Затем луч света из окна упал ему на лицо. Оно было серое и раздувшееся, как карнавальная маска. Один глаз залеплен спекшейся кровью.
Мерседес со всех ног бросилась в кузницу и заплетающимся от волнения языком рассказала родителям об увиденном. Папа, мрачный и молчаливый, отправился искать Бертрана, а мама уложила ее в постель. Мерседес упросила ее оставить зажженную свечу, так как в каждой тени ей чудилось обезображенное лицо этого несчастного человека.
Утром Бертран и его семья покинули Сан-Люк и больше уже не вернулись.
По словам тетки Жозефины, работавшей в булочной, все это было связано с долгосрочной забастовкой на фабрике, где работал Бертран. Он, сообщила Жозефина, пытался испортить дорогостоящую машину, и Массагуэры, хозяева фабрики, страшно разозлились.
– Он всю жизнь горбатился на них, – говорила тетка Жозефина одному из покупателей. – А кроме грыжи, ничего не заработал. И теперь мочится кровью. А где взять деньги на докторов?
В этот вечер мама приготовила zarzuela, рагу из креветок, моллюсков и цыпленка. Но у Мерседес не было аппетита. Она чувствовала себя больной. И мама уложила ее в постель с грелкой.
Что бы там ни говорили, Мерседес гордилась своим отцом.
На каждом доме она узнавала вещи, сделанные его руками, – от тяжелых железных дверных колец до причудливых флюгеров, что вертелись над крышами.
Все эти предметы хранили в себе прикосновение его рук. Витиеватые замки и засовы, решетки заборов и балконов, горшки и сковородки – тысячи вещей, пришедших в жизнь людей из его кузницы. Но предметом особой гордости являлись ворота, которые он отковал для женского монастыря.
Они были красивыми, крепкими и изящными. Извивающиеся на них змеи казались почти живыми, а лепестки цветов – мягкими и нежными. Она любила эти ворота и гордилась ими.
Время от времени Мерседес захаживала навестить сестру Каталину. Обычно они встречались в тенистом саду, и старая монахиня угощала девочку молоком с кусочком бисквита.
Однако от раза к разу сестра Каталина становилась все более молчаливой. Она сильно похудела, сделалась почти прозрачной и все чаще надолго впадала в задумчивость. Ее серые глаза потускнели, дыхание стало едва заметным. Но молчание не смущало Мерседес. Ей просто нравилось здесь бывать. Нравилось смотреть на ворота и с благоговением касаться затейливых изгибов черного металла. Ей нравилось спокойствие мощенного булыжником монастырского двора, по которому, словно тени, плыли черные фигуры монахинь. Ей нравилось ощущать тяжесть и близость голубого неба над головой.
Порой она думала, что, пожалуй, тоже хотела бы стать монахиней. Отсюда, с вершины холма, открывался такой чудесный вид на бескрайнее море и далекие горы! А можно перегнуться через монастырскую стену и смотреть на расположенные внизу домишки Сан-Люка и на детишек-попрошаек, вьющихся вокруг юбок богатых дам. Здесь, наверху, так легко верится в Бога.
Апрель сменился маем. И в полях зацвели мириады маков, словно миллион кошек поймали миллион птиц и из них брызнул миллиард капель алой крови.
Май, 1927
Сан-Люк
В то утро целая толпа ребятишек собралась вокруг остановившегося возле школы автомобиля.
Мерседес сразу определила, что эта машина совсем не такая, как дедушкин «форд». Она была длинная, изящная, сверкающая красной краской и хромированными деталями. Блестели спицы огромных колес.
– «Студебекер-седан», – проговорил потрясенный Хуан Капдевила. Хуан был лучшим другом Мерседес и отлично разбирался в автомобилях. И еще у него были торчащие в стороны уши, которыми он мог шевелить, что делало его похожим на тощую летучую мышь.
Зазвенел звонок, и дети неохотно поплелись в актовый зал школы.
В этот раз расположившиеся на сцене учителя выглядели особенно строгими, и среди них находились еще двое незнакомых людей. После того как была прочитана молитва, вперед вышел сеньор Санчес, директор, и торжественно покашлял.
– Большинство из вас, дети, знают, что в настоящий момент Испания ведет войну в Марокко, – начал он. – Героическую войну против жестокого и беспощадного врага. А во время войны людям нередко приходится жертвовать своими жизнями. Сегодня я хочу рассказать вам об одном человеке, который принес эту самую великую из жертв. О храбром солдате, сложившем голову, сражаясь в Африке. – Директор перекрестился, все остальные последовали его примеру. – Его звали лейтенант Филип Массагуэр. Он был старшим сыном в семье, которая так щедро помогает Церкви и нашей школе. Он погиб как герой во время штыковой атаки, проявив чудеса бесстрашия и самоотверженности. Его последними словами были «Да здравствует Испания!». В память о его беспримерном подвиге в нашей школе будет установлена мемориальная доска.
