.. Везде участвовала она: в конфиденциальных встречах, на переговорах, на междусобойчиках в узком кругу. И после этого уйти босой и голой? Да еще быть убитой потом, чтоб молчала? Брошенной на пустыре в Бескудниково?
Губы разжимаются сами собой.
- Артур... - Это не она говорит, какой-то чужой голос. - Артур, повторила Елена, - а вдруг все совсем не так? И ты придумал...
Он перебивает ее:
- Видеокассету не придумаешь, дорогая...
- Артур, - молит она, сотрясаясь от рыданий, от душащей ее ненависти, - ведь ты простишь меня? Я не знаю сама, что на меня нашло... Наваждение... Артур!
Аджиев сидит, наслаждаясь картиной плачущей жены. Ему нечего ей сказать. Он готов простить, если это заурядная связь... Если не больше... Ведь Елена нужна ему. Она даже не догадывается, как нужна, но он ей не верит.
- К дьяволу, - грубовато говорит Артур Нерсесович. - Попробуем еще раз. Но смотри...
Он не может сказать ей всего, о чем думает, в чем подозревает ее и любовника.
- К дьяволу, - повторяет он и уходит, хлопнув дверью, опять к своим сомнениям, ревности и догадкам.
Миновал срок, после которого Купцов просил Раздольского позвонить ему. Ефрем Борисович теперь безработный. Но даже и после того, как Аджиев через секретаря уведомил его об увольнении, наблюдение за ним не снято. Раздольский уже научился различать свой "хвост", хотя они часто меняли машины, а после того, как он улизнул пешком, приставили еще и "топтуна" во дворе. Все это напоминало бы комедию, - сколько же сил и средств затрачивал проклятый Артур на него! - если бы Ефрем Борисович не знал, что у комедии этой возможна трагическая развязка.
Телефонный разговор с Еленой после свершившегося увольнения был скор и невнятен. По ее тону Ефрем Борисович понял, что женщина напугана, видимо, Аджиев угрожал ей.
"Но ведь снимет же он когда-то слежку?" - думал Раздольский, чувствуя себя полным банкротом, но вот это "когда-то" мерцало в такой головокружительной дали, что он не знал, хватит ли у него по жизни сил, чтобы добраться туда.
Оставалось позвонить Купцову, на которого он уже не надеялся, и уехать. Хотя бы на месяц. Друзья в Англии давно приглашали его. А потом можно спокойно заняться поисками работы, которую он со своей квалификацией и связями, конечно, найдет.
Купцу он позвонил из приемной своего приятеля-депутата. И тот поразил отчаявшегося Ефрема Борисовича своим ответом:
- Да, с тобой согласен поговорить. Я здесь, конечно, ни при чем. Только посредник, учти. Завтра в то же время, как в первый раз, и в том же месте.
Раздольский, потрясенный этим известием, долго приходил в себя, невпопад отвечая на вопросы приятеля, а затем бросился объезжать всех своих старых друзей, имитируя деятельность по усиленным поискам работы. Теперь предстояло главное - придумать, как уйти от "хвоста". И он придумал.
- Ну, что? - Аджиев тяжелым взглядом смотрел на троих парней, вот уже которую неделю наблюдающих за Ефремом Борисовичем. - Опять ничего?
- Мотается по городу по своим дружкам. Был в Думе, в двух юридических фирмах, в мэрии.
- Работу ищет, - злорадно хмыкнул Артур Нерсесович. - Ну пусть, пусть... Продолжайте следить. Чую, скоро другие связи будет искать... А они у него есть. Смотрите мне, не упустите момент...
Он отпустил их, а сам решил переговорить с Федором.
Была глубокая ночь. Звенели цикады и кузнечики за окном, словно частой сетью окутывая этим звуком лесной мир.
Артюхов неслышно, без стука, остановился у порога, разглядывая сидящего в задумчивости хозяина. В свете зеленой матовой лампы над столом вилась мошкара.
- Поманил ты меня своей догадкой, Стреляный, и что? Пшик? неожиданно заговорил Артур Нерсесович, а как будто бы и не видел вошедшего.
- Я так думал: вопрос исчерпан. Вы с женой помирились, этого кобеля выгнали... - удивился Федор.
- Я тебя думать не просил, - побагровел Артур Нерсесович, но тона, спокойного, размеренного, не изменил. - Три дня тебе даю, ищи... В помощь нужен кто, возьми любых... Но смотри, голову мне не морочь.
- Странный вы человек, а если нет их?.. Сам не рад, что ляпнул... - взвился Федор.
- Ты зря ничего не ляпаешь, не тот замес... А если ляпнул... - Он помедлил. - Нет, ты найдешь... А может, кассеты уже у тебя? - спросил быстро, вкрадчиво. - Может, поторговаться хочешь?
- Да ну вас... Не берите на пушку... Я ведь Стреляный. - Федор усмехнулся.
Дьявол этот начинал доставать его. Кассеты действительно пора было сунуть ему в зубы. Что Федору до чужих тайн? Он проводил дни у Светланы и был счастлив, как никогда.
