– Попытка ввести в заблуждение правосудие?
– Ничуть, ваша честь, – робко пробормотал Арно. – Просто я думал, что эта информация могла бы помочь делу.
– Эта информация? Это дерьмо собачье, а не информация! Да этот человек – взбесившийся анархист!
– Только, когда было совершено преступление, он бесился в своей собственной кузнице. И я готов поклясться в этом перед судом, ваша честь. – Арно бросил взгляд на стоявшую рядом бледную как смерть Кончиту, затем откашлялся. – Эта сеньора очень волнуется за своего мужа. Едва ли ваша честь не замечает, в каком она положении.
Teniente мельком взглянул на живот Кончиты.
– Слепой заметит, – буркнул он. – Сколько времени, ты говоришь, вы были с кузнецом?
– С шести вечера до без четверти двенадцать.
– И он никуда не отлучался?
– Никуда. Как я уже сказал, я готов поклясться в этом перед судом.
– Хватит болтать вздор о каком-то суде! Здесь тебе не суд. – Он вышел из кабинета, оставив их стоять.
– Я сейчас потеряю сознание, – простонала Кончита.
– Потерпи немного.
Новый приступ острой боли пронзил низ живота, будто в него вогнали раскаленную иглу. Вскрикнув, она обеими руками схватилась за живот.
– И этого тоже делать не надо, – добавил он, положив ей на руку свою мозолистую ладонь. – Настоящий анархист не должен рождаться в comisaria.
Она усмехнулась сквозь слезы.
– В одном могу поклясться – мой ребенок никогда не будет анархистом.
Они ждали минут пятнадцать, показавшиеся Кончите вечностью. Ее успокаивало только то, что приступы боли не были систематическими, как это происходит при приближении родов. Наконец teniente вернулся.
– Подпишешь свое заявление, Арно, – бесцеремонно сказал он. – И не нужно никакого суда.
– Охотно, ваша честь. А… Эдуард?..
– Эдуарда пока допрашивают.
– Когда же его освободят? – не выдержала Кончита.
– Когда закончится допрос. – Офицер сунул Арно бланк. – Заполни, а на другой стороне напишешь заявление.
– А можно нам подождать его? – не унималась Кончита.
Он смерил ее тяжелым взглядом.
– Только не здесь. В сквере напротив есть скамейка. Арно обмакнул перо в чернильницу и, слегка высунув язык, принялся писать.
Они сидели на каменной скамейке и ждали. Гулявшие в сквере сначала с любопытством разглядывали их, затем пошептались и побрели прочь. Потом приплелся какой-то нищий и клянчил деньги, пока Арно не бросил ему монету, обругав последними словами.
На колокольне церкви святого Мартина пробило девять. Дверь comisaria распахнулась, и Кончита увидела, как в сопровождении двух мужчин оттуда вышел Джерард Массагуэр. Все трое весело смеялись. Она почувствовала, как похолодело ее сердце. Что он здесь делал? Массагуэр сел в машину и уехал. Она истово молила Господа пощадить ее мужа.
Уже стемнело, когда дверь comisaria снова открылась. Кончита вскрикнула. На пороге показалась качающаяся фигура Франческа.
– Слава Богу, – прошептал Арно, и они бросились ему навстречу.
Увидев мужа вблизи, она разрыдалась. Его лицо так отекло, что глаз почти не было видно. Нижняя губа разбита, нос распух, на правом ухе запеклась кровь.
– О, Франческ, – заголосила Кончита. – Что они с тобой сделали?
– Так… приласкали, – проговорил он, стараясь не шевелить губами.
– Да-а, подновили физиономию, – сказал Арно, закидывая руку Франческа себе за шею. – Хочешь, позовем врача?
– Нет. Я хочу… только… домой.
Напрягая последние силы, он с трудом забрался в двуколку. Кончита чувствовала себя не намного лучше. Арно дернул вожжи, и они поехали. В небе светила холодная луна. Франческ взял Кончиту за руку. Она вцепилась в него, изо всех сил стараясь не плакать.
– Как… ребенок? – спросил он. Она вытерла слезы.
– Он сегодня весь день меня колотит. Франческ повернул к жене свое обезображенное лицо. Она увидела, как он пытается приподнять опухшие веки, чтобы взглянуть на нее.
– «Он». Ты все время говоришь «он». А если будет она?
– Тем лучше. Девочки более нежные.
Кончита почувствовала, как Франческ сжал ее пальцы.
Позже, когда они лежали в постели, она тихо сказала:
– Франческ, снова мне подобного не пережить. И наши дети не должны проходить через это.
Ничего не говоря, он погладил ее по лицу.
– Я хочу, чтобы ты дал мне слово, – продолжила Кончита. – Обещай, что бросишь политику и все эти революционные теории. Ради меня. Ради наших будущих детей. Но, прежде всего, ради себя самого.
В воскресенье, 14 апреля 1918 года Кончита родила. Схватки начались рано утром, и в восемь часов позвали повивальную бабку.
