Рогожина обязательно сбросят в канаву, там и оставят - он безопасен, никому ничего сказать не сможет да и не захочет. А меня - убьют.
Бригадир улыбнулся.
- Ты себя так высоко ценишь? Насколько я знаю, ты отсидел десять лет в...
- Отсидел. - Гриша выпалил быстро. - Вы знаете Виктора Заварова?!
- Кто это? - тут же спросил Бригадир и Гриша не понял, готов ли был собеседник к такому вопросу, или был искренне в недоумении.
- Это брат той девушки, которой я пишу.
Бригадир пожал плечами.
- К сожалению, не знаком... Но я гарантирую тебе, Григорий, что ты встретишся со своей подругой. И даже предоставлю доказательства.
Он встал от стола, хромая дошел до дверей, приоткрыл их и позвал.
- Товарищ Маслаков, зайдите на минутку.
Тот появился на кухне в добротном костюме, побритый и при галстуке. Обычной суетливости в Маслакове не наблюдалось.
- Как ваше самочувствие? - спросил Бригадир.
- Трагично! - ответил Маслаков глухим голосом.
- Что так?
- Я отказался от ложных кумиров. Отказался от всех идеологий. У нас есть только один Бог, одна Религия! Я понял, что шел ложным путем.
- Да?
- Да. Но есть ещё время искупить свою вину.
- И кто же ваш Бог теперь?
- Единый и единственный для всех россиян. В июне состоится его великий юбилей. Его воскресение! Отец нации - Александр Сергеевич Пушкин.
- Похвально. - кивнул Бригадир. - И вы все так же тверды в своем намерении?
- Да. Я пешком пойду в Михайловское. И на могиле поэта вымолю себе прощения. Не удерживайте меня больше.
- Хорошо, вас посадят на поезд и...
- Нет! - всполошился Маслаков. - Я пойду пешком! Как положено! Босиком!
- Подождите. - терпеливо прервал Бригадир. - Вы отнесете письмо Григория его подруге. Лично. Получите ответ, вас привезут назад и вы подтвердите, что именно она, Алла, получает его послания. Это займет всего лишь сутки.
- Никаких промедлений! - яростно брызнул слюной Маслаков, столь же преданно начавший служение новой идее, как и прежней. - Сию минуту в Михайловское! На Черную речку!
Бригадир глянул на Гришу, развел руками и сдался.
- Воля ваша. Возьмите деньги и...
- Нет. - обрезал Маслаков. - Нет. Я жил в заблуждениях и денег за них не возьму. Дайте буханку хлеба и литр водки в дорогу. Но пред могилой Гения я предстану трезвый, как хрусталь.
Глаза у Маслакова были ясные, слова печатал твердо, и своротить его с исполнения принятого решения могла лишь смерть. И не было уже в нем фанатизма - просто человек пришел к своему последнему убеждению, только всего и делов.
- Ну, с Богом. - сказал Бригадир. - Поспите немного, на зорьке и тронетесь.
Он взял со стола буханку хлеба, Маслаков принял её, после чего двери в комнату за ним закрылись.
- Завтра, Григорий, мы с тобой его проводим. Если хочешь. Уйдет на твоих глазах за горизонт.
- Мне это не надо. - сказал Гриша. - Так же как и работать в забое я больше не буду.
- Будешь, Григорий. Будешь. - настойчиво и без угрозы сказал Бригадир. - Для начала тебя изобьют, потом вколят кое-какую иньекцию и ты примешся работать, как зверь. Рваться будешь в забой. И поскольку вас с Рогожиным осталось только двое, то и трудиться придется за четверых...
К последним рассуждениям своего собеседника Гриша не прислушивался. Более всего его интересовал шариковый карандаш зеленой пасты, валявшийся на столе между тарелок. Правильно. В забое тоннеля он, Гриша, оставался лишь с этим безконтактным, глухонемым Рогожиным. Последний друг. И если попытаться хоть как-то наладить с ним связь, то требовался элементарный письменный прибор, не вскрывать же себе вены, чтоб раздобыть кровавые чернила? Карандаш лежал на виду у Бригадира и чтоб зацепить его и припрятать, требовались какие-то ухищрения, а беседа явно подходила к концу.
- Я в туалет хочу. - сказал Гриша, прервая рассказ о своем невеселом будущем.
- У тебя параша внизу есть. Сядешь там. Мы уже кончили, или как?
- Если вы так вопрос ставите, то у меня тоже есть условия для продолжения работы.
- Какие?
- А вот выпью и подумаю!
- Выпить все-таки захотел? По русски. Давай. Хозяйничай сам. благодушно сказал Бригадир, не скрывая своего удвлетворения, поскольку решил, что с основной своей задачей справился.
Гриша взялся за бутылку, принялся передвигать стаканы, в результате чего одна из тарелок упала на колени Бригадира. И пока тот чистился, укоряя Гришу за неловкость, - карандаш удалось припрятать в карман комбинезона.
Гриша налил себе треть стакана и сказал торжественно.