- Ладно. Еще в один уголок загляну, - бросил он лениво, нехотя.
- Загляни, загляни. Жду через три дня...
Оставшись один, он подумал было и за Федором наблюдение послать, но рассудил, что засечет тот чужой глаз и тогда легче ему будет отговориться, а сейчас он, кажется, к стене его припер. Есть уже у парня кассеты, только вот почему медлит? Неужели и правда замыслил шантаж? Но такое одному не под силу. Значит, сообщников ищет?
- Стреляный! - заорал Артур Нерсесович на весь дом. Гулким эхом отозвался его крик и в саду:
Не прошло и минуты, как Федор вновь появился на пороге.
- Звали? - невозмутимо спросил он.
- Ты это... - Аджиев не знал, как начать. - Ты знай, если замыслил что... Ну там дружков старых найти... С их помощью ко мне подкатиться. Предупредил я тебя - хоронить нечего будет. В пыль развею. Я спереду когтистый, а сзаду говнистый. Меня, друг, голыми руками не возьмешь.
Федор вздохнул:
- Я-то вас знаю, Артур Нерсесович. Могли бы не предупреждать. Да и о каких дружках речь? Вас один раз предали, теперь вам везде измена мерещится... Я по себе знаю, в лагере, наверное, год глаз не смыкал, все думал, кто да как...
- Иди... - буркнул Аджиев. Откровения уголовника его не интересовали.
Он не боялся. Он запретил себе бояться. Пусть они следуют за ним как тень, точно повторяя каждое движение его автомобиля. Он чувствовал их спиной и затылком. Всякий раз, когда он выходил из дома и садился в машину, он как будто попадал в оптический прицел. Но ведь и дома он не ощущал себя в безопасности.
"Бедный Чарли, - думал он иной раз, глядя на преданного пса. - Что твоя хватка и зубы против их оружия и кастетов..."
И он знал: если они все-таки придут - собака падет первой.
Теперь Ефрем Борисович мчался по Минскому шоссе, собака лежала, развалясь, на заднем сиденье. Ему не надо было даже поглядывать в зеркальце заднего обзора: они ехали по пятам, даже уже не скрываясь.
"Я преподнесу вам сюрприз, подонки, и на этот раз..." Раздольский в душе ликовал, он был уверен, что ему удастся перехитрить их. Он представлял их искаженные злобой лица, когда они поймут, что он улизнул, и сердце его переполняла лихая отвага.
Он ехал в городок правительственных дач, где жил его старый знакомый, ныне чиновник в администрации Президента, и на него уже был заказан пропуск для въезда туда.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93
Губы разжимаются сами собой.
- Артур... - Это не она говорит, какой-то чужой голос. - Артур, повторила Елена, - а вдруг все совсем не так? И ты придумал...
Он перебивает ее:
- Видеокассету не придумаешь, дорогая...
- Артур, - молит она, сотрясаясь от рыданий, от душащей ее ненависти, - ведь ты простишь меня? Я не знаю сама, что на меня нашло... Наваждение... Артур!
Аджиев сидит, наслаждаясь картиной плачущей жены. Ему нечего ей сказать. Он готов простить, если это заурядная связь... Если не больше... Ведь Елена нужна ему. Она даже не догадывается, как нужна, но он ей не верит.
- К дьяволу, - грубовато говорит Артур Нерсесович. - Попробуем еще раз. Но смотри...
Он не может сказать ей всего, о чем думает, в чем подозревает ее и любовника.
- К дьяволу, - повторяет он и уходит, хлопнув дверью, опять к своим сомнениям, ревности и догадкам.
Миновал срок, после которого Купцов просил Раздольского позвонить ему. Ефрем Борисович теперь безработный. Но даже и после того, как Аджиев через секретаря уведомил его об увольнении, наблюдение за ним не снято. Раздольский уже научился различать свой "хвост", хотя они часто меняли машины, а после того, как он улизнул пешком, приставили еще и "топтуна" во дворе. Все это напоминало бы комедию, - сколько же сил и средств затрачивал проклятый Артур на него! - если бы Ефрем Борисович не знал, что у комедии этой возможна трагическая развязка.
Телефонный разговор с Еленой после свершившегося увольнения был скор и невнятен. По ее тону Ефрем Борисович понял, что женщина напугана, видимо, Аджиев угрожал ей.
"Но ведь снимет же он когда-то слежку?" - думал Раздольский, чувствуя себя полным банкротом, но вот это "когда-то" мерцало в такой головокружительной дали, что он не знал, хватит ли у него по жизни сил, чтобы добраться туда.
Оставалось позвонить Купцову, на которого он уже не надеялся, и уехать. Хотя бы на месяц. Друзья в Англии давно приглашали его. А потом можно спокойно заняться поисками работы, которую он со своей квалификацией и связями, конечно, найдет.
