К этому времени Грейс уже успела там убраться и положила свежих стружек, а в присутствии Тома принесла ведро с пойлом и охапку свежего сена.
Когда они возвращались в речной домик, солнце уже садилось; скалы и стройные сосны отбрасывали длинные тени на порыжевшую траву. Они молчали, и Грейс подумала, как странно, они так недавно знакомы, а могут подолгу молчать, не испытывая никакой неловкости, словно давние друзья. Она видела, что Том о чем-то напряженно думает. Он подогнал «Шевроле» к тыльной стороне дома и остановил у черного хода. Выключив двигатель, он повернулся к девочке и посмотрел ей прямо в глаза.
– Грейс, есть одна проблема.
Он замолк, и Грейс занервничала, не зная, нужно ли ей спросить, в чем, собственно, проблема, но тут Том продолжил:
– Понимаешь, когда я работаю с конем, мне нужно знать его историю. Обычно конь сам много чего может рассказать – лучше и больше, чем его владелец. Но бывают случаи, когда психическая травма так сильна, что нужна дополнительная информация – это помогает облегчить лечение. Надо знать, что случилось на самом деле. Иногда важным оказывается не то, что лежит на поверхности, а какие-то вещи, которые на первый взгляд кажутся незначительными.
Грейс озадаченно сморщила лобик.
– Представь, что я еду на этом вот «Шевроле» и врезаюсь в дерево. И когда меня спрашивают, что случилось, я не просто отвечаю: да вот, врезался в дерево. Нет, я говорю, что хватил лишку пива, или что на дороге разлили машинное масло, или что солнце било в глаза. Понятно?
Грейс кивнула.
– Не знаю, согласишься ли ты снова все это вспоминать… я смогу тебя понять, если ты откажешься. Просто учти: мне надо больше знать о том несчастном случае и вообще о том дне, чтобы представить, что творится в башке у Пилигрима.
Грейс услышала свой вздох как бы со стороны. Отвернувшись от Тома, она смотрела в сторону дома, непроизвольно отметив, что сквозь стекло просматриваются вся кухня и часть гостиной. Она видела отсюда голубовато-серое мигание экрана компьютера и мать, говорившую по телефону у большого окна, освещенного лучами заходящего солнца.
Грейс еще никому не рассказывала всего, что знала. Говоря с полицейскими, юристами, докторами, даже с родителями, она всегда притворялась, что многого не помнит. Все дело было в Джудит. Она не была уверена, что может говорить о ней. Или даже о Гулливере. Грейс взглянула на Тома Букера, и он улыбнулся ей. В его глазах не было и тени жалости, и она вдруг поняла, что Том принимает ее такой, какая она есть, не пытаясь снизойти до нее или под нее подделаться. Может, это потому, что он не знал ее раньше, познакомившись с ней только теперь, когда у нее – не нога, а обрубок, когда она стала инвалидом…
– Не обязательно теперь, – мягко произнес Том. – Когда ты сочтешь нужным. И только если сама захочешь. – Что-то за ее спиной привлекло внимание Тома, и, проследив его взгляд, она увидела, что на крыльцо вышла мать. Грейс кивнула:
– Я подумаю.
* * *
Роберт сдвинул очки на голову и откинулся в кресле, потирая усталые глаза. Рукава его рубашки были закатаны, галстук валялся на столе среди бумаг и книг по юриспруденции. Он слышал, как в коридоре переговаривались по-испански уборщики, переходя из кабинета в кабинет. Все сослуживцы ушли домой уже часов пять назад. Его молодой коллега Билл Сакс так и не смог убедить Роберта пойти с ним и его женой на новый фильм с Жераром Депардье, о котором много говорили. Роберт отказался, сославшись на запущенную работу. Кроме того, сказал он, его всегда смущал нос Депардье.
– В нем есть что-то откровенно физиологическое – здорово смахивает на пенис.
Билл, который при желании мог бы сойти за психоаналитика, внимательно глянул на него сквозь роговые очки и, изображая последователя Фрейда, спросил с уморительным акцентом, почему его смущает такая ассоциация. Он рассмешил Роберта, передав разговор двух женщин, подслушанный им в метро.
– Одна из них читала сонник и делилась с другой впечатлениями. Если тебе снится змея, говорила она, значит, ты много думаешь о пенисах. Ага, обрадовалась другая, ты меня успокоила – ведь мне как раз пенисы и снятся. Выходит, я вовсе о них не думаю.
Не только Билл, но и другие коллеги старались куда-нибудь вытащить его, развлечь. Роберта трогала их заботливость, но он предпочел бы, чтоб о нем забыли. То, что он остался на несколько недель один, не было таким уж страшным горем, – значит, сослуживцы за этим угадывают потерю неизмеримо большую. Один из них даже предложил забрать у него дело, касающееся данфордских ценных бумаг. Господи! Ведь только работа и давала ему силы жить.