- Я принял решение!
- Какое, Григорий?
- Не буду работать! Пошли вы все на....!!!
А вот выпить он не успел. Неизвестно кто ударил его сзади в ухо, и он полетел с табуретки, выронив в стакан.А потом пинками, без всякой лестницы, его сбросили в подвал.
Рогожин на его появление отреагировал по обыкновению - глянул дурными глазами и что-то промычал.
Люк над головой захлопнулся.
Гриша сел на койку, глянул на соседа и спросил громко:
- Вдвоем остались? - для убедительности показал два пальца.
Ровным счетом никакого понимания на этот раз не отразилось в глазах инвалида - показал три пальца в ответ и для пояснения щелкнул себя по шее, решил что для компании положено пить втроем. Так он привык.
Какие-то обрывки газет (память о Маслакове) в подвале нашлись и после некоторых затруднений письменное общение с Рогожиным наладить удалось. Правда, почерк у него был такой, словно обучался калиграфии в Японии кривые иероглифы, а не славянская кирилица.
"Ты кто?" - написал Гриша.
"Бомж!" - обозначилось в ответ.
"Наркоман?"
"Алкаш!"
"Образование?"
"ИТР"
Гриша слегка опешил, ничего подобного не ожидая, и переспросил:
"Инженерно Технический Работник?!"
"Исправительно Трудовые Лагеря. Дурак."
Хоть что-то прояснилось.
"Знаешь, где мы?"
"Начхать."
"Закончим работу, нас убьют."
"Начхать"
"Ты что, жить не хочешь?"
"Начхать."
Позиция собеседника определилась, но лучше от этого не стало. То ли инвалид давно не ставил свое собственное существование ни в грош, то ли был законченным фаталистом и не считал борбу с судьбой достойным занятием. Пока Гриша раздумывал, с какой другой строны попытаться пробить эту надежнейшую из защит состоявшую из полного равнодушия к самому себе, Рогожин сам принялся царапать зеленым карандашом по бумаге. Приятное получилось предложение:
"Почеши мне пятки."
Гриша глянул в глаза Рогожина - как ни странно, вполне ясный взор, без издевки, лишь с каким-то лукавым ожиданием. Выхода не было. Гриша нагнулся, скинул с ног Рогожина обрезанные резиновые сапоги, шерстяные носки и принялся зарапать заскорузлые пятки, что и продолжалось минут пять. Рогожин при этом мычал, полный абсолютного сладострастия. Потом обулся сам и взялся за карандаш. Получилось.
"Хочешь на волю?"
"Да.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122
Бригадир улыбнулся.
- Ты себя так высоко ценишь? Насколько я знаю, ты отсидел десять лет в...
- Отсидел. - Гриша выпалил быстро. - Вы знаете Виктора Заварова?!
- Кто это? - тут же спросил Бригадир и Гриша не понял, готов ли был собеседник к такому вопросу, или был искренне в недоумении.
- Это брат той девушки, которой я пишу.
Бригадир пожал плечами.
- К сожалению, не знаком... Но я гарантирую тебе, Григорий, что ты встретишся со своей подругой. И даже предоставлю доказательства.
Он встал от стола, хромая дошел до дверей, приоткрыл их и позвал.
- Товарищ Маслаков, зайдите на минутку.
Тот появился на кухне в добротном костюме, побритый и при галстуке. Обычной суетливости в Маслакове не наблюдалось.
- Как ваше самочувствие? - спросил Бригадир.
- Трагично! - ответил Маслаков глухим голосом.
- Что так?
- Я отказался от ложных кумиров. Отказался от всех идеологий. У нас есть только один Бог, одна Религия! Я понял, что шел ложным путем.
- Да?
- Да. Но есть ещё время искупить свою вину.
- И кто же ваш Бог теперь?
- Единый и единственный для всех россиян. В июне состоится его великий юбилей. Его воскресение! Отец нации - Александр Сергеевич Пушкин.
- Похвально. - кивнул Бригадир. - И вы все так же тверды в своем намерении?
- Да. Я пешком пойду в Михайловское. И на могиле поэта вымолю себе прощения. Не удерживайте меня больше.
- Хорошо, вас посадят на поезд и...
- Нет! - всполошился Маслаков. - Я пойду пешком! Как положено! Босиком!
- Подождите. - терпеливо прервал Бригадир. - Вы отнесете письмо Григория его подруге. Лично. Получите ответ, вас привезут назад и вы подтвердите, что именно она, Алла, получает его послания. Это займет всего лишь сутки.
- Никаких промедлений! - яростно брызнул слюной Маслаков, столь же преданно начавший служение новой идее, как и прежней. - Сию минуту в Михайловское! На Черную речку!
Бригадир глянул на Гришу, развел руками и сдался.
- Воля ваша. Возьмите деньги и...
- Нет. - обрезал Маслаков. - Нет. Я жил в заблуждениях и денег за них не возьму. Дайте буханку хлеба и литр водки в дорогу. Но пред могилой Гения я предстану трезвый, как хрусталь.
