С богемой сегодня можете оказаться в пролете...
Генрих Карлович понимает, о ком речь. В душе он согласен с Левочкиным, но, с другой стороны, ему трудно будет подобрать кого-то на место Мирона. На него наваливается усталость. Он не готов принимать такие решения. А надо, надо...
Аджиев смеется. Давно он так не смеялся. Перед ним лежит ксерокс статьи из "Таймс", уже переведенной на русский язык. Адвокатишка очутился на мели и решил, сидя в Лондоне, вымолить прощение. Но кто переправил его туда, кому обязан он чудесным спасением? Немалую, наверное, сумму отвалил. Вот теперь и оказался без бабок окончательно. Это его проблемы. Он, Артур Нерсесович, останется непреклонен. Не хватало еще, чтобы он объявился в Москве.
Аджиев заказывает разговор с Лондоном. Он должен поговорить со своим человеком там, пусть тот пошлет телеграмму для Раздольского. И в ней будет только два слова: "Не пройдет". Пусть подохнет от нищеты. Им двоим в Москве места нет.
Артур Нерсесович зовет к себе Калаяна и излагает ему свой бесповоротный приговор Ефрему Борисовичу. Но тот, кажется, впервые не согласен с хозяином. Он начинает лепетать что-то о пользе статьи Ефрема Борисовича, об общественном мнении, о влиятельных друзьях адвоката.
Аджиев внимательно слушает, не споря, не переча. Ему очень важно выяснить позицию Калаяна.
- Значит, ты считаешь, что можно забыть его попытку убрать меня с помощью Купцова?.. - осторожно спрашивает он.
Калаян немного насторожился, словцо "убрать" прозвучало для него сигналом, что он отнюдь не убедил хозяина.
- Убрать? - повторяет он несколько растерянно.
- Да, именно так. Разве было по-другому? - В голосе Аджиева проскальзывают интонации приближающегося шторма.
- Но общественное мнение.... - опять начинает мямлить Армен.
- У тебя размягчение мозга, - как диагноз, констатирует Аджиев..Увы, медицина тут бессильна. .
- Артур Нерсесович, - Калаян бледнеет, - я займусь Раздольским. Если вы считаете...
- А ты, значит, не считаешь? - Узенькие глазки Аджиева становятся еще уже. - Знаешь, я передумал. Никакой телеграммы. Пусть возвращается...
Елена тоже уже знает об интервью Ефрема Борисовича. Гуляя по саду и забредя в оранжерею, она садится около маленького фонтанчика и неотступно думает о поступке любовника.
Зачем ему понадобилась эта комедия, эта ложь? Если он хочет таким образом испросить прощения у Артура, это пустой номер, тот ведь прекрасно знает истинную подоплеку событий. Ясно, что Ефрем хочет вернуться в Москву, он соскучился, он не может без нее. А она?
Елена с горечью поглаживает свой живот. Как-то он отнесется к ее беременности? Да и вообще, увидятся ли они? Женщина чувствует подступающее волной желание. Она закрывает глаза и представляет мастерскую на Чистых прудах, их последнюю встречу. Это воспоминание - все, что у нее осталось. Она мысленно смакует подробности, каждый их жест, слово, объятие, поцелуй. Немое кино несется перед ее мысленным взором, некоторые кадры, не уставая, она прокручивает снова и снова.
- Я люблю тебя... Я люблю только тебя, - шепчет она в забытьи. Невыносимо люблю...
Журчит фонтан. Пахнет алыми испанскими розами.
Он обнимал ее. Его лицо горело. Ах, как бьется ее сердце даже сейчас, когда он так далеко. То была одна из самых удивительных минут ее жизни. Красавица Елена Аджиева рыдает, откинув голову на ослепительно белую пластиковую спинку скамьи.
Она не слышит, что муж в поисках ее забрел в оранжерею и давно уже смотрит на ее искаженное блаженством и мукой лицо, на ее руки, сжавшие низ живота.
Но, когда она открывает глаза, его уже нет. Елена встает и, оправив платье, пошатываясь, выходит в сад.
А Артур Нерсесович, запершись у себя в кабинете, приказывает Калаяну найти и немедленно прислать к нему Федора.
Но Федора сегодня безуспешно будет разыскивать не он один.
Шиманко после встречи с Левочкиным, с трудом скрывая свое раздражение помощником, требует от Мирона, чтобы тот как можно скорее связал его со Стреляным.
Мирон Львович озадачен плохим настроением хозяина и теряется в догадках, зачем ему понадобился Федор. Но Шиманко неприступно молчалив. Мирон осведомлен о том, с кем утром встречался Шиманко, и его страшно интересуют результаты разговора. Но, вопреки его ожиданиям, босс ни словом не обмолвился об этом. Недоверие Шиманко тревожит его "правую руку", оно говорит о том, что хозяин еще больше отдалился от Мирона Львовича, а может, и замыслил что-то, исключающее его участие.