Вот уже три недели он каждый вечер засиживался за полночь, работая над этим делом. Компьютер был просто забит информацией. Роберту еще не выпадало таких сложных, запутанных дел, в которых фигурировали бы облигации на миллиарды долларов, причем распространяют их компании на трех континентах. Только сегодня он провел совещание с помощью многосторонней телефонной связи с адвокатами и клиентами из Гонконга, Женевы, Лондона и Сиднея. Страшная разница во времени. Но это дикое напряжение помогало сохранять душевное равновесие и меньше думать о Грейс и Энни, по которым он отчаянно скучал.
Открыв покрасневшие, воспаленные глаза, Роберт нажал кнопку повторного вызова на одном из телефонов и, откинувшись в кресле, некоторое время сидел, глядя из окна на освещенный шпиль Крайслер-Билдинг. Новый номер, который дала ему Энни, был по-прежнему занят.
Такси он взял лишь на углу Пятой и Пятьдесят девятой улиц: прохладный ночной воздух так взбодрил его, что сначала Роберт решил было идти домой пешком через парк. Раньше он частенько проделывал этот путь – когда поздно возвращался. Но Энни обмолвился о своих прогулках только единожды и больше не повторял такой ошибки – она орала на него минут десять, повторяя, что надо быть сумасшедшим, шляясь ночью по таким местам. Он что, хочет, чтобы его выпотрошили? Роберт собирался тогда еще спросить, а кого, собственно, уже выпотрошали, но решил лучше промолчать.
По обозначенной на табличке фамилии шофера Роберт понял, что тот сенегалец. Он не первый раз встречал шофера-сенегальца. Он очень любил их изумлять, внезапно обратившись к ним на родном языке. И сейчас этот молоденький водитель был настолько потрясен, что чудом не врезался в автобус. Они заговорили о Дакаре и других местах, которые оба знали, и шофер совсем перестал следить за дорогой. Роберт даже подумал, что ему все-таки стоило пройтись ночью через парк – это, похоже, было менее опасно. Когда они подъехали к дому, навстречу вышел Рамон – открыть перед Робертом дверцу. Водитель в благодарность за щедрые чаевые пожелал, чтобы Аллах послал Роберту много крепких сыновей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99
Когда они возвращались в речной домик, солнце уже садилось; скалы и стройные сосны отбрасывали длинные тени на порыжевшую траву. Они молчали, и Грейс подумала, как странно, они так недавно знакомы, а могут подолгу молчать, не испытывая никакой неловкости, словно давние друзья. Она видела, что Том о чем-то напряженно думает. Он подогнал «Шевроле» к тыльной стороне дома и остановил у черного хода. Выключив двигатель, он повернулся к девочке и посмотрел ей прямо в глаза.
– Грейс, есть одна проблема.
Он замолк, и Грейс занервничала, не зная, нужно ли ей спросить, в чем, собственно, проблема, но тут Том продолжил:
– Понимаешь, когда я работаю с конем, мне нужно знать его историю. Обычно конь сам много чего может рассказать – лучше и больше, чем его владелец. Но бывают случаи, когда психическая травма так сильна, что нужна дополнительная информация – это помогает облегчить лечение. Надо знать, что случилось на самом деле. Иногда важным оказывается не то, что лежит на поверхности, а какие-то вещи, которые на первый взгляд кажутся незначительными.
Грейс озадаченно сморщила лобик.
– Представь, что я еду на этом вот «Шевроле» и врезаюсь в дерево. И когда меня спрашивают, что случилось, я не просто отвечаю: да вот, врезался в дерево. Нет, я говорю, что хватил лишку пива, или что на дороге разлили машинное масло, или что солнце било в глаза. Понятно?
Грейс кивнула.
– Не знаю, согласишься ли ты снова все это вспоминать… я смогу тебя понять, если ты откажешься. Просто учти: мне надо больше знать о том несчастном случае и вообще о том дне, чтобы представить, что творится в башке у Пилигрима.
Грейс услышала свой вздох как бы со стороны. Отвернувшись от Тома, она смотрела в сторону дома, непроизвольно отметив, что сквозь стекло просматриваются вся кухня и часть гостиной. Она видела отсюда голубовато-серое мигание экрана компьютера и мать, говорившую по телефону у большого окна, освещенного лучами заходящего солнца.
