А "химия" - это уже почти воля.
За один день эту кучу дерьма, всех этих актов не разгрести. Тут главное не дать активу утомиться, они ведь с работы, надо дать отдохнуть людям. Ну что, поехали. Акт номер один.
- Сычов сидит в ШИЗО?
- Двенадцать суток, - уточнил председатель совета коллектива Сорокин, спокойный работяга, севший за беспечность - кого-то там где-то задавило, кто виноват - бригадир Сорокин, не инженер же по технике безопасности: тот отмазался, понятно...
- Что-то мне здесь неясно... Ну и почему он ударил парикмахера Иволгина?
Оглядываю их. Молчат. Хорошенькое начало, так мы до китайской пасхи разбираться будем.
- Почему? - Вопрос мой повис в воздухе. - С кем дружил?
- С Дробницей вроде... - неуверенно пояснил кто-то.
Приказал я привести этого Дробницу, а сам давлю на них.
- Что ж это вы? - говорю. - Смелее надо быть. Вы посмотрите на себя со стороны. Да таких отрицательный элемент скоро под стол загонит, а может, и загнал уже. - Оглядываю, глаза отводят, точно - загнал. - Вы, наверное, думаете: раз сказал о человеке что-то, значит - сдал, предал?
Молчат, но уже кое-кто глаза поднял. Не понимают, к чему я клоню.
- Но если уж вы вступили в актив, то ваша роль не в молчании, а в противодействии всему гнусному. И здесь сами вы мало что можете, а вместе мы можем все. - Я завелся. - Человек должен ощущать себя в коллективе, тогда он и вас уважать больше станет. Чтобы это молчание было в послед-ний раз, закончил достаточно мягко, чтобы последние слова запали в их души.
Напряглись, затаились, ждут. Тут и Дробницу привели. Независимый, походочка блатная, волосы взъерошенные, отросшие - к воле готовится.
- Здрасьте, гражданин майор, - наигранно спокойно так, через губу здоровается, сопляк.
Все ему здесь нипочем, и в сторону актива даже не взглянул. Помнил я его, как же, нарушитель был ярый - дрался, выпивку находили, кололся - в общем, весь набор...
Смотрю по списку - да, ему через две недели на свободу, звонком освобождается - срок до конца досидел. А мог на два года раньше выйти, но это не про него, этот - не мог. А что ж он подстрижен-то так, под черта какого-то?
- Известно кто подстриг... парикмахер ваш, - уязвленно отвечает этот Дробница.
- А скажи мне, почему Сычов в изоляторе? - спрашиваю.
- Ну, парикмахеру надавал пачек, - юлит. - Только я-то тут при чем? У них свои разборки... - пробует возмутиться, но тут же сникает под моим взглядом.
- А может, и при чем, а? Он в зависимость к тебе попал, верно?
- Какая зависимость? - взвился. - Ну, говорил ему, чтобы на глаза не попадался, а то кочан сверну. Ну и что, мало такого у нас говорят...
Все я понял, цепочка замкнулась, а враки на лице у него написаны.
- Понятно, - говорю, - пять лет отсидел и ни хрена не поумнел. А ведь тебе уже сколько?
- Двадцать восемь, - бурчит.
- Ну вот. И двадцать восемь нарушений у тебя... а тут притих, волосы отращиваешь...
- А че? - снова бурчит. - Положено, срок вышел.
- Выйдет, а пока две недели посидишь в ШИЗО, да обреем заодно. То-то девкам будет на загляденье - лысый кавалер.
- За че!
- За подстрекательство, осужденный... за него.
- Я не подстрекал! - заорал уже в истерике. Слезы на глазах. - А если б он порешил себя, тоже я виноват, да?!
