ТВОРЧЕСТВО

ПОЗНАНИЕ

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  AZ

 


- Колонна, внимание! Шаг влево, шаг вправо считаются побегом. Прыжок на месте - конвой открывает огонь без предупреждения.
Ребята говорят, когда я в побег ушел, их вот так держали два часа. Один хмырь обиду за это высказал, мол, сидели тогда из-за тебя. А я отвечаю: братишка, вот если бы ты в побег пошел, я бы отсидел часок за тебя на корточках, и ничего, порадовался бы только.
Чего ж ты, гадина такая, человеческих в себе сил не найдешь порадоваться за другого, когда тот из этой парашной жизни сделал ноги. Чего ж суки такие тут сидят? Надо их гасить тут, пусть и дохнут, если не осталось человеческого ничего...
Так, поднимают. Матерюсь, ноги-то уже затекли. Кирза мерзлая стучит, лицо задубело, вот прогулочка... Пошли, ложная тревога.
Ну, ладно, мне уж недолго осталось здесь бедовать.
Крайняк, мне надо рвать когти, засиделся, дело есть очень важное на воле. Потому снова иду я в побег, ребята...
ЗОНА. ДОСТОЕВСКИЙ
Бывший матрос, бывший зэк, а теперь самый свободный человек Жаворонков для устрашения был выставлен при входе на вахту.
Шла мимо него с работы черно-серая зэковская толпа, и каждый заглядывал ему в лицо, и лицо Жаворонкова, не веселое, как обычно, а на сей раз грустное и задумчивое, не отвечало приветствием никому. Оно было обледенелым, словно залитым жидким стеклом, и глаза блестели неестественно, как у чучела акулы.
Этот огромный человек был весь во льду и стоял сейчас в большом деревянном ящике, ловко закамуфлированном им для побега под бетонный строительный блок. Второй такой же ящик стоял рядом - пустой. Этакие стоячие деревянные бушлаты.
Кто-то из зэков, близко знавших лихого матрогона Жаворонкова, останавливался, заглядывая в его печальные стеклянные глаза, и тогда толкали их - прикладом в спину, и качались люди от ударов, но не жаловались, не замечали их, - зэкам хотелось увидеть и понять, о чем думал в последние минуты этот большой смелый человек, что вот уже второй раз за этот год бросал дерзкий вызов заведенному здесь невольничье-му порядку.
Он умудрялся жить так, будто порядка этого не было или был не для него. Он спокойно-расчетливо и торопливо спешил на волю.
Он хотел не выжить, как все они, он хотел большего - жить.
Зэки заглядывали ему в глаза, надеясь прочесть тайну его, что помогала не падать духом весельчаку и жизнелюбу, спокойно идущему на смерть... Чудилось, что вот сейчас он шагнет к ним и громко запоет свою любимую песню:
Наверх вы, товарищи, все по местам,
Последний парад наступает...
ВОЛЯ. МЕДВЕДЕВ
А я смотрел на проходящих мимо этого наглядного экспоната - именно в такое превратил себя зимний беглец - и пытался прочесть в глазах осужденных, что они думают о нем. Что это для них - урок, подвиг, дурость, смелость, случай?
И я увидел - они завидовали! Даже смерти его завидовали - вот такой, на людях.
Он же памятником у них стал. Героем...
Надо тихонько унести его да похоронить, опять испугались, мы ж ему рекламу сделали, прославили. Я занервничал. Но - приказ дурной подполковника был, уже ничего не вернешь... Да-а...
НЕБО. ЖАВОРОНКОВ
...и ты прощай. Кроха, Вовка Лебедушкин, и ты... а это кто? не знаю, но тоже прощай, взгляд у тебя хороший... вообще все хорошие вы корешки... Вы не жалейте меня, а то тянуть будет вниз, а мне уже нельзя, мне выше надо уходить. Не жалейте ни о чем, братишки, это я вам говорю. Все, что там случилось со мной... здесь оказалось - верно. И меня не жалейте, я этого не люблю. Помяните меня чифирком по нашему кругу. Свидимся...
НЕБО. ВОРОН
Этот снова убегающий из заточения человек все продумал, но просто не повезло: солдат там, за Зоной, оказался подозрительным, простучал бетонный блок, нашел пустоту, тихо отошел, поднял тревогу. Стали они бетон ломом разбивать. Жаворонков оттуда и выскочил, расшвыряв охрану. Он был сильный, бегал быстро, но преследователи его тоже были сильными, они хорошо ели и были одеты тепло. Когда его окружили и он понял, что теперь снова вернут в Зону, то сказал им, что в тюрьму больше не вернется, что в руки живым не дастся... Заговорил зубы, а когда хотели свалить его и надеть наручники, в мгновение ока обезоружил троих, расшвырял как котят, а четвертый успел отскочить и всадил ему очередь в спину...
Ушли они за машиной, а стрелявший остался охранять убитого, и прождал их до самого вечера, и очень замерз. А когда они вернулись, он был очень злой, нервы сдали, и он пытался выстрелить и в тех, кто его оставил с трупом до темноты. Но руки замерзли, и он не мог нажать на спуск. Его сбили на снег, отобрали автомат и повезли рядом с убитым, связанного. А когда привезли в Зону, завели дело и вскоре отправили в дисциплинарный батальон.
Покойный был очень любопытный человек, и жизнь его давала мне повод для обобщений. Значит, здесь ему это зачтется. И желудь он свой донес в первом побеге... Родится сын Земли и Неба...
ЗОНА. ДОСТОЕВСКИЙ
Завтра вечером в Зоне будет концерт, посвященный Дню милиции и годовщине Великого Октября одновременно. Приедут и шефы, с соседнего поселка, с ткацкой фабрики, станцуют парочку русских народных танцев. Обледенелый Жаворонков лишь на миг сбил ритм жизни колонии, и он снова наладился - ровный и неумолимо-неизбежный, как очередная годовщина Великой Октябрьской социалистической революции.
Концерт состоял всегда из сольных номеров гитаристов с присвистом, одного, обычно украинского, танца, декламации собственных виршей и стихов гражданственного и патриотического звучания. На сей раз завклубом решил выпендриться на полную катушку, задумав эпохальную постановку пьесы о Ленине, рекомендованной Главным политическим управлением. Для этого актеров-зэков по утвержденному Львовым списку освобождали от работы, и они проводили по полсмены в репетициях сценического отображения деяний большевиков-ленинцев.
В последний день перед завтрашним спектаклем в клуб зашли проверяющие Зону подполковники из краевого управления во главе с нашим замполитом - решил он показать им свою наглядную агитацию и декорации спектакля, что являлись его особой гордостью...
ЗОНА. КРОХА
Я в этой постановке Ленина играл, умора... Ну, не потому, что сильно похож, совсем даже и ни капли, просто эти олухи-то совсем не врубаются в театр, что да как, а я более-менее. Играл в школьной самодеятельности. Лысину мне выбрили, бородку и усы приклеили, грим как в настоящем театре... Тут в пятом отряде известный гример срок тянул за воровство у заслуженных артисток золотых украшений... втирался в доверие, на пышные квартирки их хаживал и потихоньку бомбил золотишко. А гример классный, из меня такого Ленина сделал, что замполит только на "вы" стал со мной разговаривать и всякий раз вздрагивал, когда видел. А Дупелис такое отмочил! Офонареть можно!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146