Ну, даже и сейчас деньги тебе понадобятся, к примеру, хотя бы для того, чтобы вознаградить слугу из венты.
Франческо и без совета капитана уже отложил на это дело довольно крупную сумму. Но славный малый принимать деньги отказался наотрез.
– Вы очень обидите меня, если заплатите хотя бы один мараведи! – Бедняга чуть было не проговорился, что сеньорита уже наградила его очень щедро, но вынужден был промолчать: дал слово!
Однако и сеньорита и капитан были убеждены, что и без всякого вознаграждения он рад был бы оказать услугу пострадавшему.
Кстати сказать, после того как сеньор капитан навестил хозяина харчевни, тот уже на следующий день стал прицениваться к домику в этом же переулке.
Наконец наступил этот с нетерпением и опаской ожидаемый третий день.
Позавтракали пораньше, чтобы не задерживать Северянина. Однако носилки, обещанные императором, не прибывали. Наступило время обеда. Носилок все еще не было. Франческо следил за тем, как Бьярн с аппетитом уписывает подаваемые им блюда.
– А что, если император вообще не пришлет за тобой? – с тревогой спросил капитан.
– Это его дело! – ответил Северянин, отправляя в рот огромный кусок мягкого, пушистого хлеба. – Нужен-то я ему, а не он мне.
После обеда носилки наконец прибыли.
Теперь новая тревога охватила всех – и в венте и на «Геновеве».
Вернулись носилки с Северянином только под вечер. Он был в том же простом наряде, что и на первом приеме, только сейчас на груди его красовалась золотая цепь – подарок императора.
– Видно, я ему все же здорово нужен, – сказал Бьярн, небрежно снимая цепь и взвешивая ее на руке.
Все знали: расспрашивать о чем-либо Северянина не следует. Но он сам сказал с улыбкой:
– Ну, этого, в высоких сапогах, нам опасаться уже не следует. Он не Фуггер и не гентец, а итальянец Фузинелли. Боюсь, что он закончит свою многотрудную жизнь где-нибудь на дне залива. Император предложил мне снова пригласить его с этой целью на «Геновеву», однако я отказался.
Больше о своем свидании с Карлом Пятым Северянин не сказал ни слова. О Франческо Руппи он тоже не упомянул. Только один сеньор капитан отважился задать ему вопрос:
– Значит, этот, в высоких сапогах, который назвался Фуггером, папский прихвостень?
Северянин молча пожал плечами.
А дело обстояло таким образом.
Когда Бьярна ввели в роскошную императорскую опочивальню, Северянин обратил внимание на то, что вся стража и все до одного слуги из комнаты были высланы.
На этот раз Карл Пятый и не вздумал повторять свои извинения за то, что принимает гостя в постели. Быстро сбросив повязку и сунув ноги в домашние туфли, он уселся за стол и предложил Северянину занять место напротив.
– Это была маленькая хитрость, – пояснил император. – Я, как и бабка моя Изабелла Кастильская, сидя за столом, вижу только своего собеседника, а выражения лиц остальных присутствующих не могу уловить.
– Почему же в тот раз ты вздумал хитрить со мной? – спросил Бьярн Бьярнарссон сердито.
– После тебя мне надо было принять еще сеньориту Ядвигу и сеньора Руппи. Лежа в постели, мне было удобнее их рассматривать… А что, Франческо Руппи действительно жених сеньориты Ядвиги? – с интересом спросил император. – Я ведь известный сплетник!
«Этого тебе только не хватало! – подумал Северянин, а сам прикидывал: – На пользу ли это будет Ядвиге и Франческо? Пожалуй, на пользу…»
– Они давно были бы обвенчаны в первом же порту, если бы не упрямство Руппи, – ответил он. – Не пойму, что это за человек! А ведь рода он совсем простого…
– Поэтому и упрямится, – задумчиво произнес император. – Кстати сказать, какого бы происхождения ни был Руппи, держится он как знатный испанский идальго!
Слова «знатный идальго», очевидно, навели императора на неприятные воспоминания.
– Это на вашей «Геновеве» доставили в Португалию вдову бунтовщика де Падилья? – спросил он. – Она, по слухам, отправилась сейчас в Рим… Если не хочешь подводить своих друзей, можешь не отвечать.
«Если бы я не был тебе нужен, твои палачи нашли бы способ выудить из меня всю правду», – подумал Бьярн. Но ответил спокойно:
– Донью Марию Пачеко де Падилья в Португалию доставил небезызвестный тебе Жан Анго. Можешь ему предъявлять претензии.
Император заметно оживился.
– А где сейчас Анго? – спросил он. – Его нормандцы, а отчасти бретонцы очень помогли мне в моем последнем столкновении с Длинноносым.