Перед тем как распустить учащихся по классам, директор сделал последнее объявление:
– После собрания прошу Мерседес Эдуард зайти ко мне в кабинет.
Мерседес сунула свои дрожащие ладошки себе под мышки. Все это могло означать только одно – наказание. А для девочек оно даже хуже, чем для мальчиков: их бьют по пальцам толстым концом указки.
Леонард Корнадо пнул ее по ноге и стал заламывать себе руки, изображая боль. Хуан сочувственно похлопал ее по плечу. Мерседес поплелась в кабинет директора.
Сеньор Санчес сидел за своим столом. Но он был не один. Напротив него расположился другой человек, в котором Мерседес узнала одного из гостей, присутствовавших на сегодняшнем собрании.
– Вот девочка по фамилии Эдуард, – сказал сеньор Санчес.
– В самом деле? – хриплым голосом проговорил незнакомец.
Уставившиеся на Мерседес глаза были черные и очень сердитые, с тяжелыми веками и длинными темными ресницами. В них застыло какое-то непонятное, едва заметное выражение – не то ожидания, не то любопытства.
– Ты слышала, что я говорил сегодня о героической гибели лейтенанта Филипа Массагуэра? – поигрывая очками, задал вопрос директор.
Мерседес кивнула.
– Вот брат этого человека, сеньор Джерард Массагуэр.
Джерард Массагуэр. Мерседес застыла от ужаса. Неужели должно случиться что-то более страшное, чем наказание? А что, если это имеет отношение к отцу? Она вспомнила, как в Сан-Люк вернулся жестоко избитый Бертран Кантарелл. Ее начало трясти.
– Сеньор Массагуэр только что прибыл из Африки, где он посетил могилу брата. А к нам он приехал, чтобы сообщить эту печальную новость. Он попросил меня познакомить его с лучшей ученицей школы. Поэтому я тебя и вызвал.
– Ну что же, – заговорил Джерард Массагуэр. Он лениво положил ногу на ногу. – Ты Мерседес Эдуард, так?
– Да, сеньор, – прошептала она.
– О тебе прямо-таки слава разносится. Я слышал, ты отличница по всем предметам. Это правда? – Мерседес молчала.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105
Мерседес со всех ног бросилась в кузницу и заплетающимся от волнения языком рассказала родителям об увиденном. Папа, мрачный и молчаливый, отправился искать Бертрана, а мама уложила ее в постель. Мерседес упросила ее оставить зажженную свечу, так как в каждой тени ей чудилось обезображенное лицо этого несчастного человека.
Утром Бертран и его семья покинули Сан-Люк и больше уже не вернулись.
По словам тетки Жозефины, работавшей в булочной, все это было связано с долгосрочной забастовкой на фабрике, где работал Бертран. Он, сообщила Жозефина, пытался испортить дорогостоящую машину, и Массагуэры, хозяева фабрики, страшно разозлились.
– Он всю жизнь горбатился на них, – говорила тетка Жозефина одному из покупателей. – А кроме грыжи, ничего не заработал. И теперь мочится кровью. А где взять деньги на докторов?
В этот вечер мама приготовила zarzuela, рагу из креветок, моллюсков и цыпленка. Но у Мерседес не было аппетита. Она чувствовала себя больной. И мама уложила ее в постель с грелкой.
Что бы там ни говорили, Мерседес гордилась своим отцом.
На каждом доме она узнавала вещи, сделанные его руками, – от тяжелых железных дверных колец до причудливых флюгеров, что вертелись над крышами.
Все эти предметы хранили в себе прикосновение его рук. Витиеватые замки и засовы, решетки заборов и балконов, горшки и сковородки – тысячи вещей, пришедших в жизнь людей из его кузницы. Но предметом особой гордости являлись ворота, которые он отковал для женского монастыря.
Они были красивыми, крепкими и изящными. Извивающиеся на них змеи казались почти живыми, а лепестки цветов – мягкими и нежными. Она любила эти ворота и гордилась ими.
Время от времени Мерседес захаживала навестить сестру Каталину. Обычно они встречались в тенистом саду, и старая монахиня угощала девочку молоком с кусочком бисквита.
Однако от раза к разу сестра Каталина становилась все более молчаливой. Она сильно похудела, сделалась почти прозрачной и все чаще надолго впадала в задумчивость. Ее серые глаза потускнели, дыхание стало едва заметным. Но молчание не смущало Мерседес. Ей просто нравилось здесь бывать. Нравилось смотреть на ворота и с благоговением касаться затейливых изгибов черного металла. Ей нравилось спокойствие мощенного булыжником монастырского двора, по которому, словно тени, плыли черные фигуры монахинь. Ей нравилось ощущать тяжесть и близость голубого неба над головой.