Глаза у Маслакова были ясные, слова печатал твердо, и своротить его с исполнения принятого решения могла лишь смерть. И не было уже в нем фанатизма - просто человек пришел к своему последнему убеждению, только всего и делов.
- Ну, с Богом. - сказал Бригадир. - Поспите немного, на зорьке и тронетесь.
Он взял со стола буханку хлеба, Маслаков принял её, после чего двери в комнату за ним закрылись.
- Завтра, Григорий, мы с тобой его проводим. Если хочешь. Уйдет на твоих глазах за горизонт.
- Мне это не надо. - сказал Гриша. - Так же как и работать в забое я больше не буду.
- Будешь, Григорий. Будешь. - настойчиво и без угрозы сказал Бригадир. - Для начала тебя изобьют, потом вколят кое-какую иньекцию и ты примешся работать, как зверь. Рваться будешь в забой. И поскольку вас с Рогожиным осталось только двое, то и трудиться придется за четверых...
К последним рассуждениям своего собеседника Гриша не прислушивался. Более всего его интересовал шариковый карандаш зеленой пасты, валявшийся на столе между тарелок. Правильно. В забое тоннеля он, Гриша, оставался лишь с этим безконтактным, глухонемым Рогожиным. Последний друг. И если попытаться хоть как-то наладить с ним связь, то требовался элементарный письменный прибор, не вскрывать же себе вены, чтоб раздобыть кровавые чернила? Карандаш лежал на виду у Бригадира и чтоб зацепить его и припрятать, требовались какие-то ухищрения, а беседа явно подходила к концу.
- Я в туалет хочу. - сказал Гриша, прервая рассказ о своем невеселом будущем.
- У тебя параша внизу есть. Сядешь там. Мы уже кончили, или как?
- Если вы так вопрос ставите, то у меня тоже есть условия для продолжения работы.
- Какие?
- А вот выпью и подумаю!
- Выпить все-таки захотел? По русски. Давай. Хозяйничай сам. благодушно сказал Бригадир, не скрывая своего удвлетворения, поскольку решил, что с основной своей задачей справился.
Гриша взялся за бутылку, принялся передвигать стаканы, в результате чего одна из тарелок упала на колени Бригадира. И пока тот чистился, укоряя Гришу за неловкость, - карандаш удалось припрятать в карман комбинезона.
Гриша налил себе треть стакана и сказал торжественно.
- Я принял решение!
- Какое, Григорий?
- Не буду работать! Пошли вы все на....!!!
А вот выпить он не успел. Неизвестно кто ударил его сзади в ухо, и он полетел с табуретки, выронив в стакан.А потом пинками, без всякой лестницы, его сбросили в подвал.
Рогожин на его появление отреагировал по обыкновению - глянул дурными глазами и что-то промычал.
Люк над головой захлопнулся.
Гриша сел на койку, глянул на соседа и спросил громко:
- Вдвоем остались? - для убедительности показал два пальца.
Ровным счетом никакого понимания на этот раз не отразилось в глазах инвалида - показал три пальца в ответ и для пояснения щелкнул себя по шее, решил что для компании положено пить втроем. Так он привык.
Какие-то обрывки газет (память о Маслакове) в подвале нашлись и после некоторых затруднений письменное общение с Рогожиным наладить удалось. Правда, почерк у него был такой, словно обучался калиграфии в Японии кривые иероглифы, а не славянская кирилица.
"Ты кто?" - написал Гриша.
"Бомж!" - обозначилось в ответ.
"Наркоман?"
"Алкаш!"
"Образование?"
"ИТР"
Гриша слегка опешил, ничего подобного не ожидая, и переспросил:
"Инженерно Технический Работник?!"
"Исправительно Трудовые Лагеря. Дурак."
Хоть что-то прояснилось.
"Знаешь, где мы?"
"Начхать."
"Закончим работу, нас убьют."
"Начхать"
"Ты что, жить не хочешь?"
"Начхать."
Позиция собеседника определилась, но лучше от этого не стало. То ли инвалид давно не ставил свое собственное существование ни в грош, то ли был законченным фаталистом и не считал борбу с судьбой достойным занятием. Пока Гриша раздумывал, с какой другой строны попытаться пробить эту надежнейшую из защит состоявшую из полного равнодушия к самому себе, Рогожин сам принялся царапать зеленым карандашом по бумаге. Приятное получилось предложение:
"Почеши мне пятки."
Гриша глянул в глаза Рогожина - как ни странно, вполне ясный взор, без издевки, лишь с каким-то лукавым ожиданием. Выхода не было. Гриша нагнулся, скинул с ног Рогожина обрезанные резиновые сапоги, шерстяные носки и принялся зарапать заскорузлые пятки, что и продолжалось минут пять. Рогожин при этом мычал, полный абсолютного сладострастия. Потом обулся сам и взялся за карандаш. Получилось.
"Хочешь на волю?"
"Да.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122