Можно относиться к этому с улыбкой, но свою принципиальность я выстрадала и отношусь к ней серьезно.
Он молчал, обдумывая. Они уже подходили к управлению. Дождь перестал. Клара закрыла зонтик, взглянула на Вернера – и сразу исчезло очарование этой краткой прогулки под дождем.
– У вас много замечаний? – спросил он отчужденно.
Она поняла. Она противилась этой отчужденности. Но ее голос сказал резче, чем ей хотелось бы:
– Да. Это больше чем замечания.
– Может быть, вы поделитесь со мною? Я буду очень обязан вам.
«Я буду очень обязан». Раздражение всплывало снова. Она прошла за ним в его кабинет, бросила на стол мокрые перчатки, сказала с нарочитой фамильярностью:
– Ладно. Слушайте.
Он был готов слушать. Но Клара сидела задумавшись. Она с трудом подбирала слова помягче. Все то, что обдумывалось и говорилось наедине с собою, было трудно сказать здесь, под внимательным и умным взглядом Вернера.
– Мое мнение еще предварительное. Возможно, я буду говорить бессистемно и резко…
– Очень хорошо. Вам виднее, чем мне. По роду своих обязанностей я вижу людей с вышки, с капитанского мостика, а вы – рядом с собою.
Почему он настаивал? Чтобы исправить? Или потому, что хотел выяснить, какие обвинения против него может поднять «беспокойный элемент», «страшно принципиальная женщина»? Как бы то ни было, он получит сполна.
– В этой вышке, по-моему, ваша беда. В наше время капитан обязан жить одной жизнью с командой, а вы не слезаете с мостика.
– Но когда я позвал сюда команду, и позвал по вашему выбору, она поддержала не вас, – быстро отпарировал Вернер.
– Вы хотите вернуться к этому злосчастному совещанию? – не сдаваясь, подхватила Клара. – Хорошо! Это одно из главных замечаний, даже обвинений. Вы как будто бы поддержали меня и Морозова, но поступили затем как раз наоборот.
– На это у меня были свои соображения, – сказал Вернер, не снисходя до объяснений. – Ну, а еще что?
Она сбилась. Тон превосходства, звучавший в его ответе, лишил ее уверенности. Она заторопилась, говорила сбивчиво, забывая доказывать, обрывая мысль на полуслове.
– Вы слишком уверены в своей непогрешимости. Вы создали между собой и коллективом пафос дистанции…. У меня такое впечатление, что вы создали себе идеал руководителя, фикцию четкого управления. Вы играете эту роль, иногда худо, иногда хорошо. Вы сумели поднять энтузиазм масс, но закрепить его не умеете. Или не хотите? Провал!.. У вас мало настоящих людей. Ваши благие намерения тонут в болоте вашего аппарата. Чиновники и сухие спецы… Вы не видите истинного положения. Если отбросить вашу иллюзию, это не управление, а пустота. Король гол.
– Сколько обвинений сразу! – воскликнул Вернер, шутливо хватаясь за голову. Он слушал с насмешливым интересом. Он, видимо, не очень верил ей. Кларе хотелось, чтобы он защищался.
– Вот, например, ваши приемные часы, – сказала она вызывающе. – Как будто бы прекрасно. Утром, днем и еще до полуночи. Приходи, спрашивай, получай директивы. Но эта организованность – формальная. Комсомольскому бригадиру к вам не попасть. Их не пускают. Этот ваш «Амурский крокодил» и этот Кочанер – хронометр в очках, бритое ничтожество! – вот кто встречает комсомольцев, говорит с ними, создает впечатление о стиле руководства. В крайнем случае, они попадают к Гранатову.
– Разве это плохой случай?
– Да ваш Гранатов не справляется и со снабжением!
– А вы бы справились? В наших-то условиях?
– Бросьте говорить об условиях! Эта одна из ваших фикций. Трудности! Трудности! Надо лучше работать, лучше руководить – и половины трудностей не будет. Может быть, я и не справилась бы. Это не моя специальность. Но паники я бы не допустила. А у Гранатова – вечная неврастения. Комсомольцы уходят от него разочарованными, а производственные вопросы он не решает вовсе, он отправляет к Сергею Викентьевичу.
– Так они ведь в его ведении…
– Ведение! Ведение! Он добродушная шляпа. Он хочет всех удовлетворить, а поэтому не удовлетворяет никого. Посмотрите сами! У вас в приемной с утра до вечера инженеры, прорабы, десятники. Если бы он решал вопросы, они бы не бегали к вам.
Вернер морщился. Ему уже не было смешно. Этот бурный поток обвинений озадачил и раздражил его.
– Подождите немного. Вы что же, считаете, что мои приемные часы – формальная организованность и все?