"Купить меня ему не удастся", - размышляет Витебский, ожидая Костика, с которым намеревается обсудить сложившуюся ситуацию. Где искать Федора, он не знает. Установленная за ним слежка успеха никакого не имеет: парень обладает способностью проваливаться сквозь землю. Зяма Павлычко даже к Звонареву на хату послал гонцов, но тот утверждал, что не видел Стреляного уже давно. Конечно, Федор, наверное, торчал уже на своей новой службе у Аджиева, но туда добраться у Мирона никаких возможностей не было. Оставалось ждать, что Стреляный объявится сам.
А Федор в это время находился в Мытищах.
Они целый день, лежа в постели, крутили старые пластинки на не менее старом, обшарпанном проигрывателе. Целая кипа их в обветшавших, истрепанных конвертах лежала в ящике, стоящем подле балкона. Девушке даже не нужно было читать названия, она знала каждый конверт по замусоленному колеру. Булькал кофейник на кухне, они целовались и слушали незатейливые песенки из того прошлого, в котором их не было.
Где-то почти под вечер он уговорил ее одеться и отправиться наконец в загс, чтобы подать заявление.
Она на этот раз не сопротивлялась, но была как-то бесшабашно оживлена, словно решилась на поступок, которого от себя не ожидала. Всю дорогу до загса она подшучивала над собой и Федором, но он не вникал в ее слова, звучавшие временами ядовито. Она почему-то заговорила о браке и сексе как о расхожей дешевой и потому катастрофической скуке. Сказала, что всегда мечтала о путешествиях, а не о пеленках и ночных горшках. Но Федор, счастливый, делал вид, что она маленькая глупая девочка, которой очень хочется поломаться перед тем, как получить долгожданный подарок.
- Будет все, как ты захочешь... - смеялся он, слушая ее колкости.
Он видел себя глазами постороннего: строен и привлекателен, смел и надежен, а эта маленькая ведьмочка рядом пусть немного покапризничает, она все равно принадлежит ему. Чуть-чуть стервозности в женщине ему даже нравилось. Иначе было бы слишком просто, а потом - он не верил в ангелов во плоти.
Выйдя из загса, казенного вида небольшого кирпичного домика, утопавшего в зарослях боярышника, он купил Светлане у первой же попавшейся бабки букетик нежно-розовых подмосковных роз. Ему хотелось растопить необычную серьезность в ее глазах, но девушка прячет лицо в нежных лепестках, и странное редкое выражение он замечает на этом лице:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93
Генрих Карлович понимает, о ком речь. В душе он согласен с Левочкиным, но, с другой стороны, ему трудно будет подобрать кого-то на место Мирона. На него наваливается усталость. Он не готов принимать такие решения. А надо, надо...
Аджиев смеется. Давно он так не смеялся. Перед ним лежит ксерокс статьи из "Таймс", уже переведенной на русский язык. Адвокатишка очутился на мели и решил, сидя в Лондоне, вымолить прощение. Но кто переправил его туда, кому обязан он чудесным спасением? Немалую, наверное, сумму отвалил. Вот теперь и оказался без бабок окончательно. Это его проблемы. Он, Артур Нерсесович, останется непреклонен. Не хватало еще, чтобы он объявился в Москве.
Аджиев заказывает разговор с Лондоном. Он должен поговорить со своим человеком там, пусть тот пошлет телеграмму для Раздольского. И в ней будет только два слова: "Не пройдет". Пусть подохнет от нищеты. Им двоим в Москве места нет.
Артур Нерсесович зовет к себе Калаяна и излагает ему свой бесповоротный приговор Ефрему Борисовичу. Но тот, кажется, впервые не согласен с хозяином. Он начинает лепетать что-то о пользе статьи Ефрема Борисовича, об общественном мнении, о влиятельных друзьях адвоката.
Аджиев внимательно слушает, не споря, не переча. Ему очень важно выяснить позицию Калаяна.
- Значит, ты считаешь, что можно забыть его попытку убрать меня с помощью Купцова?.. - осторожно спрашивает он.
Калаян немного насторожился, словцо "убрать" прозвучало для него сигналом, что он отнюдь не убедил хозяина.
- Убрать? - повторяет он несколько растерянно.
- Да, именно так. Разве было по-другому? - В голосе Аджиева проскальзывают интонации приближающегося шторма.
- Но общественное мнение.... - опять начинает мямлить Армен.
- У тебя размягчение мозга, - как диагноз, констатирует Аджиев..Увы, медицина тут бессильна. .
- Артур Нерсесович, - Калаян бледнеет, - я займусь Раздольским. Если вы считаете...
- А ты, значит, не считаешь? - Узенькие глазки Аджиева становятся еще уже. - Знаешь, я передумал. Никакой телеграммы. Пусть возвращается...
Елена тоже уже знает об интервью Ефрема Борисовича. Гуляя по саду и забредя в оранжерею, она садится около маленького фонтанчика и неотступно думает о поступке любовника.