- Помолчи, ботало, - сморщился я, не жалко его было - противно. Сопит, убить готов, глаз красный на меня косит, гаденыш. - Ничего ты не понял, говорю. - Еще тебе надо посидеть, наверно. Впрочем, гулять с твоим характером на воле недолго придется. Вернешься... А на воле вот радость-то матери - сын алкаш... Помню, как она плакала, образумить тебя хотела. Куда там, сам с усам. Драгун!.. - Оглядел я его сутулую фигуру - не мальчик и не мужчина, одно слово - зэк. - Жена-то сбежала от тебя? - давил на больное, сам уже не знаю, почему остановиться не мог.
- Не ваше дело, - огрызнулся, сверкнул волчьим глазом.
И тут случилось то, ради чего сегодня я и собрал всех, и тираду эту закатил сейчас этому долбану Дробнице. Прорвало моих активистов!
- А ведь напрасно говоришь ты, что невиновен... - вдруг неожиданно осмелился, прокашлявшись, завхоз Глухарь. - Я ж слышал, как ты грозил Сычову: мол, если глаза мои тебя завтра увидят - морду расквашу... - Глухарь набрал воздуха, все же решился на поступок. - А когда он к тебе на поклон пришел, тут ты уже барин. Набей рожу парикмахеру - приказываешь. Слышал я, что говорили...
Ай да завхоз, ай да передовик совхоза имени Ленина!
- Иди... Дробница. - А когда он вышел, я к активу обратился: - А если бы он поставил более жесткие условия Сычову? И тот бы пошел убивать человека? А вы бы промолчали... Вот потому для этого же Сычова не вы, актив, а отрицаловка - авторитет, к нему бы он за помощью обратился. Подумайте, - говорю. - Буду собирать вас всю эту неделю, каждый день.
И собирал. Пока не вошли в рабочий ритм, пока не забрезжило впереди, пока туманно, но - ощутили злополучный мой отряд не как кучку, плывущую неизвестно куда, в лучшем случае в изолятор, но как коллектив, где каждый думает о ближнем. Какое сообщество людское без коллектива? Ну и что, что Зона, люди-то остались людьми...
ЗОНА. ОРЛОВ
Вытащил майор Медведев любимый еще с фронта "беломор" (если достать тогда удавалось - дефицит был страшный, на махре отвоевали), постучал папироской по ногтю большого пальца, задумался, уставясь на нетронутую стопку актов: сколь же еще здесь вчерашней крови, замешенной на тоске, безделье, алчности, злости, мести... Откуда все оно в человеке и как это утихомирить в нем? Неужто это навсегда? Всегда будут такие же тюрьмы, и новые и новые Василии Ивановичи станут идти в новые и новые Зоны, чтобы пытаться совладать с мракобесием души? Неужто это и есть один из неизменных путей человека на этой Земле - лучшей из планет?
Кто ответит? - книги? Бог? материализм?
Приходят и уходят Дробницы, и хоть задолбай их, усмехнутся криво и уйдут на волю пить-гулять, пока на утренней похмельной кухне не хватанут нож да не пырнут вчерашнего товарища. Как это печально... И зачем же корячиться с ними здесь, если кухня эта все равно случится, пиши бумажки-акты, не пиши - все одно...
Кто ответит?
ЗОНА. МЕДВЕДЕВ
Нет ответа.
Закрываю я кабинет, а на выходе из барака замечаю - у тумбочки дневального нет, полный бардак.
На улице зэки, чинно гулявшие в тапочках возле своих отрядов, пытались мне не попадаться на глаза - те, кто меня помнит. Знают мою придирчивость.
Вон, на волейбольной площадке Дробница этот, а с ним кто? Друг Крохалева Гуськов, знаком. Ага, увидели меня, прощаются, сейчас постараются улизнуть. Та-ак.
- Завтра зайдете ко мне, без напоминания! - издали и громко. Закивали, а я вспомнил - Дробница-то меня ждет. - А... пошли... герой, - зову его к себе.
