Один из них порылся в родословной Стенбергов и обнаружил их еврейские корни. Он решил приберечь эти сведения до того момента, пока подводная лодка не войдет в американские воды, чтобы обвинить Виктора в попытке передать ее американцам.
И вот в ту самую ночь, когда Ханна шла вдоль берега с патрульными, Виктору выдвинули обвинение, нацепили ему на шею шестиконечную звезду. На субмарине не было мачты. И они придумали раздеть его донага, как это обычно делали с пленниками в концлагерях. Когда Виктор услышал приказ открыть люк, ему удалось вырваться и выскочить первым.
К тому моменту, когда расследование подходило к концу, Виктора, вместо того, чтобы направить в лагерь для военнопленных немцев, перевели на остров Говернера. В октябре лейтенант Майер дал Ханне разрешение посещать пленника каждую неделю в присутствии дежурного офицера.
Виктор оказался самым блистательным молодым человеком, которого она когда-либо видела. Образованный, знающий, начитанный. Он говорил на пяти языках. Он знал все на свете. И они вели очень долгие и серьезные беседы о жизни. А затем…
Сможет ли Ханна когда-нибудь рассказать матери о том, что произошло в эту ночь? Шелковая сорочка Рейчел скользнула по телу, она ласкала ее бедра, живот, грудь… Соски Ханны набухли. И лоно ее запылало неведомым дотоле огнем. Груди затвердели. Голова сама собой закидывалась назад. Только сейчас она поняла значение слова «чувственный». Теперь Ханна осмелела и продолжила письмо:
«Мне хочется, чтобы ты узнала о том, что случилось этой ночью. Лейтенант Майер дал мне специальный пропуск, чтобы я могла пройти к Виктору. Хотя, в общем, в этом не было необходимости. Все охранники уже знали меня. Я всегда приносила им кое-что в подарок. Когда я спросила, можем ли мы остаться с Виктором наедине и встретить вместе Рождество, они посмеялись и заперли нас на ключ.
И мы остались наедине. Дверь закрыта. И знаешь, я не могла двинуться с места. Твоя всегда разумная дочь стояла как статуя. Я не знала, что делать, и не знала, что будет делать он. Что, если он накинется на меня и начнет срывать с меня одежду, повалит на кровать! На какой-то миг я пришла в ужас. Мне хотелось убежать. Я думала, что он будет смеяться надо мной, но он не рассмеялся».
Ханна закрыла глаза и позволила картинам случившегося пройти в памяти. Во все предыдущие ее визиты она и Виктор сидели за столом друг против друга под наблюдением дежурного. Они не могли даже коснуться кончиков пальцев. «Давай не будем торопиться», – сказал он. Они включили музыку. Ханна расстелила скатерть и выложила все, что взяла к ужину. Бутылку «Лейбромильха» она принесла, потому что это было немецкое вино, которое ему нравилось. Они поставили бутылку под кран с холодной водой. Оркестр по радио заиграл «Много лет назад и навсегда». Виктор галантно поклонился ей и протянул руку, приглашая танцевать. Она слышала о том, что женщина способна растаять от одного прикосновения мужчины, но всегда считала, что это сильное преувеличение. Но сегодня – всегда неуклюжая, вечно боящаяся наступить партнеру на ногу, она вдруг почувствовала, что ее тело так легко движется в такт музыке, что она предугадывает любой поворот и изменение направления, словно танцевала всю свою жизнь.
Ханна снова погрузилась в состояние эротического экстаза, ощущая его прикосновения, звуки голоса, его дыхание, как вдруг все это грубо прервал стук в дверь. Часы на ночном столике показывали десять часов утра. Она заснула, так и не дописав письмо, которое скользнуло с ее колен.
– Ханна?! – В голосе Рейчел слышалась тревога.
Что-то случилось. Рейчел никогда не стучала в дверь. Она распахивала дверь, считая, что имеет право нарушать уединение дочери в любую минуту.
– Можно войти?
– Конечно!
Лицо Рейчел распухло от слез. Нос покраснел.
– Ханна! Что мне делать?
Только одно могло довести ее до отчаяния.
– Сэм! Что с ним? – воскликнула Ханна с испугом, а про себя взмолилась: «Господи, только бы он был жив!»
– Он сейчас звонил мне. Он отбывает в Париж. Сегодня. Это ведь так опасно. Его могут убить.
– Но Париж уже освободили. Немцы сдали его. Все будет хорошо. Ты же знаешь, как ему хочется отправиться в Европу.
– Знаю, знаю. Он спросил, довольна ли ты тем, как встретила Рождество. Я ответила, что да. Ханна, дорогая! Я так сожалею о том, что наговорила тебе. Пожалуйста, прости меня. Ты знаешь, я совершенно потеряла голову. Маркус потребовал от меня решительного ответа.
– Вот как. Значит, мы должны переехать в новый дом на Ривер-сайд?
