У озера Тан его свалила тифозная лихорадка. Претерпев невероятные трудности, академик Вавилов возвратился на Родину. В «Известиях» появилась серия его статей, которые он закончил следующими словами: «Вместе со всей Советской страной мы говорим: „Пусть живет свободная и независимая Эфиопия, пусть сама всемерно использует свои природные богатства!“
Советская дипломатия начала борьбу за обуздание агрессора. Англия, напротив, старалась, чтобы Италия как можно глубже увязла в Эфиопии, и вместе с Францией вела политику затяжки конфликта. Санкции, которые намечалось применить против Италии, были недостаточными и недейственными. В сентябре 1935 года Литвинов трижды выступал по этому вопросу в Лиге наций. В тихую, безмятежную атмосферу Лиги ворвался голос народов Советского Союза и их глашатая. 5 сентября Литвинов заявил в Совете Лиги: «Мне, как и многим моим коллегам, приходится в данном случае выступать по вопросу, который непосредственно не задевает интересы наших стран, но который при том или ином решении может иметь самые грозные последствия для всей международной жизни, для судьбы Лиги наций, для дела всеобщего мира, а следовательно – рано или поздно – и для наших стран».
Эти же мысли еще более решительно и откровенно прозвучали и в других выступлениях Литвинова в связи с итальянской агрессией в Эфиопии. Внимательно перечитывая его речи, мы видим, что Литвинов говорит не только об агрессии против Эфиопии, в них заложен более глубокий смысл. Помыслы советского дипломата устремлены вперед, он пытается заглянуть в события ближайших лет, видит грозную опасность для всех народов. Литвинов говорит о гитлеровской Германии, еще не называя эту страну по причине чисто дипломатического такта. 14 сентября 1935 года Литвинов, выступая на Ассамблее Лиги наций, разоблачил подоплеку агрессии, медлительность Лиги, ее нежелание решать проблемы, в частности проблему разоружения. Советский дипломат использовал трибуну Лиги наций, чтобы приковать внимание всех народов к событиям, которые происходили в Африке, а завтра могут произойти в Европе. Он говорит о безопасности и о тех, кто пытается ее подорвать. О региональных пактах, которые заключил Советский Союз и которые значительно содействовали укреплению безопасности в Европе. «Подобные пакты никому, кроме возможных нарушителей мира, не угрожают, ничьих интересов не задевают и служат исключительно делу мира, а следовательно, и делу всего человечества».
Но существуют концепции, противостоящие идее коллективной безопасности. Не всякий пакт о ненападении имеет целью укрепление всеобщего мира. «В то время как пакты о ненападении, заключенные Советским Союзом со своими соседями, имеют особую оговорку о недействительности пактов в случае совершения агрессии одной из сторон против любого третьего государства, мы знаем и другие пакты, отнюдь не случайно такой оговорки лишенные. Это значит, что государства, обеспечившие себе тыл или фланг подобным пактом о ненападении, резервируют себе возможность безнаказанного нападения на третьи государства».
Значение этих слов тогда поняли далеко не все. Чтобы их провидческий смысл стал ясен, человечество должно было пройти через тяжкие годы кровавых испытаний.
В те месяцы и годы советская дипломатия использует любую возможность, чтобы заставить Лигу наций погасить в зародыше даже самый малый конфликт в любом районе земного шара. Когда летом 1932 года вспыхнула война между Боливией и Парагваем из-за нефтяной области Чако, в ходе которой в конце 1934 года боливийская армия потерпела поражение, Литвинов выступил на пленарном заседании Лиги наций. «Большое расстояние, – сказал он, – отделяющее нас от театра военных действий, и сравнительно незначительное число участвующих в них вооруженных сил не должны умалять в наших глазах важности проблемы. Решения, которые мы здесь примем, могут иметь весьма важные последствия в разбирательстве более серьезных конфликтов, и все мы должны это помнить. Со своей стороны, советская делегация настаивает на том, чтобы решения Ассамблеи по этому вопросу носили решительный и твердый характер и чтобы Ассамблея проявила твердость в деле их проведения в жизнь».
