Полноватый человек в очках, одет в строгий костюм, спокоен, методичен, говорит на хорошем английском языке. Надо полагать, что Рузвельт при его проницательности за две недели общения сумел оценить и внутренний мир советского наркома. Ведь не случайно же, когда Литвинов через восемь лет снова приехал в Вашингтон, между ними установились вполне дружеские отношения.
В чем же дело? В могучей внутренней силе и идейной убежденности Литвинова. В его интеллекте, богатом жизненном опыте. Он принадлежал к тем людям, которые могли даже противников заставить себя уважать. Эти качества были присущи ленинской гвардии. Несколько десятилетий назад Борис Спиридонович Стомоняков писал: «Историки нашей эпохи будут с особым интересом изучать личность и международную роль человека, который из старого, заслуженного профессионального революционера-подпольщика превратился в выдающегося дипломата своего времени. Они будут искать объяснения этого поразительного превращения и блестящих успехов т. Литвинова на международном поприще в его биографии, в его личных качествах. Эти поиски будут, конечно, плодотворными, ибо т. Литвинов является богато одаренной и сильной личностью, человеком крупнейшего масштаба».
Да, он был таким. Он был одним из тех деятелей партии, для которых школой жизни была революция. Формально он получил образование в реальном училище. Уже будучи народным комиссаром по иностранным делам, всемирно признанным дипломатом, он иногда не без горечи говорил друзьям: «Человек должен иметь специальность. Человек должен иметь образование. А у меня нет даже специальности».
Так говорил не только Литвинов. Как-то в кругу близких друзей Красин заметил: «Ну кто мы, советские дипломаты, такие? Я – инженер, Крестинский – учитель. Какие мы дипломаты!» А они заставили отступить изощренных, многоопытных буржуазных дипломатов.
Рузвельт, проницательный политик, оценил реалистический ум Литвинова, понял, что перед ним безгранично уверенный в правоте своего дела человек, достойно представляющий новый, неведомый Рузвельту мир. Мир, идеи и интересы которого он будет защищать до конца.
Это импонировало Рузвельту. Он увидел в советском дипломате достойного партнера и взял переговоры в свои руки, что было очень непросто и небезопасно для него. Даже мать Рузвельта использовали для того, чтобы не допустить установления дипломатических отношений с Советским Союзом. Вся Америка знала, как Рузвельт любит свою мать и как Элеонора Рузвельт не ладит со свекровью. Была сделана попытка, впрочем безуспешная, заручиться поддержкой жены президента.
В тот день, когда Рузвельт сам начал вести переговоры с Литвиновым, в кабинете президента неожиданно появилась Элеонора Рузвельт. В присутствии советского дипломата сказала мужу:
– Франклин, почему бы тебе не рассказать о переговорах с мистером Литвиновым твоей матери? Представь себе, что в один прекрасный день твоя мать просыпается и узнает, что между Соединенными Штатами и Советской Россией установлены дипломатические отношения. Как она воспримет все это, ты подумал об этом? Ведь с ней может случиться шок!
– Ну что ж, – ответил Рузвельт. – Пусть она об этом узнает неожиданно. Пусть будет шок. Этот шок неопасен…
Уже в первый день государственный секретарь Хэлл изложил американские претензии, обстоятельно перечислил суммы, предоставленные правительству Керенского: тогда-то – столько-то миллионов долларов, а тогда-то – столько-то.
Литвинов сказал, что он может дополнить этот список. Кредиты, предоставленные Керенскому, расходовались также на покупку оружия для Юденича, Врангеля и других царских генералов. Это финансирование контрреволюции причинило большие страдания народам России. Оно противоречило стремлениям и американского народа, который не желал такой политики. Это легко доказать. Он, Литвинов, уверен, что если бы тогда у власти в Америке находилось правительство, которое преследует те же цели, что нынешняя американская администрация, то Керенский и царские генералы не получили бы этих средств. Как можно заставить русский народ платить за пушки и карабины, из которых расстреливали русских! Противоестественно было бы, например, заставить американцев платить деньги Англии, которые она расходовала на войну в Америке, когда американцы боролись за независимость своей страны. Кстати, народ России иначе относился к борьбе американцев за свою свободу. В ту трудную для России пору ее передовые люди с большой симпатией наблюдали за борьбой американцев. Даже Екатерина II высказывала свои симпатии Америке. В архивах царского министерства иностранных дел сохранились интересные документы по этому поводу.