– Да, конечно, мы переедем. Маркус всегда держит свое слово… – Рейчел помедлила, выбирая слово. – Я так рада, что теперь мы можем говорить с тобой как женщина с женщиной. Понимаешь, он уже давно просил, чтобы я вышла за него замуж. Но сейчас он решительно потребовал от меня согласия. Он хочет иметь семью. Хочет, чтобы у него была жена…
– …и дети!
– Конечно, я выгляжу так, словно ты моя сестра, – это все говорят, но заводить детей? Нет уж, спасибо! В конце концов, мне уже сорок лет.
«Сорок три, мамочка, но кому до этого есть дело!»
– И что, он дал тебе какой-то срок на раздумья?
– Июнь. Мужчины романтики. Он сказал, что всегда мечтал о том, чтобы жениться в июне. – Легкая улыбка сделала ее моложе, чем она была на самом деле. – Впереди еще много времени. А я как Скарлетт О'Хара. Я предпочитаю отложить решение на будущее.
В эту минуту блокнот Ханны сполз на пол. Она на минуту замешкалась, и Рейчел успела поднять его.
– Что это? – Рейчел держала блокнот так, что Ханна не могла дотянуться. – Какая-нибудь из твоих статей в газету? Я хочу посмотреть, что пишет моя талантливая дочь…
– Нет, это сугубо личное. Отдай. – Ханна выскочила из постели.
– Личное? Именно это мне и хотелось бы больше всего посмотреть…
Играя с Ханной, Рейчел спрятала блокнот за спину.
– Но мама! – Ханна обняла мать, пытаясь добраться до блокнота.
– Ни за что не доберешься… – Рейчел поддразнивала дочь. – Интересно, что же там такое, что тебе так не хочется, чтобы я прочла?
– Это письмо Сэму. Ты ведь сама тысячу раз твердила, что нельзя читать чужие письма.
Настроение Рейчел снова резко переменилось:
– Конечно, конечно! Я и не собиралась заглядывать в твои письма. С чего ты взяла? – И она бросила блокнот на кровать дочери. – Но не вздумай отправлять его в Ред Бэнк. Он уже не успеет его получить. Он сказал, что сообщит нам, как только сам узнает, по какому адресу мы можем писать ему.
– Давай поговорим о Сэме, – предложила Ханна, зная, что это любимая тема Рейчел. – У нас задание – нарисовать свое генеалогическое древо – к семинару по генеалогии. Нам надо проследить, как и откуда появлялись те или иные имена. Я знаю, что отец решил назвать меня Ханной в честь своей мамы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96
И вот в ту самую ночь, когда Ханна шла вдоль берега с патрульными, Виктору выдвинули обвинение, нацепили ему на шею шестиконечную звезду. На субмарине не было мачты. И они придумали раздеть его донага, как это обычно делали с пленниками в концлагерях. Когда Виктор услышал приказ открыть люк, ему удалось вырваться и выскочить первым.
К тому моменту, когда расследование подходило к концу, Виктора, вместо того, чтобы направить в лагерь для военнопленных немцев, перевели на остров Говернера. В октябре лейтенант Майер дал Ханне разрешение посещать пленника каждую неделю в присутствии дежурного офицера.
Виктор оказался самым блистательным молодым человеком, которого она когда-либо видела. Образованный, знающий, начитанный. Он говорил на пяти языках. Он знал все на свете. И они вели очень долгие и серьезные беседы о жизни. А затем…
Сможет ли Ханна когда-нибудь рассказать матери о том, что произошло в эту ночь? Шелковая сорочка Рейчел скользнула по телу, она ласкала ее бедра, живот, грудь… Соски Ханны набухли. И лоно ее запылало неведомым дотоле огнем. Груди затвердели. Голова сама собой закидывалась назад. Только сейчас она поняла значение слова «чувственный». Теперь Ханна осмелела и продолжила письмо:
«Мне хочется, чтобы ты узнала о том, что случилось этой ночью. Лейтенант Майер дал мне специальный пропуск, чтобы я могла пройти к Виктору. Хотя, в общем, в этом не было необходимости. Все охранники уже знали меня. Я всегда приносила им кое-что в подарок. Когда я спросила, можем ли мы остаться с Виктором наедине и встретить вместе Рождество, они посмеялись и заперли нас на ключ.
И мы остались наедине. Дверь закрыта. И знаешь, я не могла двинуться с места. Твоя всегда разумная дочь стояла как статуя. Я не знала, что делать, и не знала, что будет делать он. Что, если он накинется на меня и начнет срывать с меня одежду, повалит на кровать! На какой-то миг я пришла в ужас. Мне хотелось убежать. Я думала, что он будет смеяться надо мной, но он не рассмеялся».
