Позднее Лопес де Гомара писал о шести тысячах. Чолула сдалась; уцелевшие предводители клялись, что это ацтеки вынудили их заманить испанцев в западню, и уверяли Кортеса в своей дружбе. Конкистадор заключил с ними договор, заверенный нотариусом.
На следующий день в город вернулись женщины и дети, бежавшие в преддверии штурма. В победе испанцев не чувствовалось радости, Кортес не ставил своей целью истребление индейцев. По его распоряжению на вершине великой пирамиды был водружен крест, а сам конкистадор занялся примирением Тласкалы и Чолулы, которые вступили в противоборство только из-за испанцев.
О резне в Чолуле впоследствии говорилось немало, и враги Кортеса никогда не упускали случая подчеркнуть варварство этого эпизода. Не вступая в полемику, рассмотрим событие в его контексте. Ацтеки преследовали одну цель: любой ценой помешать испанцам вступить в Мехико. Они затеяли эту ловушку с участием чолульцев, чтобы физически устранить завоевателей. Разве не было у ацтеков права защищаться от захватчиков? С какой стати им подчиняться Карлу V? Мексиканцы имели право на самозащиту, и заговор в Чолуле вписывается в план «национальной обороны». С другой стороны, разве испанцы не имели право защищать собственные жизни? Когда они нащупали нити заговора, разве не было нормально помешать его исполнению? Резня в Чолуле – акт войны в логике войны. Впрочем, этот эпизод не давал покоя Кортесу всю жизнь, и именно потому, что он всегда старался выступать пацифистом, предпочитая убеждение шпаге. Но история такова, какова она есть, и ничто не в силах смыть пятна крови Чолулы.
Кортес и Мотекусома
Мехико-Теночтитлан, 8 ноября 1519 года
Кортес всегда появлялся там, где его ждали меньше всего. Ацтеки полагали, что конкистадор направится из Чолулы в Мехико традиционной дорогой вокруг вулканов. Именно здесь они сосредоточили все ловушки, замаскированные волчьи ямы и колья. По данным разведки, которую провел Диего де Ордас, посланный «постичь тайну огня, из горы извергавшегося», Кортес нашел проход к столице. Он пролегал через перевал, разделявший два вулкана – Попокатепетль и Ицтаккиуатль. В настоящее время это место носит имя Пасо-де-Кортес.
2 ноября с высоты почти четырех тысяч метров Кортесу и его людям открылся вид на долину Мехико. Все были поражены. Как будто сбылась самая невероятная мечта. Та мечта, за которую эти люди сражались, убивали, гибли от лихорадки, голода и ран, не зная, что ждало их завтра. А зрелище, неожиданно открывшееся их взорам, действительно было чарующим. Теночтитлан, казалось, вырастал прямо из середины озера, окаймленного горами. «Мы испытывали все возраставшее восхищение, – писал в восторге Диас дель Кастильо, – и говорили, что это похоже на волшебные истории из сказок Амадиса: большие башни, храмы и здания, поднимавшиеся прямо из воды, и все сложены из камня. Некоторые из наших солдат говорили, что если все то, что они видят, не сон и не чудо, то я должен описать это, так как все это надо как следует осмыслить. Не знаю, как и рассказать о доселе невиданных и неслыханных вещах, которые даже в мечтах не могли себе представить те, кто их видел…»
Горстка испанцев и протянувшаяся следом длинная цепочка носильщиков, тащивших снаряжение и пушки, неторопливо спускалась в долину. Утром 8 ноября Кортес вошел в Ицтапалапа, находившийся на берегу лагуны. В глубине возвышался большой город Теночтитлан, который Кортес назвал Темикститаном. Испанцев встречали правители Ицтапалапы и Колхуакана. Они преподнесли завоевателям золото, хлопчатобумажные ткани и рабов, надеясь, наверное, в последний раз убедить Кортеса отступиться. Но он грезил только столицей, которая виднелась вдали. Он спешил вступить в город и видел в долгих протокольных церемониях лишь средство потянуть время. Вот кортеж расступился, и посреди толпы в ярких одеждах и украшениях из перьев показался Кортес верхом на коне. Он проскакал по дороге, ведущей прямо в самое сердце столицы. Эрнан мог вовсю насладиться видами города, но не мог ли этот порыв стать роковым? Чем бы окончилась эта историческая встреча? Сумели бы несколько сотен испанцев выстоять против многих сотен тысяч ацтеков? Не была ли безумием эта скачка? Не завершилось ли его смелое предприятие у подножия гигантской пирамиды, чей силуэт возвышался над водами озера?