Литвинов говорил, тщательно подбирая и взвешивая каждое слово. Рузвельт слушал с интересом, изредка бросая взгляды на Хэлла, который явно считал выступление Литвинова «красной пропагандой».
После длительного обсуждения первого вопроса, убедившись в том, что Литвинов не уступит и что так решено в Москве, Рузвельт предложил обсудить второй вопрос, заметив, что к первому вопросу еще можно будет вернуться.
Хэлл предъявил заготовленный список претензий американских собственников, чье имущество было национализировано в России после революции. Сказал, что правительство Соединенных Штатов настаивает на компенсации.
Переговоры по этому вопросу продолжались несколько дней. Литвинов заявил, что Советское правительство предъявляет контрпретензию. Во время гражданской войны в России Соединенные Штаты Америки послали в Сибирь экспедиционный корпус под командованием генерала Грэвса. Ущерб, нанесенный американской интервенцией, значительно больше того, что американцы потеряли в России. Хэлл напомнил, что корпус Грэвса был выведен из Сибири. Литвинов сделал уточнение: Грэвс вынужден был вывести корпус, убедившись в безнадежности интервенции.
Обсуждение следующей проблемы шло быстрее и легче.
Рузвельт сказал, что Советский Союз «должен воздержаться от вмешательства в какой бы то ни было форме во внутренние дела Соединенных Штатов». Спросил Литвинова, будет ли американцам – сотрудникам посольства в Москве гарантирована свобода религии, сумеют ли они ходить в церковь, костел или синагогу, в зависимости от их религиозной принадлежности.
Литвинов посвятил Рузвельта в сущность советской конституции, привел ее статьи, гарантирующие свободу вероисповедания, сказал, что все посольства, аккредитованные в Москве, пользуются этими правами, президент может в этом легко убедиться.
Хэлл и тут был придирчив. После того как Литвинов удостоверил в письменной форме, что американским дипломатам гарантируется свобода вероисповедания, Хэлл неожиданно потребовал, чтобы американцам предоставили право владения или аренды помещения для религиозных служб.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140
В чем же дело? В могучей внутренней силе и идейной убежденности Литвинова. В его интеллекте, богатом жизненном опыте. Он принадлежал к тем людям, которые могли даже противников заставить себя уважать. Эти качества были присущи ленинской гвардии. Несколько десятилетий назад Борис Спиридонович Стомоняков писал: «Историки нашей эпохи будут с особым интересом изучать личность и международную роль человека, который из старого, заслуженного профессионального революционера-подпольщика превратился в выдающегося дипломата своего времени. Они будут искать объяснения этого поразительного превращения и блестящих успехов т. Литвинова на международном поприще в его биографии, в его личных качествах. Эти поиски будут, конечно, плодотворными, ибо т. Литвинов является богато одаренной и сильной личностью, человеком крупнейшего масштаба».
Да, он был таким. Он был одним из тех деятелей партии, для которых школой жизни была революция. Формально он получил образование в реальном училище. Уже будучи народным комиссаром по иностранным делам, всемирно признанным дипломатом, он иногда не без горечи говорил друзьям: «Человек должен иметь специальность. Человек должен иметь образование. А у меня нет даже специальности».
Так говорил не только Литвинов. Как-то в кругу близких друзей Красин заметил: «Ну кто мы, советские дипломаты, такие? Я – инженер, Крестинский – учитель. Какие мы дипломаты!» А они заставили отступить изощренных, многоопытных буржуазных дипломатов.
Рузвельт, проницательный политик, оценил реалистический ум Литвинова, понял, что перед ним безгранично уверенный в правоте своего дела человек, достойно представляющий новый, неведомый Рузвельту мир. Мир, идеи и интересы которого он будет защищать до конца.
Это импонировало Рузвельту. Он увидел в советском дипломате достойного партнера и взял переговоры в свои руки, что было очень непросто и небезопасно для него. Даже мать Рузвельта использовали для того, чтобы не допустить установления дипломатических отношений с Советским Союзом. Вся Америка знала, как Рузвельт любит свою мать и как Элеонора Рузвельт не ладит со свекровью. Была сделана попытка, впрочем безуспешная, заручиться поддержкой жены президента.