Ханна закрыла глаза и позволила картинам случившегося пройти в памяти. Во все предыдущие ее визиты она и Виктор сидели за столом друг против друга под наблюдением дежурного. Они не могли даже коснуться кончиков пальцев. «Давай не будем торопиться», – сказал он. Они включили музыку. Ханна расстелила скатерть и выложила все, что взяла к ужину. Бутылку «Лейбромильха» она принесла, потому что это было немецкое вино, которое ему нравилось. Они поставили бутылку под кран с холодной водой. Оркестр по радио заиграл «Много лет назад и навсегда». Виктор галантно поклонился ей и протянул руку, приглашая танцевать. Она слышала о том, что женщина способна растаять от одного прикосновения мужчины, но всегда считала, что это сильное преувеличение. Но сегодня – всегда неуклюжая, вечно боящаяся наступить партнеру на ногу, она вдруг почувствовала, что ее тело так легко движется в такт музыке, что она предугадывает любой поворот и изменение направления, словно танцевала всю свою жизнь.
Ханна снова погрузилась в состояние эротического экстаза, ощущая его прикосновения, звуки голоса, его дыхание, как вдруг все это грубо прервал стук в дверь. Часы на ночном столике показывали десять часов утра. Она заснула, так и не дописав письмо, которое скользнуло с ее колен.
– Ханна?! – В голосе Рейчел слышалась тревога.
Что-то случилось. Рейчел никогда не стучала в дверь. Она распахивала дверь, считая, что имеет право нарушать уединение дочери в любую минуту.
– Можно войти?
– Конечно!
Лицо Рейчел распухло от слез. Нос покраснел.
– Ханна! Что мне делать?
Только одно могло довести ее до отчаяния.
– Сэм! Что с ним? – воскликнула Ханна с испугом, а про себя взмолилась: «Господи, только бы он был жив!»
– Он сейчас звонил мне. Он отбывает в Париж. Сегодня. Это ведь так опасно. Его могут убить.
– Но Париж уже освободили. Немцы сдали его. Все будет хорошо. Ты же знаешь, как ему хочется отправиться в Европу.
– Знаю, знаю. Он спросил, довольна ли ты тем, как встретила Рождество. Я ответила, что да. Ханна, дорогая! Я так сожалею о том, что наговорила тебе. Пожалуйста, прости меня. Ты знаешь, я совершенно потеряла голову. Маркус потребовал от меня решительного ответа.
– Вот как. Значит, мы должны переехать в новый дом на Ривер-сайд?
– Да, конечно, мы переедем. Маркус всегда держит свое слово… – Рейчел помедлила, выбирая слово. – Я так рада, что теперь мы можем говорить с тобой как женщина с женщиной. Понимаешь, он уже давно просил, чтобы я вышла за него замуж. Но сейчас он решительно потребовал от меня согласия. Он хочет иметь семью. Хочет, чтобы у него была жена…
– …и дети!
– Конечно, я выгляжу так, словно ты моя сестра, – это все говорят, но заводить детей? Нет уж, спасибо! В конце концов, мне уже сорок лет.
«Сорок три, мамочка, но кому до этого есть дело!»
– И что, он дал тебе какой-то срок на раздумья?
– Июнь. Мужчины романтики. Он сказал, что всегда мечтал о том, чтобы жениться в июне. – Легкая улыбка сделала ее моложе, чем она была на самом деле. – Впереди еще много времени. А я как Скарлетт О'Хара. Я предпочитаю отложить решение на будущее.
В эту минуту блокнот Ханны сполз на пол. Она на минуту замешкалась, и Рейчел успела поднять его.
– Что это? – Рейчел держала блокнот так, что Ханна не могла дотянуться. – Какая-нибудь из твоих статей в газету? Я хочу посмотреть, что пишет моя талантливая дочь…
– Нет, это сугубо личное. Отдай. – Ханна выскочила из постели.
– Личное? Именно это мне и хотелось бы больше всего посмотреть…
Играя с Ханной, Рейчел спрятала блокнот за спину.
– Но мама! – Ханна обняла мать, пытаясь добраться до блокнота.
– Ни за что не доберешься… – Рейчел поддразнивала дочь. – Интересно, что же там такое, что тебе так не хочется, чтобы я прочла?
– Это письмо Сэму. Ты ведь сама тысячу раз твердила, что нельзя читать чужие письма.
Настроение Рейчел снова резко переменилось:
– Конечно, конечно! Я и не собиралась заглядывать в твои письма. С чего ты взяла? – И она бросила блокнот на кровать дочери. – Но не вздумай отправлять его в Ред Бэнк. Он уже не успеет его получить. Он сказал, что сообщит нам, как только сам узнает, по какому адресу мы можем писать ему.
– Давай поговорим о Сэме, – предложила Ханна, зная, что это любимая тема Рейчел. – У нас задание – нарисовать свое генеалогическое древо – к семинару по генеалогии. Нам надо проследить, как и откуда появлялись те или иные имена. Я знаю, что отец решил назвать меня Ханной в честь своей мамы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96