Купцу он позвонил из приемной своего приятеля-депутата. И тот поразил отчаявшегося Ефрема Борисовича своим ответом:
- Да, с тобой согласен поговорить. Я здесь, конечно, ни при чем. Только посредник, учти. Завтра в то же время, как в первый раз, и в том же месте.
Раздольский, потрясенный этим известием, долго приходил в себя, невпопад отвечая на вопросы приятеля, а затем бросился объезжать всех своих старых друзей, имитируя деятельность по усиленным поискам работы. Теперь предстояло главное - придумать, как уйти от "хвоста". И он придумал.
- Ну, что? - Аджиев тяжелым взглядом смотрел на троих парней, вот уже которую неделю наблюдающих за Ефремом Борисовичем. - Опять ничего?
- Мотается по городу по своим дружкам. Был в Думе, в двух юридических фирмах, в мэрии.
- Работу ищет, - злорадно хмыкнул Артур Нерсесович. - Ну пусть, пусть... Продолжайте следить. Чую, скоро другие связи будет искать... А они у него есть. Смотрите мне, не упустите момент...
Он отпустил их, а сам решил переговорить с Федором.
Была глубокая ночь. Звенели цикады и кузнечики за окном, словно частой сетью окутывая этим звуком лесной мир.
Артюхов неслышно, без стука, остановился у порога, разглядывая сидящего в задумчивости хозяина. В свете зеленой матовой лампы над столом вилась мошкара.
- Поманил ты меня своей догадкой, Стреляный, и что? Пшик? неожиданно заговорил Артур Нерсесович, а как будто бы и не видел вошедшего.
- Я так думал: вопрос исчерпан. Вы с женой помирились, этого кобеля выгнали... - удивился Федор.
- Я тебя думать не просил, - побагровел Артур Нерсесович, но тона, спокойного, размеренного, не изменил. - Три дня тебе даю, ищи... В помощь нужен кто, возьми любых... Но смотри, голову мне не морочь.
- Странный вы человек, а если нет их?.. Сам не рад, что ляпнул... - взвился Федор.
- Ты зря ничего не ляпаешь, не тот замес... А если ляпнул... - Он помедлил. - Нет, ты найдешь... А может, кассеты уже у тебя? - спросил быстро, вкрадчиво. - Может, поторговаться хочешь?
- Да ну вас... Не берите на пушку... Я ведь Стреляный. - Федор усмехнулся.
Дьявол этот начинал доставать его. Кассеты действительно пора было сунуть ему в зубы. Что Федору до чужих тайн? Он проводил дни у Светланы и был счастлив, как никогда.
- Ладно. Еще в один уголок загляну, - бросил он лениво, нехотя.
- Загляни, загляни. Жду через три дня...
Оставшись один, он подумал было и за Федором наблюдение послать, но рассудил, что засечет тот чужой глаз и тогда легче ему будет отговориться, а сейчас он, кажется, к стене его припер. Есть уже у парня кассеты, только вот почему медлит? Неужели и правда замыслил шантаж? Но такое одному не под силу. Значит, сообщников ищет?
- Стреляный! - заорал Артур Нерсесович на весь дом. Гулким эхом отозвался его крик и в саду:
Не прошло и минуты, как Федор вновь появился на пороге.
- Звали? - невозмутимо спросил он.
- Ты это... - Аджиев не знал, как начать. - Ты знай, если замыслил что... Ну там дружков старых найти... С их помощью ко мне подкатиться. Предупредил я тебя - хоронить нечего будет. В пыль развею. Я спереду когтистый, а сзаду говнистый. Меня, друг, голыми руками не возьмешь.
Федор вздохнул:
- Я-то вас знаю, Артур Нерсесович. Могли бы не предупреждать. Да и о каких дружках речь? Вас один раз предали, теперь вам везде измена мерещится... Я по себе знаю, в лагере, наверное, год глаз не смыкал, все думал, кто да как...
- Иди... - буркнул Аджиев. Откровения уголовника его не интересовали.
Он не боялся. Он запретил себе бояться. Пусть они следуют за ним как тень, точно повторяя каждое движение его автомобиля. Он чувствовал их спиной и затылком. Всякий раз, когда он выходил из дома и садился в машину, он как будто попадал в оптический прицел. Но ведь и дома он не ощущал себя в безопасности.
"Бедный Чарли, - думал он иной раз, глядя на преданного пса. - Что твоя хватка и зубы против их оружия и кастетов..."
И он знал: если они все-таки придут - собака падет первой.
Теперь Ефрем Борисович мчался по Минскому шоссе, собака лежала, развалясь, на заднем сиденье. Ему не надо было даже поглядывать в зеркальце заднего обзора: они ехали по пятам, даже уже не скрываясь.
"Я преподнесу вам сюрприз, подонки, и на этот раз..." Раздольский в душе ликовал, он был уверен, что ему удастся перехитрить их. Он представлял их искаженные злобой лица, когда они поймут, что он улизнул, и сердце его переполняла лихая отвага.
Он ехал в городок правительственных дач, где жил его старый знакомый, ныне чиновник в администрации Президента, и на него уже был заказан пропуск для въезда туда.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93