А к полудню в спаленке над кузницей родился ребенок. С того дня, когда ее изнасиловал Джерард Массагуэр, прошло ровно девять месяцев.
Роды были относительно легкими, и, как только ребенка обмыли, Кончита взяла его на руки и впервые поднесла к груди. Франческ, не сводя с нее глаз, сидел рядом. Его лицо уже начало заживать, и он даже смог безболезненно улыбнуться.
Ребенок оказался девочкой. Рождение зарегистрировал Марсель Баррантес. Франческ и Кончита решили назвать дочку в честь матери Франческа.
Они назвали ее Мерседес. Мерседес Эдуард.
Глава вторая
ПОСРЕДНИК
Июль, 1973
Тусон, Аризона
Он спускается по лестнице, держа в руках поднос с едой. В подвале прохладно, просторно, чисто.
В углу – каморка, стены которой он сам сложил из кирпичей. Кладка получилась аккуратная и ровная. Это крохотное помещение занимает лишь малую часть площади подвала, однако внутри него все же достаточно места для узкой кровати, рядом с которой стоит горшок. Дверь и дверная рама сделаны из стали.
Окон, разумеется, нет, но зато есть две небольшие вентиляционные решетки, обеспечивающие доступ в камеру свежего воздуха.
Он остановился и смотрит на кирпичную стену.
С девчонкой что-то не так.
Ее колотит, будто в лихорадке. А может, она симулирует? Нет. Вряд ли.
А что, если она умирает или уже умерла? Он заставляет себя сохранять спокойствие. Когда ты спокоен, то лучше соображаешь. А когда начинаешь нервничать, случаются всякие неприятности. Так что надо взять себя в руки.
Он прислушивается. Тишина. Потом надевает капюшон и открывает дверь.
Ее зеленые глаза впиваются в него с пугающей силой. Она сидит, прислонившись к стене и прижав колени к груди. Лицо осунулось и стало серым. Она дрожит в ознобе даже сильнее, чем несколько часов назад. Зубы отбивают дробь. Девчонка тяжело больна, и ей становится все хуже… Но, по крайней мере, сейчас она в сознании.
– Зачем ты это делаешь? – спрашивает она слабым голосом. – Ты что, хочешь, чтобы я здесь умерла?
Он смотрит на принесенную в прошлый раз еду. Пища осталась нетронутой. Только вся вода выпита.
– Это киднэппинг? Ты надеешься получить от моего отца выкуп? – Мышцы ее ног и лица конвульсивно вздрагивают, словно кто-то дергает за привязанные к ним нити.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105
– Ничуть, ваша честь, – робко пробормотал Арно. – Просто я думал, что эта информация могла бы помочь делу.
– Эта информация? Это дерьмо собачье, а не информация! Да этот человек – взбесившийся анархист!
– Только, когда было совершено преступление, он бесился в своей собственной кузнице. И я готов поклясться в этом перед судом, ваша честь. – Арно бросил взгляд на стоявшую рядом бледную как смерть Кончиту, затем откашлялся. – Эта сеньора очень волнуется за своего мужа. Едва ли ваша честь не замечает, в каком она положении.
Teniente мельком взглянул на живот Кончиты.
– Слепой заметит, – буркнул он. – Сколько времени, ты говоришь, вы были с кузнецом?
– С шести вечера до без четверти двенадцать.
– И он никуда не отлучался?
– Никуда. Как я уже сказал, я готов поклясться в этом перед судом.
– Хватит болтать вздор о каком-то суде! Здесь тебе не суд. – Он вышел из кабинета, оставив их стоять.
– Я сейчас потеряю сознание, – простонала Кончита.
– Потерпи немного.
Новый приступ острой боли пронзил низ живота, будто в него вогнали раскаленную иглу. Вскрикнув, она обеими руками схватилась за живот.
– И этого тоже делать не надо, – добавил он, положив ей на руку свою мозолистую ладонь. – Настоящий анархист не должен рождаться в comisaria.
Она усмехнулась сквозь слезы.
– В одном могу поклясться – мой ребенок никогда не будет анархистом.
Они ждали минут пятнадцать, показавшиеся Кончите вечностью. Ее успокаивало только то, что приступы боли не были систематическими, как это происходит при приближении родов. Наконец teniente вернулся.
– Подпишешь свое заявление, Арно, – бесцеремонно сказал он. – И не нужно никакого суда.
– Охотно, ваша честь. А… Эдуард?..
– Эдуарда пока допрашивают.
– Когда же его освободят? – не выдержала Кончита.
– Когда закончится допрос. – Офицер сунул Арно бланк. – Заполни, а на другой стороне напишешь заявление.
– А можно нам подождать его? – не унималась Кончита.
Он смерил ее тяжелым взглядом.
– Только не здесь. В сквере напротив есть скамейка. Арно обмакнул перо в чернильницу и, слегка высунув язык, принялся писать.
Они сидели на каменной скамейке и ждали. Гулявшие в сквере сначала с любопытством разглядывали их, затем пошептались и побрели прочь. Потом приплелся какой-то нищий и клянчил деньги, пока Арно не бросил ему монету, обругав последними словами.