В тот день, когда Рузвельт сам начал вести переговоры с Литвиновым, в кабинете президента неожиданно появилась Элеонора Рузвельт. В присутствии советского дипломата сказала мужу:
– Франклин, почему бы тебе не рассказать о переговорах с мистером Литвиновым твоей матери? Представь себе, что в один прекрасный день твоя мать просыпается и узнает, что между Соединенными Штатами и Советской Россией установлены дипломатические отношения. Как она воспримет все это, ты подумал об этом? Ведь с ней может случиться шок!
– Ну что ж, – ответил Рузвельт. – Пусть она об этом узнает неожиданно. Пусть будет шок. Этот шок неопасен…
Уже в первый день государственный секретарь Хэлл изложил американские претензии, обстоятельно перечислил суммы, предоставленные правительству Керенского: тогда-то – столько-то миллионов долларов, а тогда-то – столько-то.
Литвинов сказал, что он может дополнить этот список. Кредиты, предоставленные Керенскому, расходовались также на покупку оружия для Юденича, Врангеля и других царских генералов. Это финансирование контрреволюции причинило большие страдания народам России. Оно противоречило стремлениям и американского народа, который не желал такой политики. Это легко доказать. Он, Литвинов, уверен, что если бы тогда у власти в Америке находилось правительство, которое преследует те же цели, что нынешняя американская администрация, то Керенский и царские генералы не получили бы этих средств. Как можно заставить русский народ платить за пушки и карабины, из которых расстреливали русских! Противоестественно было бы, например, заставить американцев платить деньги Англии, которые она расходовала на войну в Америке, когда американцы боролись за независимость своей страны. Кстати, народ России иначе относился к борьбе американцев за свою свободу. В ту трудную для России пору ее передовые люди с большой симпатией наблюдали за борьбой американцев. Даже Екатерина II высказывала свои симпатии Америке. В архивах царского министерства иностранных дел сохранились интересные документы по этому поводу.
Литвинов говорил, тщательно подбирая и взвешивая каждое слово. Рузвельт слушал с интересом, изредка бросая взгляды на Хэлла, который явно считал выступление Литвинова «красной пропагандой».
После длительного обсуждения первого вопроса, убедившись в том, что Литвинов не уступит и что так решено в Москве, Рузвельт предложил обсудить второй вопрос, заметив, что к первому вопросу еще можно будет вернуться.
Хэлл предъявил заготовленный список претензий американских собственников, чье имущество было национализировано в России после революции. Сказал, что правительство Соединенных Штатов настаивает на компенсации.
Переговоры по этому вопросу продолжались несколько дней. Литвинов заявил, что Советское правительство предъявляет контрпретензию. Во время гражданской войны в России Соединенные Штаты Америки послали в Сибирь экспедиционный корпус под командованием генерала Грэвса. Ущерб, нанесенный американской интервенцией, значительно больше того, что американцы потеряли в России. Хэлл напомнил, что корпус Грэвса был выведен из Сибири. Литвинов сделал уточнение: Грэвс вынужден был вывести корпус, убедившись в безнадежности интервенции.
Обсуждение следующей проблемы шло быстрее и легче.
Рузвельт сказал, что Советский Союз «должен воздержаться от вмешательства в какой бы то ни было форме во внутренние дела Соединенных Штатов». Спросил Литвинова, будет ли американцам – сотрудникам посольства в Москве гарантирована свобода религии, сумеют ли они ходить в церковь, костел или синагогу, в зависимости от их религиозной принадлежности.
Литвинов посвятил Рузвельта в сущность советской конституции, привел ее статьи, гарантирующие свободу вероисповедания, сказал, что все посольства, аккредитованные в Москве, пользуются этими правами, президент может в этом легко убедиться.
Хэлл и тут был придирчив. После того как Литвинов удостоверил в письменной форме, что американским дипломатам гарантируется свобода вероисповедания, Хэлл неожиданно потребовал, чтобы американцам предоставили право владения или аренды помещения для религиозных служб.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140