Грейс еще никому не рассказывала всего, что знала. Говоря с полицейскими, юристами, докторами, даже с родителями, она всегда притворялась, что многого не помнит. Все дело было в Джудит. Она не была уверена, что может говорить о ней. Или даже о Гулливере. Грейс взглянула на Тома Букера, и он улыбнулся ей. В его глазах не было и тени жалости, и она вдруг поняла, что Том принимает ее такой, какая она есть, не пытаясь снизойти до нее или под нее подделаться. Может, это потому, что он не знал ее раньше, познакомившись с ней только теперь, когда у нее – не нога, а обрубок, когда она стала инвалидом…
– Не обязательно теперь, – мягко произнес Том. – Когда ты сочтешь нужным. И только если сама захочешь. – Что-то за ее спиной привлекло внимание Тома, и, проследив его взгляд, она увидела, что на крыльцо вышла мать. Грейс кивнула:
– Я подумаю.
* * *
Роберт сдвинул очки на голову и откинулся в кресле, потирая усталые глаза. Рукава его рубашки были закатаны, галстук валялся на столе среди бумаг и книг по юриспруденции. Он слышал, как в коридоре переговаривались по-испански уборщики, переходя из кабинета в кабинет. Все сослуживцы ушли домой уже часов пять назад. Его молодой коллега Билл Сакс так и не смог убедить Роберта пойти с ним и его женой на новый фильм с Жераром Депардье, о котором много говорили. Роберт отказался, сославшись на запущенную работу. Кроме того, сказал он, его всегда смущал нос Депардье.
– В нем есть что-то откровенно физиологическое – здорово смахивает на пенис.
Билл, который при желании мог бы сойти за психоаналитика, внимательно глянул на него сквозь роговые очки и, изображая последователя Фрейда, спросил с уморительным акцентом, почему его смущает такая ассоциация. Он рассмешил Роберта, передав разговор двух женщин, подслушанный им в метро.
– Одна из них читала сонник и делилась с другой впечатлениями. Если тебе снится змея, говорила она, значит, ты много думаешь о пенисах. Ага, обрадовалась другая, ты меня успокоила – ведь мне как раз пенисы и снятся. Выходит, я вовсе о них не думаю.
Не только Билл, но и другие коллеги старались куда-нибудь вытащить его, развлечь. Роберта трогала их заботливость, но он предпочел бы, чтоб о нем забыли. То, что он остался на несколько недель один, не было таким уж страшным горем, – значит, сослуживцы за этим угадывают потерю неизмеримо большую. Один из них даже предложил забрать у него дело, касающееся данфордских ценных бумаг. Господи! Ведь только работа и давала ему силы жить.
Вот уже три недели он каждый вечер засиживался за полночь, работая над этим делом. Компьютер был просто забит информацией. Роберту еще не выпадало таких сложных, запутанных дел, в которых фигурировали бы облигации на миллиарды долларов, причем распространяют их компании на трех континентах. Только сегодня он провел совещание с помощью многосторонней телефонной связи с адвокатами и клиентами из Гонконга, Женевы, Лондона и Сиднея. Страшная разница во времени. Но это дикое напряжение помогало сохранять душевное равновесие и меньше думать о Грейс и Энни, по которым он отчаянно скучал.
Открыв покрасневшие, воспаленные глаза, Роберт нажал кнопку повторного вызова на одном из телефонов и, откинувшись в кресле, некоторое время сидел, глядя из окна на освещенный шпиль Крайслер-Билдинг. Новый номер, который дала ему Энни, был по-прежнему занят.
Такси он взял лишь на углу Пятой и Пятьдесят девятой улиц: прохладный ночной воздух так взбодрил его, что сначала Роберт решил было идти домой пешком через парк. Раньше он частенько проделывал этот путь – когда поздно возвращался. Но Энни обмолвился о своих прогулках только единожды и больше не повторял такой ошибки – она орала на него минут десять, повторяя, что надо быть сумасшедшим, шляясь ночью по таким местам. Он что, хочет, чтобы его выпотрошили? Роберт собирался тогда еще спросить, а кого, собственно, уже выпотрошали, но решил лучше промолчать.
По обозначенной на табличке фамилии шофера Роберт понял, что тот сенегалец. Он не первый раз встречал шофера-сенегальца. Он очень любил их изумлять, внезапно обратившись к ним на родном языке. И сейчас этот молоденький водитель был настолько потрясен, что чудом не врезался в автобус. Они заговорили о Дакаре и других местах, которые оба знали, и шофер совсем перестал следить за дорогой. Роберт даже подумал, что ему все-таки стоило пройтись ночью через парк – это, похоже, было менее опасно. Когда они подъехали к дому, навстречу вышел Рамон – открыть перед Робертом дверцу. Водитель в благодарность за щедрые чаевые пожелал, чтобы Аллах послал Роберту много крепких сыновей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99