ненавидеть всех людей.
- Я понимаю, что ты хочешь до меня донести, но любого человека, которого я вижу впервые, я встречаю с мыслью, что он хочет совершить сделку. Сделка может быть куплей или продажей, он (она) может покупать и продавать меня или себя, неважно, главное - рано или поздно, но сделка состоится.
- Да ты, я смотрю, боишься людей?
- Нет, у меня комплекс. Я не могу...
- Да нет у тебя ни какого комплекса! - взбесился СЭР, - вернее есть! И знаешь как он называется? Ты! Знаешь как называется твой комплекс?! КОМПЛЕКС НЕВМЕНЯЕМОСТИ !!
После этого он резким рывком встал с кресла и, подойдя к окну шагнул в воздух. Я тоже подошел к окну и, также, взобравшись на стол, шагнул из него. СЭР пошел быстрее, удаляясь от меня все дальше и дальше.
Под моими ногами шумели деревья - единственный признак жизни в городе. СЭР куда-то исчез и я пытался спуститься вниз. Я шагал вниз, но вместо этого поднимался еще выше. Чем быстрее я шел, тем выше я оказывался. Дома становились меньше, тротуары длиннее и уже. Я уже шел выше крыш домов, а выше уже ничего не было. Вот тут-то мне и стало жутко.
А упаду ли я если перестану идти? Я шел вдоль тротуара и попробовал остановиться - пошел на посадку. Остались последние два метра до земли, но я никак не снижался. Не снижался, не снижался...
И вдруг упал, упал на асфальт...
Я лежал посреди огромного шоссе, вокруг, по обеим сторонам, проносились иномарки, гремели фургоны, скрипели баянами набитые автобусы. Я лежал почти что в природном одеянии под палящим солнцем на раскаленном асфальте оживленной городской магистрали среди белого дня...
Зазвенел будильник, норовя упасть со стола и побрякивая в затухающем темпе, ехал он к окну. Ехал, ехал, свалился и, ударившись о паркет замолчал. Минутки две я еще мог поспать, но вскоре начали подходить и говорить “вставай!”. Наконец я не выдержал и открыл глаза: из окна холодным ветром со снегом завывал новый день, светил, неизвестно откуда взявшийся свет фонарей, акомпонимировала всему этому сигнализация чьей-то машины. Ну уж очень не хотелось мне идти туда, где меня совсем не ждут, где не заметят ни моего присутствия, ни моего отсутствия - в школу, к занятым друзьям, к наглой роже В.А., к холодной парте, вместо нагретой мягкой подушки.
Тем не менее оставалось десять минут до выхода и я вскочил. Немного кружилась голова, хотелось пить и спать. Я, сам не замечая того, уже надевал ботинки, забинтовывая изорванные шнурки. Причесываясь с закрытыми глазами, поправлял я бабочку, одновременно раздражаясь количеством складок на пиджаке (еще вчера глаженом).
Спектакль продолжается. Дядя клоун заболел, но “Режиссер с удивленным лицом, снимающий фильмы с печальным концом” еще здесь. Со щек осыпался грим, потерялся смешной красный носик на резиночке, и зрители, окончательно напившись в буфете, хотят спать. Но не надо смотреть в зал, смотри лучше на декорации и спокойно играй свою истерику. Гордость или стыд будешь испытывать только ты.
Опаздывая на семь минут, я вышел из дома. По главному жизненному закону лифт не ехал минуты две, а, опускаясь вниз, останавливался через этаж.
VI
Последний ход
Я молча без стука вошел в класс. “Опоздал минут на пять” - подумал я. Похмельные заспанные лица... Напротив сидел М.Д. , теребя свой немытый хвостик волос. На улице было еще темно. Нас освещали ртутные лампы дневного света, и в связи с этим цвет кожи у всех присутствующих отдавал мертвечиной.
За последней партой сидел СЭР, как всегда при параде, и периодически комментировал речь учителя, дополняя ее всяческими умничествами. М.Д. непонимающе растеряно озирался при том старательно ковыряясь в носу. Я опять почувствовал себя лежащим посреди шоссе, и все мои силы были направленны на борьбу со сном. Это было похоже на бег от морской волны: то захлестнет тебя с ног до головы, то выбросит на берег, а очнешься - опять по новой.
На горизонте показался розово-фиолетовый жгутик рассвета, больше похожий на закат, так и светил он сквозь полиэтиленовое небо. Все начали чего-то писать. СЭР громко сказал “Извините!”, встал и вышел... Вернее не вышел, а ушел, и ушел далеко, если даже не сказать уехал. Ехал он к Л.К. Он знал, что ее нет дома, он даже плохо помнил адрес, но она могла уже прийти к его приезду, а если даже и нет, то все равно его злая шутка бы удалась. Она не могла не получиться, ведь это последнее, что ему осталось. И поэтому он это делать передумал. СЭР хотел оставить за собой этот последний ход.
“Предательство! Ненавижу предательство!” - шевеля губами думал СЭР - “Это есть самое гнусное преступление против жизни” Как можно ненавидеть - он знал, но как можно предавать? Вот они - ходячие трупы!
Она родилась с сильным сердцем и чистой душой, и вот - ее научили, вылечили, опустили занавес. Браво!.. А что потом? Потом - привилегированный кремлевский колледж, потом - работа в кремле по маминой рекомендации, потом - богатый муж, такие же как она, несчастные дети, а под конец - унизительная старость, смертельное одиночество и + ежедневное ощущение, что кто-то ждет твоей смерти (что от части правда). Ну прямо - без пяти смерть. Разве ты этого ждешь?!
Нет, это уже не равнодушие и, тем более, не ненависть, а самое настоящее самопредательство.
А что такое преданность, верность? Нет, слова не те. Что-то в этом закрепощающее несвободное, какой-то покорно рабский фанатизм, некое желание подчиняться.
Я заберусь на самое высокое здание на проспекте Мира и, гордо смотря в небеса и заглушая рев машин, прокричу: “Друзья-сестрички, вы несвободны, раскрепощайтесь!” “Раскрепощайтесь?” - не значит ли это, что нужно покинуть крепость - столь надежное и привычное убежище, обеспечивая нам моральный, а порой и физический покой? Или... Для каждой крепости - свои стены.
А, тем временем Друзья-сестрички вызовут пожарников. Те в свою очередь проедут сквозь толпу ошеломленного люда, периодически покручивающего пальцем у виска и обменивающегося между собой мнениями по этому поводу, и протянут могучую пожарную лестницу, (если таковая достанет до карниза) что бы снять меня - сумасшедшего с крыши. И это - как минимум. Хорошо если мне сразу не завяжут рукава заботливо вызванные бдительными прохожими санитары.
Да, нет, конечно, я никуда не полезу и ничего не буду кричать. Потому что я боюсь, стесняюсь, я неподходяще одет и мало ел с утра... Вот она - несвобода!
VII
Анестезия
Поздно под вечер возвращался я домой...
И сразу засыпал.
На одно ухо я ложился, а на другое орал телевизор. Хотелось чем-нибудь закинуться и уснуть в глубокой литоргии, что бы на утро не проснуться. С головой накрывшись одеялом, я уткнулся в стену и начал разглядывать обои.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13