Порой она думала, что, пожалуй, тоже хотела бы стать монахиней. Отсюда, с вершины холма, открывался такой чудесный вид на бескрайнее море и далекие горы! А можно перегнуться через монастырскую стену и смотреть на расположенные внизу домишки Сан-Люка и на детишек-попрошаек, вьющихся вокруг юбок богатых дам. Здесь, наверху, так легко верится в Бога.
Апрель сменился маем. И в полях зацвели мириады маков, словно миллион кошек поймали миллион птиц и из них брызнул миллиард капель алой крови.
Май, 1927
Сан-Люк
В то утро целая толпа ребятишек собралась вокруг остановившегося возле школы автомобиля.
Мерседес сразу определила, что эта машина совсем не такая, как дедушкин «форд». Она была длинная, изящная, сверкающая красной краской и хромированными деталями. Блестели спицы огромных колес.
– «Студебекер-седан», – проговорил потрясенный Хуан Капдевила. Хуан был лучшим другом Мерседес и отлично разбирался в автомобилях. И еще у него были торчащие в стороны уши, которыми он мог шевелить, что делало его похожим на тощую летучую мышь.
Зазвенел звонок, и дети неохотно поплелись в актовый зал школы.
В этот раз расположившиеся на сцене учителя выглядели особенно строгими, и среди них находились еще двое незнакомых людей. После того как была прочитана молитва, вперед вышел сеньор Санчес, директор, и торжественно покашлял.
– Большинство из вас, дети, знают, что в настоящий момент Испания ведет войну в Марокко, – начал он. – Героическую войну против жестокого и беспощадного врага. А во время войны людям нередко приходится жертвовать своими жизнями. Сегодня я хочу рассказать вам об одном человеке, который принес эту самую великую из жертв. О храбром солдате, сложившем голову, сражаясь в Африке. – Директор перекрестился, все остальные последовали его примеру. – Его звали лейтенант Филип Массагуэр. Он был старшим сыном в семье, которая так щедро помогает Церкви и нашей школе. Он погиб как герой во время штыковой атаки, проявив чудеса бесстрашия и самоотверженности. Его последними словами были «Да здравствует Испания!». В память о его беспримерном подвиге в нашей школе будет установлена мемориальная доска.
Перед тем как распустить учащихся по классам, директор сделал последнее объявление:
– После собрания прошу Мерседес Эдуард зайти ко мне в кабинет.
Мерседес сунула свои дрожащие ладошки себе под мышки. Все это могло означать только одно – наказание. А для девочек оно даже хуже, чем для мальчиков: их бьют по пальцам толстым концом указки.
Леонард Корнадо пнул ее по ноге и стал заламывать себе руки, изображая боль. Хуан сочувственно похлопал ее по плечу. Мерседес поплелась в кабинет директора.
Сеньор Санчес сидел за своим столом. Но он был не один. Напротив него расположился другой человек, в котором Мерседес узнала одного из гостей, присутствовавших на сегодняшнем собрании.
– Вот девочка по фамилии Эдуард, – сказал сеньор Санчес.
– В самом деле? – хриплым голосом проговорил незнакомец.
Уставившиеся на Мерседес глаза были черные и очень сердитые, с тяжелыми веками и длинными темными ресницами. В них застыло какое-то непонятное, едва заметное выражение – не то ожидания, не то любопытства.
– Ты слышала, что я говорил сегодня о героической гибели лейтенанта Филипа Массагуэра? – поигрывая очками, задал вопрос директор.
Мерседес кивнула.
– Вот брат этого человека, сеньор Джерард Массагуэр.
Джерард Массагуэр. Мерседес застыла от ужаса. Неужели должно случиться что-то более страшное, чем наказание? А что, если это имеет отношение к отцу? Она вспомнила, как в Сан-Люк вернулся жестоко избитый Бертран Кантарелл. Ее начало трясти.
– Сеньор Массагуэр только что прибыл из Африки, где он посетил могилу брата. А к нам он приехал, чтобы сообщить эту печальную новость. Он попросил меня познакомить его с лучшей ученицей школы. Поэтому я тебя и вызвал.
– Ну что же, – заговорил Джерард Массагуэр. Он лениво положил ногу на ногу. – Ты Мерседес Эдуард, так?
– Да, сеньор, – прошептала она.
– О тебе прямо-таки слава разносится. Я слышал, ты отличница по всем предметам. Это правда? – Мерседес молчала.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105