На вахте заполнил на него постановление о подстрекательстве, передал бумаги дежурному старлею. Тот, пробежав глазами, усмехнулся:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146
За один день эту кучу дерьма, всех этих актов не разгрести. Тут главное не дать активу утомиться, они ведь с работы, надо дать отдохнуть людям. Ну что, поехали. Акт номер один.
- Сычов сидит в ШИЗО?
- Двенадцать суток, - уточнил председатель совета коллектива Сорокин, спокойный работяга, севший за беспечность - кого-то там где-то задавило, кто виноват - бригадир Сорокин, не инженер же по технике безопасности: тот отмазался, понятно...
- Что-то мне здесь неясно... Ну и почему он ударил парикмахера Иволгина?
Оглядываю их. Молчат. Хорошенькое начало, так мы до китайской пасхи разбираться будем.
- Почему? - Вопрос мой повис в воздухе. - С кем дружил?
- С Дробницей вроде... - неуверенно пояснил кто-то.
Приказал я привести этого Дробницу, а сам давлю на них.
- Что ж это вы? - говорю. - Смелее надо быть. Вы посмотрите на себя со стороны. Да таких отрицательный элемент скоро под стол загонит, а может, и загнал уже. - Оглядываю, глаза отводят, точно - загнал. - Вы, наверное, думаете: раз сказал о человеке что-то, значит - сдал, предал?
Молчат, но уже кое-кто глаза поднял. Не понимают, к чему я клоню.
- Но если уж вы вступили в актив, то ваша роль не в молчании, а в противодействии всему гнусному. И здесь сами вы мало что можете, а вместе мы можем все. - Я завелся. - Человек должен ощущать себя в коллективе, тогда он и вас уважать больше станет. Чтобы это молчание было в послед-ний раз, закончил достаточно мягко, чтобы последние слова запали в их души.
Напряглись, затаились, ждут. Тут и Дробницу привели. Независимый, походочка блатная, волосы взъерошенные, отросшие - к воле готовится.
- Здрасьте, гражданин майор, - наигранно спокойно так, через губу здоровается, сопляк.
Все ему здесь нипочем, и в сторону актива даже не взглянул. Помнил я его, как же, нарушитель был ярый - дрался, выпивку находили, кололся - в общем, весь набор...
Смотрю по списку - да, ему через две недели на свободу, звонком освобождается - срок до конца досидел. А мог на два года раньше выйти, но это не про него, этот - не мог. А что ж он подстрижен-то так, под черта какого-то?
- Известно кто подстриг... парикмахер ваш, - уязвленно отвечает этот Дробница.
- А скажи мне, почему Сычов в изоляторе? - спрашиваю.
- Ну, парикмахеру надавал пачек, - юлит. - Только я-то тут при чем? У них свои разборки... - пробует возмутиться, но тут же сникает под моим взглядом.
- А может, и при чем, а? Он в зависимость к тебе попал, верно?
- Какая зависимость? - взвился. - Ну, говорил ему, чтобы на глаза не попадался, а то кочан сверну. Ну и что, мало такого у нас говорят...
Все я понял, цепочка замкнулась, а враки на лице у него написаны.
- Понятно, - говорю, - пять лет отсидел и ни хрена не поумнел. А ведь тебе уже сколько?
- Двадцать восемь, - бурчит.
- Ну вот. И двадцать восемь нарушений у тебя... а тут притих, волосы отращиваешь...
- А че? - снова бурчит. - Положено, срок вышел.
- Выйдет, а пока две недели посидишь в ШИЗО, да обреем заодно. То-то девкам будет на загляденье - лысый кавалер.
- За че!
- За подстрекательство, осужденный... за него.
- Я не подстрекал! - заорал уже в истерике. Слезы на глазах. - А если б он порешил себя, тоже я виноват, да?!