– Да! – сказала Клара запальчиво, хотя вовсе этого не думала. Чувство справедливости вынудило ее добавить: – Не все, конечно. Я за четкость, за порядок. Многие умеют изложить все за семь минут. Но многие и не умеют. Вы смотрите на часы еще до того, как изложено самое наболевшее. А эти очереди! Этот ваш «Крокодил»! Я не говорю, что надо пускать без очереди, но от священного трепета вашей приемной меня воротит! – Она засмеялась. – Причащение святых тайн. Вы бы поглядели. Даже толстяк Солодков старается подтянуть свое пузо перед дверью вашего кабинета.
Вернер перебил ее быструю речь:
– Вы остроумны, товарищ Каплан. Мне жаль, что я не могу этого увидеть. Но мое оправдание в том, что настоящие люди, вроде вас, пафоса дистанции не чувствуют и не боятся даже кричать на меня, как вы сейчас. А потом, что плохого, если Солодков раз в день подтянет свое брюхо?
Клара не ответила. Она поняла, что уклонилась в сторону, что дала себя увлечь от основного, принципиального к второстепенному, на котором не стоило настаивать.
– Не в этом дело. У вас чудесная стройка, чудесные строители и плохой аппарат. Живое дело глохнет в канцелярии.
– Вы преувеличиваете.
– Вы сами не видите, что вас окружает. И если хотите, – она разгорячилась и уже не выбирала выражений, – если хотите, корень зла – в вас. Вы властны и самоуверенны. Вы полагаетесь только на себя. Вы в стороне от комсомольцев, вы поставили себя над партийной организацией, попытку критики вы встречаете в штыки… Если вы отчитываетесь перед парторганизацией, то лишь формально, для очистки совести… Вы забываете, что один – самый умный человек – двигать такое дело не может…
Она замолчала, задыхаясь. Сердце болело и неровно прыгало в груди. У нее темнело в глазах от боли и возбуждения. Откинувшись назад, она ожидала, что он возразит.
Он сидел, прикрыв глаза.
На минуту ей стало жалко его. Порыв нежности охватил ее. Она заметила на его лице следы большого утомления. Она вспомнила его мальчишескую веселость – неужели это было всего полчаса назад? Ей хотелось сказать: «Простите, я погорячилась. Я, должно быть, преувеличила».
И вдруг все рухнуло. Он осторожно (не открыто, а тайком скосив глаза) взглянул на часы и сказал с холодной и снисходительной вежливостью:
– Ну что ж, спасибо за откровенность. Я не буду возражать вам. Вы сами оговорились, что мнение – предварительное. У таких людей, как вы, часто бывает сильно развитое воображение.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189
Он молчал, обдумывая. Они уже подходили к управлению. Дождь перестал. Клара закрыла зонтик, взглянула на Вернера – и сразу исчезло очарование этой краткой прогулки под дождем.
– У вас много замечаний? – спросил он отчужденно.
Она поняла. Она противилась этой отчужденности. Но ее голос сказал резче, чем ей хотелось бы:
– Да. Это больше чем замечания.
– Может быть, вы поделитесь со мною? Я буду очень обязан вам.
«Я буду очень обязан». Раздражение всплывало снова. Она прошла за ним в его кабинет, бросила на стол мокрые перчатки, сказала с нарочитой фамильярностью:
– Ладно. Слушайте.
Он был готов слушать. Но Клара сидела задумавшись. Она с трудом подбирала слова помягче. Все то, что обдумывалось и говорилось наедине с собою, было трудно сказать здесь, под внимательным и умным взглядом Вернера.
– Мое мнение еще предварительное. Возможно, я буду говорить бессистемно и резко…
– Очень хорошо. Вам виднее, чем мне. По роду своих обязанностей я вижу людей с вышки, с капитанского мостика, а вы – рядом с собою.
Почему он настаивал? Чтобы исправить? Или потому, что хотел выяснить, какие обвинения против него может поднять «беспокойный элемент», «страшно принципиальная женщина»? Как бы то ни было, он получит сполна.
– В этой вышке, по-моему, ваша беда. В наше время капитан обязан жить одной жизнью с командой, а вы не слезаете с мостика.
– Но когда я позвал сюда команду, и позвал по вашему выбору, она поддержала не вас, – быстро отпарировал Вернер.
– Вы хотите вернуться к этому злосчастному совещанию? – не сдаваясь, подхватила Клара. – Хорошо! Это одно из главных замечаний, даже обвинений. Вы как будто бы поддержали меня и Морозова, но поступили затем как раз наоборот.
– На это у меня были свои соображения, – сказал Вернер, не снисходя до объяснений. – Ну, а еще что?
Она сбилась. Тон превосходства, звучавший в его ответе, лишил ее уверенности. Она заторопилась, говорила сбивчиво, забывая доказывать, обрывая мысль на полуслове.