Кортес был уже в двух шагах от главной городской площади. Мотекусома, великий Мотекусома, вышел из роскошного портшеза. Его окружили двести высокопоставленных лиц – все правительство Мексики в полном составе собралось здесь. Кортес соскочил с коня, снял шляпу и собрался было обнять императора, но охрана Мотекусомы преградила ему путь. Разделенные несколькими метрами, они обменялись подарками. В полном молчании и напряжении Мотекусома повел испанцев к большому дому у храма – дворцу прежнего императора Аксайакатля. И уже там, вдали от любопытных взоров толпы, Мотекусома взял Кортеса за руку и ввел его в это жилище. Он предложил испанцу присесть и исчез. Скоро он вновь появился с подарками. «Вы здесь у себя дома, – сказал Мотекусома, – отдохните от тягот пути и сражений, которые вы провели. Вам, должно быть, рассказали обо мне много плохого. Верьте только своим глазам. Вам, наверное, говорили, что мои дома из золота, а сам я – бог. Ничего подобного. Мой дом из камня и земли, и тело мое – из плоти и костей». С этими словами Мотекусома удалился, и испанцы оказались одни, запертые в доме в самом центре Теночтитлана. Кортес достиг своей цели.
Из всех описаний Мехико-Теночтитлана видно, что прежде всего конкистадоров поражали огромные размеры города. Раньше выходцу из Медельина и представить было трудно человеческое поселение такого размаха. Испанцы просто не могли подыскать сравнений, чтобы передать необычайную красоту города. «То, что мы видим здесь собственными глазами, – писал Кортес, – выше нашего разумения». Он в полном восторге: на центральной площади Мехико разместилось бы два таких города, как Саламанка. Столица ацтеков была больше, чем Севилья и Кордова вместе взятые, главный храм выше, чем Ла-Гиральда в Севилье. Больше сравнивать было не с чем.
Стоит напомнить, что в описываемую эпоху самым крупным городом Европы считалась Севилья, в которой проживало от тридцати пяти до пятидесяти тысяч человек. В Мехико жителей насчитывалось в десять раз больше. Все казалось гигантским. Дороги, по которым могли проехать шеренгой сразу десять всадников. Стол тлатоани, который ежедневно накрывали четыреста слуг. Гарем Мотекусомы из пятисот пятидесяти жен и трех тысяч служанок. Каналы, по которым постоянно двигались до пятидесяти тысяч лодок. Рынки также становились предметом восторженных описаний:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92
На следующий день в город вернулись женщины и дети, бежавшие в преддверии штурма. В победе испанцев не чувствовалось радости, Кортес не ставил своей целью истребление индейцев. По его распоряжению на вершине великой пирамиды был водружен крест, а сам конкистадор занялся примирением Тласкалы и Чолулы, которые вступили в противоборство только из-за испанцев.
О резне в Чолуле впоследствии говорилось немало, и враги Кортеса никогда не упускали случая подчеркнуть варварство этого эпизода. Не вступая в полемику, рассмотрим событие в его контексте. Ацтеки преследовали одну цель: любой ценой помешать испанцам вступить в Мехико. Они затеяли эту ловушку с участием чолульцев, чтобы физически устранить завоевателей. Разве не было у ацтеков права защищаться от захватчиков? С какой стати им подчиняться Карлу V? Мексиканцы имели право на самозащиту, и заговор в Чолуле вписывается в план «национальной обороны». С другой стороны, разве испанцы не имели право защищать собственные жизни? Когда они нащупали нити заговора, разве не было нормально помешать его исполнению? Резня в Чолуле – акт войны в логике войны. Впрочем, этот эпизод не давал покоя Кортесу всю жизнь, и именно потому, что он всегда старался выступать пацифистом, предпочитая убеждение шпаге. Но история такова, какова она есть, и ничто не в силах смыть пятна крови Чолулы.
Кортес и Мотекусома
Мехико-Теночтитлан, 8 ноября 1519 года
Кортес всегда появлялся там, где его ждали меньше всего. Ацтеки полагали, что конкистадор направится из Чолулы в Мехико традиционной дорогой вокруг вулканов. Именно здесь они сосредоточили все ловушки, замаскированные волчьи ямы и колья. По данным разведки, которую провел Диего де Ордас, посланный «постичь тайну огня, из горы извергавшегося», Кортес нашел проход к столице. Он пролегал через перевал, разделявший два вулкана – Попокатепетль и Ицтаккиуатль. В настоящее время это место носит имя Пасо-де-Кортес.
