Там журнал ядовито называли вотчиной Грейвс.
Энни, в общем-то, понимала, откуда такая ненависть. Некоторые из уволенных сотрудников проработали в журнале так долго, что считали его чем-то вроде своей собственности. Когда тебя выбрасывают как ненужную вещь – это всегда унизительно. Но если инициатором этого становится сорокатрехлетняя выскочка, да еще в придачу англичанка, – это уже невыносимо. Сейчас чистка в основном закончилась. Кроме того, Энни и Фарлоу, набравшись опыта, стали давать увольняемым отступного, покупая тем самым их молчание. Со старым занудой Фенимором Фиске, который был бездарным кинокритиком, они как раз так и поступили. А он посмел самым наглым образом оболгать ее в «Пост». Свинья! Дожидаясь, пока Фарлоу снимет трубку, Энни утешала себя мыслью, что Фиске допустил промах, обвинив ее в обмане. Цифры тиража были точными, и она сумеет это доказать.
Фарлоу успел не только проснуться, но и прочесть заметку. Они договорились встретиться через два часа у Энни в офисе. Надо притянуть старого негодяя к ответу за клевету, отняв таким образом щедрое выходное пособие.
Энни позвонила Роберту в Чэтхем и услышала на автоответчике свой голос. Она оставила ему сообщение: укорила, что он слишком долго спит, и предупредила, что приедет более поздним поездом, попросив не ходить без нее в супермаркет. Затем спустилась на лифте вниз и вышла на улицу, где по свежевыпавшему снегу трусцой бежали люди. Энни Грейвс не стала бегать трусцой – она помчалась как угорелая. И хотя, возможно, со стороны ее «бешеная скорость» мало отличалась от скорости совершавших легкую пробежку, Энни чувствовала, что она именно мчится. Так же ясно, как прикосновение обжигающего утреннего холодка.
* * *
Ехать по шоссе действительно не представляло труда. Удовольствие, да и только! Машин в этот ранний субботний час почти не было, и Уэйн решил, что может ехать с нормальной скоростью до девяностой мили. Потом он переправится через реку Гудзон и с севера двинется прямо на Чэтхем. Карта показывала, что путь этот не самый прямой, но зато так придется меньше ехать по тем дорогам, которые могут быть не расчищены. Он молил Бога, чтобы подъезд к фабрике не оказался грязной проселочной дорогой. Иначе как он там без цепей!
На девяностой миле Уэйн повернул на восток, и настроение у него изменилось к лучшему. Заснеженный пейзаж искрился словно рождественская открытка, в магнитофон он воткнул кассету с песнями Гарта Брукса, солнце играло на замечательном могучем капоте его «Кенуорта» – и жизнь уже не казалась такой дрянной штукой, как вчера вечером. Ну пусть – это в худшем случае – он потеряет лицензию – плевать, станет снова работать механиком. Деньжат, конечно, будет поменьше. Это срам: платить такие гроши человеку, который не один год учился на механика, да одних инструментов приходится покупать тысяч на десять! Но и за рулем не сахар, в последнее время он стал уставать – слишком уж подолгу приходится крутить баранку. Неплохо бы побольше бывать дома – с женой и детьми. Ладно, что ни делается – все к лучшему. И порыбачить можно будет чаще.
Резкий толчок оповестил Уэйна, что он въехал на дорогу к Чэтхему. Нажав на тормоза, он стал постепенно переключать скорости, заставив взреветь мощный, в четыреста двадцать пять лошадиных сил, двигатель. Удаляясь от шоссе, Уэйн заблокировал переднюю ось. По его подсчетам, до фабрики оставалось миль пять-шесть – не больше.
…Этим утром на поросшей лесом вершине стояла такая тишина, что, казалось, сама жизнь замерла здесь. Никаких звуков, которые выдавали бы присутствие зверей и птиц, тишину лишь изредка нарушал шорох снега, сыплющегося с перегруженных веток. Только отдаленный девчоночий смех, пробиваясь сквозь клены и березы, доносился снизу в это сонное царство.
Девочки медленно поднимались по извилистой тропе в гору, пустив лошадей вольным шагом. Джудит ехала впереди, но то и дело оборачивалась, со смехом глядя на Пилигрима:
– Тебе надо отправить его в цирк. Он просто прирожденный клоун.
Грейс от смеха ничего не могла ответить. Пилигрим шел, низко опустив голову, и, словно совком, взрывал носом снег. Затем, фыркая, подбрасывал его в воздух и, делая вид, что испуган разлетевшейся снежной пылью, переходил на рысь.