- Помолчи, ботало, - сморщился я, не жалко его было - противно. Сопит, убить готов, глаз красный на меня косит, гаденыш. - Ничего ты не понял, говорю. - Еще тебе надо посидеть, наверно. Впрочем, гулять с твоим характером на воле недолго придется. Вернешься... А на воле вот радость-то матери - сын алкаш... Помню, как она плакала, образумить тебя хотела. Куда там, сам с усам. Драгун!.. - Оглядел я его сутулую фигуру - не мальчик и не мужчина, одно слово - зэк. - Жена-то сбежала от тебя? - давил на больное, сам уже не знаю, почему остановиться не мог.
- Не ваше дело, - огрызнулся, сверкнул волчьим глазом.
И тут случилось то, ради чего сегодня я и собрал всех, и тираду эту закатил сейчас этому долбану Дробнице. Прорвало моих активистов!
- А ведь напрасно говоришь ты, что невиновен... - вдруг неожиданно осмелился, прокашлявшись, завхоз Глухарь. - Я ж слышал, как ты грозил Сычову: мол, если глаза мои тебя завтра увидят - морду расквашу... - Глухарь набрал воздуха, все же решился на поступок. - А когда он к тебе на поклон пришел, тут ты уже барин. Набей рожу парикмахеру - приказываешь. Слышал я, что говорили...
Ай да завхоз, ай да передовик совхоза имени Ленина!
- Иди... Дробница. - А когда он вышел, я к активу обратился: - А если бы он поставил более жесткие условия Сычову? И тот бы пошел убивать человека? А вы бы промолчали... Вот потому для этого же Сычова не вы, актив, а отрицаловка - авторитет, к нему бы он за помощью обратился. Подумайте, - говорю. - Буду собирать вас всю эту неделю, каждый день.
И собирал. Пока не вошли в рабочий ритм, пока не забрезжило впереди, пока туманно, но - ощутили злополучный мой отряд не как кучку, плывущую неизвестно куда, в лучшем случае в изолятор, но как коллектив, где каждый думает о ближнем. Какое сообщество людское без коллектива? Ну и что, что Зона, люди-то остались людьми...
ЗОНА. ОРЛОВ
Вытащил майор Медведев любимый еще с фронта "беломор" (если достать тогда удавалось - дефицит был страшный, на махре отвоевали), постучал папироской по ногтю большого пальца, задумался, уставясь на нетронутую стопку актов: сколь же еще здесь вчерашней крови, замешенной на тоске, безделье, алчности, злости, мести... Откуда все оно в человеке и как это утихомирить в нем? Неужто это навсегда? Всегда будут такие же тюрьмы, и новые и новые Василии Ивановичи станут идти в новые и новые Зоны, чтобы пытаться совладать с мракобесием души? Неужто это и есть один из неизменных путей человека на этой Земле - лучшей из планет?
Кто ответит? - книги? Бог? материализм?
Приходят и уходят Дробницы, и хоть задолбай их, усмехнутся криво и уйдут на волю пить-гулять, пока на утренней похмельной кухне не хватанут нож да не пырнут вчерашнего товарища. Как это печально... И зачем же корячиться с ними здесь, если кухня эта все равно случится, пиши бумажки-акты, не пиши - все одно...
Кто ответит?
ЗОНА. МЕДВЕДЕВ
Нет ответа.
Закрываю я кабинет, а на выходе из барака замечаю - у тумбочки дневального нет, полный бардак.
На улице зэки, чинно гулявшие в тапочках возле своих отрядов, пытались мне не попадаться на глаза - те, кто меня помнит. Знают мою придирчивость.
Вон, на волейбольной площадке Дробница этот, а с ним кто? Друг Крохалева Гуськов, знаком. Ага, увидели меня, прощаются, сейчас постараются улизнуть. Та-ак.
- Завтра зайдете ко мне, без напоминания! - издали и громко. Закивали, а я вспомнил - Дробница-то меня ждет. - А... пошли... герой, - зову его к себе.
На вахте заполнил на него постановление о подстрекательстве, передал бумаги дежурному старлею. Тот, пробежав глазами, усмехнулся:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146