– Вы слишком уверены в своей непогрешимости. Вы создали между собой и коллективом пафос дистанции…. У меня такое впечатление, что вы создали себе идеал руководителя, фикцию четкого управления. Вы играете эту роль, иногда худо, иногда хорошо. Вы сумели поднять энтузиазм масс, но закрепить его не умеете. Или не хотите? Провал!.. У вас мало настоящих людей. Ваши благие намерения тонут в болоте вашего аппарата. Чиновники и сухие спецы… Вы не видите истинного положения. Если отбросить вашу иллюзию, это не управление, а пустота. Король гол.
– Сколько обвинений сразу! – воскликнул Вернер, шутливо хватаясь за голову. Он слушал с насмешливым интересом. Он, видимо, не очень верил ей. Кларе хотелось, чтобы он защищался.
– Вот, например, ваши приемные часы, – сказала она вызывающе. – Как будто бы прекрасно. Утром, днем и еще до полуночи. Приходи, спрашивай, получай директивы. Но эта организованность – формальная. Комсомольскому бригадиру к вам не попасть. Их не пускают. Этот ваш «Амурский крокодил» и этот Кочанер – хронометр в очках, бритое ничтожество! – вот кто встречает комсомольцев, говорит с ними, создает впечатление о стиле руководства. В крайнем случае, они попадают к Гранатову.
– Разве это плохой случай?
– Да ваш Гранатов не справляется и со снабжением!
– А вы бы справились? В наших-то условиях?
– Бросьте говорить об условиях! Эта одна из ваших фикций. Трудности! Трудности! Надо лучше работать, лучше руководить – и половины трудностей не будет. Может быть, я и не справилась бы. Это не моя специальность. Но паники я бы не допустила. А у Гранатова – вечная неврастения. Комсомольцы уходят от него разочарованными, а производственные вопросы он не решает вовсе, он отправляет к Сергею Викентьевичу.
– Так они ведь в его ведении…
– Ведение! Ведение! Он добродушная шляпа. Он хочет всех удовлетворить, а поэтому не удовлетворяет никого. Посмотрите сами! У вас в приемной с утра до вечера инженеры, прорабы, десятники. Если бы он решал вопросы, они бы не бегали к вам.
Вернер морщился. Ему уже не было смешно. Этот бурный поток обвинений озадачил и раздражил его.
– Подождите немного. Вы что же, считаете, что мои приемные часы – формальная организованность и все?
– Да! – сказала Клара запальчиво, хотя вовсе этого не думала. Чувство справедливости вынудило ее добавить: – Не все, конечно. Я за четкость, за порядок. Многие умеют изложить все за семь минут. Но многие и не умеют. Вы смотрите на часы еще до того, как изложено самое наболевшее. А эти очереди! Этот ваш «Крокодил»! Я не говорю, что надо пускать без очереди, но от священного трепета вашей приемной меня воротит! – Она засмеялась. – Причащение святых тайн. Вы бы поглядели. Даже толстяк Солодков старается подтянуть свое пузо перед дверью вашего кабинета.
Вернер перебил ее быструю речь:
– Вы остроумны, товарищ Каплан. Мне жаль, что я не могу этого увидеть. Но мое оправдание в том, что настоящие люди, вроде вас, пафоса дистанции не чувствуют и не боятся даже кричать на меня, как вы сейчас. А потом, что плохого, если Солодков раз в день подтянет свое брюхо?
Клара не ответила. Она поняла, что уклонилась в сторону, что дала себя увлечь от основного, принципиального к второстепенному, на котором не стоило настаивать.
– Не в этом дело. У вас чудесная стройка, чудесные строители и плохой аппарат. Живое дело глохнет в канцелярии.
– Вы преувеличиваете.
– Вы сами не видите, что вас окружает. И если хотите, – она разгорячилась и уже не выбирала выражений, – если хотите, корень зла – в вас. Вы властны и самоуверенны. Вы полагаетесь только на себя. Вы в стороне от комсомольцев, вы поставили себя над партийной организацией, попытку критики вы встречаете в штыки… Если вы отчитываетесь перед парторганизацией, то лишь формально, для очистки совести… Вы забываете, что один – самый умный человек – двигать такое дело не может…
Она замолчала, задыхаясь. Сердце болело и неровно прыгало в груди. У нее темнело в глазах от боли и возбуждения. Откинувшись назад, она ожидала, что он возразит.
Он сидел, прикрыв глаза.
На минуту ей стало жалко его. Порыв нежности охватил ее. Она заметила на его лице следы большого утомления. Она вспомнила его мальчишескую веселость – неужели это было всего полчаса назад? Ей хотелось сказать: «Простите, я погорячилась. Я, должно быть, преувеличила».
И вдруг все рухнуло. Он осторожно (не открыто, а тайком скосив глаза) взглянул на часы и сказал с холодной и снисходительной вежливостью:
– Ну что ж, спасибо за откровенность. Я не буду возражать вам. Вы сами оговорились, что мнение – предварительное. У таких людей, как вы, часто бывает сильно развитое воображение.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189