– Да хватит тебе. Кончай валять дурака, – увещевала коня Грейс, натягивая поводья. Пилигрим снова перешел на шаг, а Джудит, все еще улыбаясь, покачала головой, переводя взгляд на тропу. Гулливер неторопливо двигался вперед, не обращая внимания на проделки Пилигрима, и ритмично покачивал головой в такт шагу. Вдоль тропы, примерно через каждые двадцать ярдов, им попадались прибитые к деревьям яркие оранжевые плакаты, угрожающие штрафом тому, кто вздумает охотиться в здешних местах, ставить капканы или нарушать прочие запреты.
На вершине горы, разделявшей две долины, была круглая полянка, где девочки, если им удавалось неслышно подъехать, заставали иногда оленя или дикую индейку. Но сегодня они увидели под яркими солнечными лучами только истерзанное, обагренное кровью птичье крыло. Оно валялось посередине поляны, словно варварский опознавательный знак. Остановив коней, девочки пригляделись к крылу.
– Это чье же? Фазана, что ли? – спросила Грейс.
– Похоже на то. Правильнее сказать – бывшего фазана. Крыло бывшего фазана.
Грейс поморщилась.
– Как оно здесь оказалось?
– Не знаю. Наверное, лиса его сцапала.
– Не может быть. А где же тогда следы?
Действительно, никаких следов вокруг. Никаких примет борьбы – будто крыло прилетело сюда само по себе. Джудит пожала плечами.
– Ну тогда, наверное, его подстрелили.
– И он полетел дальше на одном крыле?
Обе задумались. Затем Джудит кивнула и с мудрым видом изрекла:
– Это ястреб. Обронил крыло своей жертвы, пролетая над поляной.
Версия показалась Грейс убедительной.
– Ястреб? Ладно уж, поверю тебе. – Девочки медленно двинулись дальше.
– Или упало с пролетающего самолета.
Грейс рассмеялась:
– Вот-вот. Похоже на крыло того цыпленка, которого нам подавали в прошлом году во время полета в Лондон. Впрочем, то выглядело еще хуже.
Обычно девочки, поднявшись на гору, давали лошадям порезвиться на полянке, а затем возвращались домой другой дорогой. Но сегодня им не хотелось расставаться со снегом, солнцем, чистым небом… Девочки решили продлить удовольствие, решили повторить путь, проделанный ими однажды, года два назад, когда Грейс ездила еще на Цыгане, пони с белой гривой: спуститься в соседнюю долину, проехав леском, и вернуться домой вдоль реки, огибающей гору. Придется, правда, пересечь одну-две проезжие дороги, но Пилигрим вроде утихомирился, и к тому же в такую рань по субботам на дорогах бывает вполне спокойно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99
Энни, в общем-то, понимала, откуда такая ненависть. Некоторые из уволенных сотрудников проработали в журнале так долго, что считали его чем-то вроде своей собственности. Когда тебя выбрасывают как ненужную вещь – это всегда унизительно. Но если инициатором этого становится сорокатрехлетняя выскочка, да еще в придачу англичанка, – это уже невыносимо. Сейчас чистка в основном закончилась. Кроме того, Энни и Фарлоу, набравшись опыта, стали давать увольняемым отступного, покупая тем самым их молчание. Со старым занудой Фенимором Фиске, который был бездарным кинокритиком, они как раз так и поступили. А он посмел самым наглым образом оболгать ее в «Пост». Свинья! Дожидаясь, пока Фарлоу снимет трубку, Энни утешала себя мыслью, что Фиске допустил промах, обвинив ее в обмане. Цифры тиража были точными, и она сумеет это доказать.
Фарлоу успел не только проснуться, но и прочесть заметку. Они договорились встретиться через два часа у Энни в офисе. Надо притянуть старого негодяя к ответу за клевету, отняв таким образом щедрое выходное пособие.
Энни позвонила Роберту в Чэтхем и услышала на автоответчике свой голос. Она оставила ему сообщение: укорила, что он слишком долго спит, и предупредила, что приедет более поздним поездом, попросив не ходить без нее в супермаркет. Затем спустилась на лифте вниз и вышла на улицу, где по свежевыпавшему снегу трусцой бежали люди. Энни Грейвс не стала бегать трусцой – она помчалась как угорелая. И хотя, возможно, со стороны ее «бешеная скорость» мало отличалась от скорости совершавших легкую пробежку, Энни чувствовала, что она именно мчится. Так же ясно, как прикосновение обжигающего утреннего холодка.
* * *
Ехать по шоссе действительно не представляло труда. Удовольствие, да и только! Машин в этот ранний субботний час почти не было, и Уэйн решил, что может ехать с нормальной скоростью до девяностой мили. Потом он переправится через реку Гудзон и с севера двинется прямо на Чэтхем. Карта показывала, что путь этот не самый прямой, но зато так придется меньше ехать по тем дорогам, которые могут быть не расчищены. Он молил Бога, чтобы подъезд к фабрике не оказался грязной проселочной дорогой. Иначе как он там без цепей!