2 ноября с высоты почти четырех тысяч метров Кортесу и его людям открылся вид на долину Мехико. Все были поражены. Как будто сбылась самая невероятная мечта. Та мечта, за которую эти люди сражались, убивали, гибли от лихорадки, голода и ран, не зная, что ждало их завтра. А зрелище, неожиданно открывшееся их взорам, действительно было чарующим. Теночтитлан, казалось, вырастал прямо из середины озера, окаймленного горами. «Мы испытывали все возраставшее восхищение, – писал в восторге Диас дель Кастильо, – и говорили, что это похоже на волшебные истории из сказок Амадиса: большие башни, храмы и здания, поднимавшиеся прямо из воды, и все сложены из камня. Некоторые из наших солдат говорили, что если все то, что они видят, не сон и не чудо, то я должен описать это, так как все это надо как следует осмыслить. Не знаю, как и рассказать о доселе невиданных и неслыханных вещах, которые даже в мечтах не могли себе представить те, кто их видел…»
Горстка испанцев и протянувшаяся следом длинная цепочка носильщиков, тащивших снаряжение и пушки, неторопливо спускалась в долину. Утром 8 ноября Кортес вошел в Ицтапалапа, находившийся на берегу лагуны. В глубине возвышался большой город Теночтитлан, который Кортес назвал Темикститаном. Испанцев встречали правители Ицтапалапы и Колхуакана. Они преподнесли завоевателям золото, хлопчатобумажные ткани и рабов, надеясь, наверное, в последний раз убедить Кортеса отступиться. Но он грезил только столицей, которая виднелась вдали. Он спешил вступить в город и видел в долгих протокольных церемониях лишь средство потянуть время. Вот кортеж расступился, и посреди толпы в ярких одеждах и украшениях из перьев показался Кортес верхом на коне. Он проскакал по дороге, ведущей прямо в самое сердце столицы. Эрнан мог вовсю насладиться видами города, но не мог ли этот порыв стать роковым? Чем бы окончилась эта историческая встреча? Сумели бы несколько сотен испанцев выстоять против многих сотен тысяч ацтеков? Не была ли безумием эта скачка? Не завершилось ли его смелое предприятие у подножия гигантской пирамиды, чей силуэт возвышался над водами озера?
Кортес был уже в двух шагах от главной городской площади. Мотекусома, великий Мотекусома, вышел из роскошного портшеза. Его окружили двести высокопоставленных лиц – все правительство Мексики в полном составе собралось здесь. Кортес соскочил с коня, снял шляпу и собрался было обнять императора, но охрана Мотекусомы преградила ему путь. Разделенные несколькими метрами, они обменялись подарками. В полном молчании и напряжении Мотекусома повел испанцев к большому дому у храма – дворцу прежнего императора Аксайакатля. И уже там, вдали от любопытных взоров толпы, Мотекусома взял Кортеса за руку и ввел его в это жилище. Он предложил испанцу присесть и исчез. Скоро он вновь появился с подарками. «Вы здесь у себя дома, – сказал Мотекусома, – отдохните от тягот пути и сражений, которые вы провели. Вам, должно быть, рассказали обо мне много плохого. Верьте только своим глазам. Вам, наверное, говорили, что мои дома из золота, а сам я – бог. Ничего подобного. Мой дом из камня и земли, и тело мое – из плоти и костей». С этими словами Мотекусома удалился, и испанцы оказались одни, запертые в доме в самом центре Теночтитлана. Кортес достиг своей цели.
Из всех описаний Мехико-Теночтитлана видно, что прежде всего конкистадоров поражали огромные размеры города. Раньше выходцу из Медельина и представить было трудно человеческое поселение такого размаха. Испанцы просто не могли подыскать сравнений, чтобы передать необычайную красоту города. «То, что мы видим здесь собственными глазами, – писал Кортес, – выше нашего разумения». Он в полном восторге: на центральной площади Мехико разместилось бы два таких города, как Саламанка. Столица ацтеков была больше, чем Севилья и Кордова вместе взятые, главный храм выше, чем Ла-Гиральда в Севилье. Больше сравнивать было не с чем.
Стоит напомнить, что в описываемую эпоху самым крупным городом Европы считалась Севилья, в которой проживало от тридцати пяти до пятидесяти тысяч человек. В Мехико жителей насчитывалось в десять раз больше. Все казалось гигантским. Дороги, по которым могли проехать шеренгой сразу десять всадников. Стол тлатоани, который ежедневно накрывали четыреста слуг. Гарем Мотекусомы из пятисот пятидесяти жен и трех тысяч служанок. Каналы, по которым постоянно двигались до пятидесяти тысяч лодок. Рынки также становились предметом восторженных описаний:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92