Зачем ему понадобилась эта комедия, эта ложь? Если он хочет таким образом испросить прощения у Артура, это пустой номер, тот ведь прекрасно знает истинную подоплеку событий. Ясно, что Ефрем хочет вернуться в Москву, он соскучился, он не может без нее. А она?
Елена с горечью поглаживает свой живот. Как-то он отнесется к ее беременности? Да и вообще, увидятся ли они? Женщина чувствует подступающее волной желание. Она закрывает глаза и представляет мастерскую на Чистых прудах, их последнюю встречу. Это воспоминание - все, что у нее осталось. Она мысленно смакует подробности, каждый их жест, слово, объятие, поцелуй. Немое кино несется перед ее мысленным взором, некоторые кадры, не уставая, она прокручивает снова и снова.
- Я люблю тебя... Я люблю только тебя, - шепчет она в забытьи. Невыносимо люблю...
Журчит фонтан. Пахнет алыми испанскими розами.
Он обнимал ее. Его лицо горело. Ах, как бьется ее сердце даже сейчас, когда он так далеко. То была одна из самых удивительных минут ее жизни. Красавица Елена Аджиева рыдает, откинув голову на ослепительно белую пластиковую спинку скамьи.
Она не слышит, что муж в поисках ее забрел в оранжерею и давно уже смотрит на ее искаженное блаженством и мукой лицо, на ее руки, сжавшие низ живота.
Но, когда она открывает глаза, его уже нет. Елена встает и, оправив платье, пошатываясь, выходит в сад.
А Артур Нерсесович, запершись у себя в кабинете, приказывает Калаяну найти и немедленно прислать к нему Федора.
Но Федора сегодня безуспешно будет разыскивать не он один.
Шиманко после встречи с Левочкиным, с трудом скрывая свое раздражение помощником, требует от Мирона, чтобы тот как можно скорее связал его со Стреляным.
Мирон Львович озадачен плохим настроением хозяина и теряется в догадках, зачем ему понадобился Федор. Но Шиманко неприступно молчалив. Мирон осведомлен о том, с кем утром встречался Шиманко, и его страшно интересуют результаты разговора. Но, вопреки его ожиданиям, босс ни словом не обмолвился об этом. Недоверие Шиманко тревожит его "правую руку", оно говорит о том, что хозяин еще больше отдалился от Мирона Львовича, а может, и замыслил что-то, исключающее его участие.
"Купить меня ему не удастся", - размышляет Витебский, ожидая Костика, с которым намеревается обсудить сложившуюся ситуацию. Где искать Федора, он не знает. Установленная за ним слежка успеха никакого не имеет: парень обладает способностью проваливаться сквозь землю. Зяма Павлычко даже к Звонареву на хату послал гонцов, но тот утверждал, что не видел Стреляного уже давно. Конечно, Федор, наверное, торчал уже на своей новой службе у Аджиева, но туда добраться у Мирона никаких возможностей не было. Оставалось ждать, что Стреляный объявится сам.
А Федор в это время находился в Мытищах.
Они целый день, лежа в постели, крутили старые пластинки на не менее старом, обшарпанном проигрывателе. Целая кипа их в обветшавших, истрепанных конвертах лежала в ящике, стоящем подле балкона. Девушке даже не нужно было читать названия, она знала каждый конверт по замусоленному колеру. Булькал кофейник на кухне, они целовались и слушали незатейливые песенки из того прошлого, в котором их не было.
Где-то почти под вечер он уговорил ее одеться и отправиться наконец в загс, чтобы подать заявление.
Она на этот раз не сопротивлялась, но была как-то бесшабашно оживлена, словно решилась на поступок, которого от себя не ожидала. Всю дорогу до загса она подшучивала над собой и Федором, но он не вникал в ее слова, звучавшие временами ядовито. Она почему-то заговорила о браке и сексе как о расхожей дешевой и потому катастрофической скуке. Сказала, что всегда мечтала о путешествиях, а не о пеленках и ночных горшках. Но Федор, счастливый, делал вид, что она маленькая глупая девочка, которой очень хочется поломаться перед тем, как получить долгожданный подарок.
- Будет все, как ты захочешь... - смеялся он, слушая ее колкости.
Он видел себя глазами постороннего: строен и привлекателен, смел и надежен, а эта маленькая ведьмочка рядом пусть немного покапризничает, она все равно принадлежит ему. Чуть-чуть стервозности в женщине ему даже нравилось. Иначе было бы слишком просто, а потом - он не верил в ангелов во плоти.
Выйдя из загса, казенного вида небольшого кирпичного домика, утопавшего в зарослях боярышника, он купил Светлане у первой же попавшейся бабки букетик нежно-розовых подмосковных роз. Ему хотелось растопить необычную серьезность в ее глазах, но девушка прячет лицо в нежных лепестках, и странное редкое выражение он замечает на этом лице:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93