На колокольне церкви святого Мартина пробило девять. Дверь comisaria распахнулась, и Кончита увидела, как в сопровождении двух мужчин оттуда вышел Джерард Массагуэр. Все трое весело смеялись. Она почувствовала, как похолодело ее сердце. Что он здесь делал? Массагуэр сел в машину и уехал. Она истово молила Господа пощадить ее мужа.
Уже стемнело, когда дверь comisaria снова открылась. Кончита вскрикнула. На пороге показалась качающаяся фигура Франческа.
– Слава Богу, – прошептал Арно, и они бросились ему навстречу.
Увидев мужа вблизи, она разрыдалась. Его лицо так отекло, что глаз почти не было видно. Нижняя губа разбита, нос распух, на правом ухе запеклась кровь.
– О, Франческ, – заголосила Кончита. – Что они с тобой сделали?
– Так… приласкали, – проговорил он, стараясь не шевелить губами.
– Да-а, подновили физиономию, – сказал Арно, закидывая руку Франческа себе за шею. – Хочешь, позовем врача?
– Нет. Я хочу… только… домой.
Напрягая последние силы, он с трудом забрался в двуколку. Кончита чувствовала себя не намного лучше. Арно дернул вожжи, и они поехали. В небе светила холодная луна. Франческ взял Кончиту за руку. Она вцепилась в него, изо всех сил стараясь не плакать.
– Как… ребенок? – спросил он. Она вытерла слезы.
– Он сегодня весь день меня колотит. Франческ повернул к жене свое обезображенное лицо. Она увидела, как он пытается приподнять опухшие веки, чтобы взглянуть на нее.
– «Он». Ты все время говоришь «он». А если будет она?
– Тем лучше. Девочки более нежные.
Кончита почувствовала, как Франческ сжал ее пальцы.
Позже, когда они лежали в постели, она тихо сказала:
– Франческ, снова мне подобного не пережить. И наши дети не должны проходить через это.
Ничего не говоря, он погладил ее по лицу.
– Я хочу, чтобы ты дал мне слово, – продолжила Кончита. – Обещай, что бросишь политику и все эти революционные теории. Ради меня. Ради наших будущих детей. Но, прежде всего, ради себя самого.
В воскресенье, 14 апреля 1918 года Кончита родила. Схватки начались рано утром, и в восемь часов позвали повивальную бабку.
А к полудню в спаленке над кузницей родился ребенок. С того дня, когда ее изнасиловал Джерард Массагуэр, прошло ровно девять месяцев.
Роды были относительно легкими, и, как только ребенка обмыли, Кончита взяла его на руки и впервые поднесла к груди. Франческ, не сводя с нее глаз, сидел рядом. Его лицо уже начало заживать, и он даже смог безболезненно улыбнуться.
Ребенок оказался девочкой. Рождение зарегистрировал Марсель Баррантес. Франческ и Кончита решили назвать дочку в честь матери Франческа.
Они назвали ее Мерседес. Мерседес Эдуард.
Глава вторая
ПОСРЕДНИК
Июль, 1973
Тусон, Аризона
Он спускается по лестнице, держа в руках поднос с едой. В подвале прохладно, просторно, чисто.
В углу – каморка, стены которой он сам сложил из кирпичей. Кладка получилась аккуратная и ровная. Это крохотное помещение занимает лишь малую часть площади подвала, однако внутри него все же достаточно места для узкой кровати, рядом с которой стоит горшок. Дверь и дверная рама сделаны из стали.
Окон, разумеется, нет, но зато есть две небольшие вентиляционные решетки, обеспечивающие доступ в камеру свежего воздуха.
Он остановился и смотрит на кирпичную стену.
С девчонкой что-то не так.
Ее колотит, будто в лихорадке. А может, она симулирует? Нет. Вряд ли.
А что, если она умирает или уже умерла? Он заставляет себя сохранять спокойствие. Когда ты спокоен, то лучше соображаешь. А когда начинаешь нервничать, случаются всякие неприятности. Так что надо взять себя в руки.
Он прислушивается. Тишина. Потом надевает капюшон и открывает дверь.
Ее зеленые глаза впиваются в него с пугающей силой. Она сидит, прислонившись к стене и прижав колени к груди. Лицо осунулось и стало серым. Она дрожит в ознобе даже сильнее, чем несколько часов назад. Зубы отбивают дробь. Девчонка тяжело больна, и ей становится все хуже… Но, по крайней мере, сейчас она в сознании.
– Зачем ты это делаешь? – спрашивает она слабым голосом. – Ты что, хочешь, чтобы я здесь умерла?
Он смотрит на принесенную в прошлый раз еду. Пища осталась нетронутой. Только вся вода выпита.
– Это киднэппинг? Ты надеешься получить от моего отца выкуп? – Мышцы ее ног и лица конвульсивно вздрагивают, словно кто-то дергает за привязанные к ним нити.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105