Северянин не стал допытываться, что за «последнее столкновение» произошло у Карла с французским королем. Он был не любопытен. Да и столкновения между Испанией и Францией из-за итальянских владений происходили на протяжении многих десятков лет. Когда-нибудь один из соперников проглотит другого. Судя по всему, можно было сказать, что победу одержит император.
Перебирая на столе дневник Франческо Руппи и кордовскую тетрадь, император сказал:
– Вот тут многие записи Руппи заключены в кружки. Люди моего покойного канцлера и друга Жана де Соважа перевели мне все на немецкий язык. И тут же, на полях, – заметки этого Фуггера. Их я разрешил не переводить. Написаны они по-итальянски. Настоящее его имя Пьетро Фузинелли.
«Папский, конечно», – решил про себя Северянин.
– А много ли ты нашел в этом дневнике и тетради интересного? – спросил он.
– Интересного много! Между прочим, мне думается, что любой властитель был бы рад пригласить Руппи наставником к своему сыну. Но пока я поручил бы ему с честью представлять Испанию при папском дворе.
Бьярн Бьярнарссон молчал.
– А вот одна его запись в тетради меня просто заинтриговала: «Ворон ворона не заклюет. Император. Папа». Что Руппи имел в виду?
Северянин встрепенулся.
– И Жан Анго и его нормандцы, попавшие случайно на «Геновеву», – пояснил он, – заверили нас, что достаточно нам упомянуть их имена, как ты, императорское величество, и папа, словом – владыки мира, узнав о нашей дружбе с нормандцами, оставите нас в покое. Так это или не так?
– А разве вы можете пожаловаться на мое отношение? – спросил Карл.
– Да мы и не жалуемся… «Ворон» – это безусловно не очень лестное обозначение императора или папы… Но ведь под вороном нормандцы подразумевают и себя… Словом, обижаться нечего – это просто народная нормандская поговорка…
– Значит, и папа с нормандцами в ладу? – не то спросил, не то подумал вслух император. – Я еще хочу об этом Фузинелли…
– А я – о поговорке, – сказал Бьярн. – «Ворон ворона не заклюет». Они ведь тоже не овечки, эти нормандцы… А что касается Фуггера-Фузинелли, я рад, что капитан оказался неправ. Мы ведь долго спорили о том, папский ли этот негодяй или императорский… Теперь я уже с полной уверенностью могу всем сказать, что он папский!
Император перевернул еще несколько страниц дневника и, не подымая глаз, произнес со вздохом:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84
Франческо и без совета капитана уже отложил на это дело довольно крупную сумму. Но славный малый принимать деньги отказался наотрез.
– Вы очень обидите меня, если заплатите хотя бы один мараведи! – Бедняга чуть было не проговорился, что сеньорита уже наградила его очень щедро, но вынужден был промолчать: дал слово!
Однако и сеньорита и капитан были убеждены, что и без всякого вознаграждения он рад был бы оказать услугу пострадавшему.
Кстати сказать, после того как сеньор капитан навестил хозяина харчевни, тот уже на следующий день стал прицениваться к домику в этом же переулке.
Наконец наступил этот с нетерпением и опаской ожидаемый третий день.
Позавтракали пораньше, чтобы не задерживать Северянина. Однако носилки, обещанные императором, не прибывали. Наступило время обеда. Носилок все еще не было. Франческо следил за тем, как Бьярн с аппетитом уписывает подаваемые им блюда.
– А что, если император вообще не пришлет за тобой? – с тревогой спросил капитан.
– Это его дело! – ответил Северянин, отправляя в рот огромный кусок мягкого, пушистого хлеба. – Нужен-то я ему, а не он мне.
После обеда носилки наконец прибыли.
Теперь новая тревога охватила всех – и в венте и на «Геновеве».
Вернулись носилки с Северянином только под вечер. Он был в том же простом наряде, что и на первом приеме, только сейчас на груди его красовалась золотая цепь – подарок императора.
– Видно, я ему все же здорово нужен, – сказал Бьярн, небрежно снимая цепь и взвешивая ее на руке.
Все знали: расспрашивать о чем-либо Северянина не следует. Но он сам сказал с улыбкой:
– Ну, этого, в высоких сапогах, нам опасаться уже не следует. Он не Фуггер и не гентец, а итальянец Фузинелли. Боюсь, что он закончит свою многотрудную жизнь где-нибудь на дне залива. Император предложил мне снова пригласить его с этой целью на «Геновеву», однако я отказался.
Больше о своем свидании с Карлом Пятым Северянин не сказал ни слова. О Франческо Руппи он тоже не упомянул. Только один сеньор капитан отважился задать ему вопрос:
– Значит, этот, в высоких сапогах, который назвался Фуггером, папский прихвостень?
Северянин молча пожал плечами.