Выступления Литвинова в Женеве и на других международных форумах способствовали росту его популярности. В те годы он получал много писем от рабочих, военных, интеллигенции. Их авторы просили, чтобы Литвинов был осторожен. Враг не дремлет. Убили Воровского, убили Войкова, могут убить и его, Литвинова, а он нужен партии и рабочему классу. Максим Максимович отвечал, что случиться, конечно, может всякое, но пусть товарищи не волнуются. Он верит больше в силу слова, чем в силу пули. Возрос поток писем от избирателей, пославших его в ЦИК СССР, а потом в Верховный Совет. Некоторые авторы писем искали у Литвинова защиты, жаловались ему, старому большевику, на нарушения законности. Но давно уже не было в живых Феликса Эдмундовича Дзержинского, с которым был дружен Литвинов. Недавно умер Вячеслав Рудольфович Менжинский. По поводу этих писем Литвинов советовался с давним знакомым, одним из старых большевиков, занимавшим тогда крупный пост в НКВД.
Несмотря на уйму дел, он часто встречался с молодежью. Как-то комсомольцы Дзержинского района задали Максиму Максимовичу вопрос, как он изучал иностранные языки. Встреча проходила в конференц-зале Наркоминдела. Литвинов сказал: «У меня было много свободного времени для изучения иностранных языков. Я это делал в тюрьмах».
Приезжали к нему пионеры из столицы Армении. Литвинов сфотографировался с ними, написал теплое, дружеское приветствие, напомнил слова Владимира Ильича о необходимости овладевать знаниями.
В 1933 году Дзержинский райком партии Москвы поручил Наркоминделу взять шефство над колхозом деревни Чудцево Ново-Петровского района Московской области. Наркоминдел послал туда своего представителя опытного партийца Семена Максимовича Мирного, поручил ему ознакомиться с положением дел в колхозе. Он застал в Чудцеве неприглядную картину. Отощавшие коровы были подвешены на ремнях, колхозники ничего на трудодни не получали, кругом царила бесхозяйственность. Мирный остался на несколько месяцев в колхозе, чтобы помочь наладить дело. Приехал он в Чудцево в феврале, мобилизовал партийную организацию. Многое удалось сделать. Хорошо развернулся сев. А тут приближались майские праздники, и колхоз по совету Мирного решил направить делегатов к шефам в Москву.
В самый канун праздников чудцевские колхозники прибыли в столицу, явились в Народный комиссариат иностранных дел. Об их приезде сообщили Литвинову. Накануне Максим Максимович назначил прием послу одной крупной страны.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140
Советская дипломатия начала борьбу за обуздание агрессора. Англия, напротив, старалась, чтобы Италия как можно глубже увязла в Эфиопии, и вместе с Францией вела политику затяжки конфликта. Санкции, которые намечалось применить против Италии, были недостаточными и недейственными. В сентябре 1935 года Литвинов трижды выступал по этому вопросу в Лиге наций. В тихую, безмятежную атмосферу Лиги ворвался голос народов Советского Союза и их глашатая. 5 сентября Литвинов заявил в Совете Лиги: «Мне, как и многим моим коллегам, приходится в данном случае выступать по вопросу, который непосредственно не задевает интересы наших стран, но который при том или ином решении может иметь самые грозные последствия для всей международной жизни, для судьбы Лиги наций, для дела всеобщего мира, а следовательно – рано или поздно – и для наших стран».
Эти же мысли еще более решительно и откровенно прозвучали и в других выступлениях Литвинова в связи с итальянской агрессией в Эфиопии. Внимательно перечитывая его речи, мы видим, что Литвинов говорит не только об агрессии против Эфиопии, в них заложен более глубокий смысл. Помыслы советского дипломата устремлены вперед, он пытается заглянуть в события ближайших лет, видит грозную опасность для всех народов. Литвинов говорит о гитлеровской Германии, еще не называя эту страну по причине чисто дипломатического такта. 14 сентября 1935 года Литвинов, выступая на Ассамблее Лиги наций, разоблачил подоплеку агрессии, медлительность Лиги, ее нежелание решать проблемы, в частности проблему разоружения. Советский дипломат использовал трибуну Лиги наций, чтобы приковать внимание всех народов к событиям, которые происходили в Африке, а завтра могут произойти в Европе. Он говорит о безопасности и о тех, кто пытается ее подорвать. О региональных пактах, которые заключил Советский Союз и которые значительно содействовали укреплению безопасности в Европе. «Подобные пакты никому, кроме возможных нарушителей мира, не угрожают, ничьих интересов не задевают и служат исключительно делу мира, а следовательно, и делу всего человечества».