На девяностой миле Уэйн повернул на восток, и настроение у него изменилось к лучшему. Заснеженный пейзаж искрился словно рождественская открытка, в магнитофон он воткнул кассету с песнями Гарта Брукса, солнце играло на замечательном могучем капоте его «Кенуорта» – и жизнь уже не казалась такой дрянной штукой, как вчера вечером. Ну пусть – это в худшем случае – он потеряет лицензию – плевать, станет снова работать механиком. Деньжат, конечно, будет поменьше. Это срам: платить такие гроши человеку, который не один год учился на механика, да одних инструментов приходится покупать тысяч на десять! Но и за рулем не сахар, в последнее время он стал уставать – слишком уж подолгу приходится крутить баранку. Неплохо бы побольше бывать дома – с женой и детьми. Ладно, что ни делается – все к лучшему. И порыбачить можно будет чаще.
Резкий толчок оповестил Уэйна, что он въехал на дорогу к Чэтхему. Нажав на тормоза, он стал постепенно переключать скорости, заставив взреветь мощный, в четыреста двадцать пять лошадиных сил, двигатель. Удаляясь от шоссе, Уэйн заблокировал переднюю ось. По его подсчетам, до фабрики оставалось миль пять-шесть – не больше.
…Этим утром на поросшей лесом вершине стояла такая тишина, что, казалось, сама жизнь замерла здесь. Никаких звуков, которые выдавали бы присутствие зверей и птиц, тишину лишь изредка нарушал шорох снега, сыплющегося с перегруженных веток. Только отдаленный девчоночий смех, пробиваясь сквозь клены и березы, доносился снизу в это сонное царство.
Девочки медленно поднимались по извилистой тропе в гору, пустив лошадей вольным шагом. Джудит ехала впереди, но то и дело оборачивалась, со смехом глядя на Пилигрима:
– Тебе надо отправить его в цирк. Он просто прирожденный клоун.
Грейс от смеха ничего не могла ответить. Пилигрим шел, низко опустив голову, и, словно совком, взрывал носом снег. Затем, фыркая, подбрасывал его в воздух и, делая вид, что испуган разлетевшейся снежной пылью, переходил на рысь.
– Да хватит тебе. Кончай валять дурака, – увещевала коня Грейс, натягивая поводья. Пилигрим снова перешел на шаг, а Джудит, все еще улыбаясь, покачала головой, переводя взгляд на тропу. Гулливер неторопливо двигался вперед, не обращая внимания на проделки Пилигрима, и ритмично покачивал головой в такт шагу. Вдоль тропы, примерно через каждые двадцать ярдов, им попадались прибитые к деревьям яркие оранжевые плакаты, угрожающие штрафом тому, кто вздумает охотиться в здешних местах, ставить капканы или нарушать прочие запреты.
На вершине горы, разделявшей две долины, была круглая полянка, где девочки, если им удавалось неслышно подъехать, заставали иногда оленя или дикую индейку. Но сегодня они увидели под яркими солнечными лучами только истерзанное, обагренное кровью птичье крыло. Оно валялось посередине поляны, словно варварский опознавательный знак. Остановив коней, девочки пригляделись к крылу.
– Это чье же? Фазана, что ли? – спросила Грейс.
– Похоже на то. Правильнее сказать – бывшего фазана. Крыло бывшего фазана.
Грейс поморщилась.
– Как оно здесь оказалось?
– Не знаю. Наверное, лиса его сцапала.
– Не может быть. А где же тогда следы?
Действительно, никаких следов вокруг. Никаких примет борьбы – будто крыло прилетело сюда само по себе. Джудит пожала плечами.
– Ну тогда, наверное, его подстрелили.
– И он полетел дальше на одном крыле?
Обе задумались. Затем Джудит кивнула и с мудрым видом изрекла:
– Это ястреб. Обронил крыло своей жертвы, пролетая над поляной.
Версия показалась Грейс убедительной.
– Ястреб? Ладно уж, поверю тебе. – Девочки медленно двинулись дальше.
– Или упало с пролетающего самолета.
Грейс рассмеялась:
– Вот-вот. Похоже на крыло того цыпленка, которого нам подавали в прошлом году во время полета в Лондон. Впрочем, то выглядело еще хуже.
Обычно девочки, поднявшись на гору, давали лошадям порезвиться на полянке, а затем возвращались домой другой дорогой. Но сегодня им не хотелось расставаться со снегом, солнцем, чистым небом… Девочки решили продлить удовольствие, решили повторить путь, проделанный ими однажды, года два назад, когда Грейс ездила еще на Цыгане, пони с белой гривой: спуститься в соседнюю долину, проехав леском, и вернуться домой вдоль реки, огибающей гору. Придется, правда, пересечь одну-две проезжие дороги, но Пилигрим вроде утихомирился, и к тому же в такую рань по субботам на дорогах бывает вполне спокойно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99