А дело обстояло таким образом.
Когда Бьярна ввели в роскошную императорскую опочивальню, Северянин обратил внимание на то, что вся стража и все до одного слуги из комнаты были высланы.
На этот раз Карл Пятый и не вздумал повторять свои извинения за то, что принимает гостя в постели. Быстро сбросив повязку и сунув ноги в домашние туфли, он уселся за стол и предложил Северянину занять место напротив.
– Это была маленькая хитрость, – пояснил император. – Я, как и бабка моя Изабелла Кастильская, сидя за столом, вижу только своего собеседника, а выражения лиц остальных присутствующих не могу уловить.
– Почему же в тот раз ты вздумал хитрить со мной? – спросил Бьярн Бьярнарссон сердито.
– После тебя мне надо было принять еще сеньориту Ядвигу и сеньора Руппи. Лежа в постели, мне было удобнее их рассматривать… А что, Франческо Руппи действительно жених сеньориты Ядвиги? – с интересом спросил император. – Я ведь известный сплетник!
«Этого тебе только не хватало! – подумал Северянин, а сам прикидывал: – На пользу ли это будет Ядвиге и Франческо? Пожалуй, на пользу…»
– Они давно были бы обвенчаны в первом же порту, если бы не упрямство Руппи, – ответил он. – Не пойму, что это за человек! А ведь рода он совсем простого…
– Поэтому и упрямится, – задумчиво произнес император. – Кстати сказать, какого бы происхождения ни был Руппи, держится он как знатный испанский идальго!
Слова «знатный идальго», очевидно, навели императора на неприятные воспоминания.
– Это на вашей «Геновеве» доставили в Португалию вдову бунтовщика де Падилья? – спросил он. – Она, по слухам, отправилась сейчас в Рим… Если не хочешь подводить своих друзей, можешь не отвечать.
«Если бы я не был тебе нужен, твои палачи нашли бы способ выудить из меня всю правду», – подумал Бьярн. Но ответил спокойно:
– Донью Марию Пачеко де Падилья в Португалию доставил небезызвестный тебе Жан Анго. Можешь ему предъявлять претензии.
Император заметно оживился.
– А где сейчас Анго? – спросил он. – Его нормандцы, а отчасти бретонцы очень помогли мне в моем последнем столкновении с Длинноносым.
Северянин не стал допытываться, что за «последнее столкновение» произошло у Карла с французским королем. Он был не любопытен. Да и столкновения между Испанией и Францией из-за итальянских владений происходили на протяжении многих десятков лет. Когда-нибудь один из соперников проглотит другого. Судя по всему, можно было сказать, что победу одержит император.
Перебирая на столе дневник Франческо Руппи и кордовскую тетрадь, император сказал:
– Вот тут многие записи Руппи заключены в кружки. Люди моего покойного канцлера и друга Жана де Соважа перевели мне все на немецкий язык. И тут же, на полях, – заметки этого Фуггера. Их я разрешил не переводить. Написаны они по-итальянски. Настоящее его имя Пьетро Фузинелли.
«Папский, конечно», – решил про себя Северянин.
– А много ли ты нашел в этом дневнике и тетради интересного? – спросил он.
– Интересного много! Между прочим, мне думается, что любой властитель был бы рад пригласить Руппи наставником к своему сыну. Но пока я поручил бы ему с честью представлять Испанию при папском дворе.
Бьярн Бьярнарссон молчал.
– А вот одна его запись в тетради меня просто заинтриговала: «Ворон ворона не заклюет. Император. Папа». Что Руппи имел в виду?
Северянин встрепенулся.
– И Жан Анго и его нормандцы, попавшие случайно на «Геновеву», – пояснил он, – заверили нас, что достаточно нам упомянуть их имена, как ты, императорское величество, и папа, словом – владыки мира, узнав о нашей дружбе с нормандцами, оставите нас в покое. Так это или не так?
– А разве вы можете пожаловаться на мое отношение? – спросил Карл.
– Да мы и не жалуемся… «Ворон» – это безусловно не очень лестное обозначение императора или папы… Но ведь под вороном нормандцы подразумевают и себя… Словом, обижаться нечего – это просто народная нормандская поговорка…
– Значит, и папа с нормандцами в ладу? – не то спросил, не то подумал вслух император. – Я еще хочу об этом Фузинелли…
– А я – о поговорке, – сказал Бьярн. – «Ворон ворона не заклюет». Они ведь тоже не овечки, эти нормандцы… А что касается Фуггера-Фузинелли, я рад, что капитан оказался неправ. Мы ведь долго спорили о том, папский ли этот негодяй или императорский… Теперь я уже с полной уверенностью могу всем сказать, что он папский!
Император перевернул еще несколько страниц дневника и, не подымая глаз, произнес со вздохом:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84