Но существуют концепции, противостоящие идее коллективной безопасности. Не всякий пакт о ненападении имеет целью укрепление всеобщего мира. «В то время как пакты о ненападении, заключенные Советским Союзом со своими соседями, имеют особую оговорку о недействительности пактов в случае совершения агрессии одной из сторон против любого третьего государства, мы знаем и другие пакты, отнюдь не случайно такой оговорки лишенные. Это значит, что государства, обеспечившие себе тыл или фланг подобным пактом о ненападении, резервируют себе возможность безнаказанного нападения на третьи государства».
Значение этих слов тогда поняли далеко не все. Чтобы их провидческий смысл стал ясен, человечество должно было пройти через тяжкие годы кровавых испытаний.
В те месяцы и годы советская дипломатия использует любую возможность, чтобы заставить Лигу наций погасить в зародыше даже самый малый конфликт в любом районе земного шара. Когда летом 1932 года вспыхнула война между Боливией и Парагваем из-за нефтяной области Чако, в ходе которой в конце 1934 года боливийская армия потерпела поражение, Литвинов выступил на пленарном заседании Лиги наций. «Большое расстояние, – сказал он, – отделяющее нас от театра военных действий, и сравнительно незначительное число участвующих в них вооруженных сил не должны умалять в наших глазах важности проблемы. Решения, которые мы здесь примем, могут иметь весьма важные последствия в разбирательстве более серьезных конфликтов, и все мы должны это помнить. Со своей стороны, советская делегация настаивает на том, чтобы решения Ассамблеи по этому вопросу носили решительный и твердый характер и чтобы Ассамблея проявила твердость в деле их проведения в жизнь».
Выступления Литвинова в Женеве и на других международных форумах способствовали росту его популярности. В те годы он получал много писем от рабочих, военных, интеллигенции. Их авторы просили, чтобы Литвинов был осторожен. Враг не дремлет. Убили Воровского, убили Войкова, могут убить и его, Литвинова, а он нужен партии и рабочему классу. Максим Максимович отвечал, что случиться, конечно, может всякое, но пусть товарищи не волнуются. Он верит больше в силу слова, чем в силу пули. Возрос поток писем от избирателей, пославших его в ЦИК СССР, а потом в Верховный Совет. Некоторые авторы писем искали у Литвинова защиты, жаловались ему, старому большевику, на нарушения законности. Но давно уже не было в живых Феликса Эдмундовича Дзержинского, с которым был дружен Литвинов. Недавно умер Вячеслав Рудольфович Менжинский. По поводу этих писем Литвинов советовался с давним знакомым, одним из старых большевиков, занимавшим тогда крупный пост в НКВД.
Несмотря на уйму дел, он часто встречался с молодежью. Как-то комсомольцы Дзержинского района задали Максиму Максимовичу вопрос, как он изучал иностранные языки. Встреча проходила в конференц-зале Наркоминдела. Литвинов сказал: «У меня было много свободного времени для изучения иностранных языков. Я это делал в тюрьмах».
Приезжали к нему пионеры из столицы Армении. Литвинов сфотографировался с ними, написал теплое, дружеское приветствие, напомнил слова Владимира Ильича о необходимости овладевать знаниями.
В 1933 году Дзержинский райком партии Москвы поручил Наркоминделу взять шефство над колхозом деревни Чудцево Ново-Петровского района Московской области. Наркоминдел послал туда своего представителя опытного партийца Семена Максимовича Мирного, поручил ему ознакомиться с положением дел в колхозе. Он застал в Чудцеве неприглядную картину. Отощавшие коровы были подвешены на ремнях, колхозники ничего на трудодни не получали, кругом царила бесхозяйственность. Мирный остался на несколько месяцев в колхозе, чтобы помочь наладить дело. Приехал он в Чудцево в феврале, мобилизовал партийную организацию. Многое удалось сделать. Хорошо развернулся сев. А тут приближались майские праздники, и колхоз по совету Мирного решил направить делегатов к шефам в Москву.
В самый канун праздников чудцевские колхозники прибыли в столицу, явились в Народный комиссариат иностранных дел. Об их приезде сообщили Литвинову. Накануне Максим Максимович назначил прием послу одной крупной страны.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140