Те счастливчики, которым удавалось побывать там хотя бы на одном из праздничных вечеров по случаю Дня независимости, во весь голос превозносили щедрость хозяев, а втихомолку рассказывали о творившихся на этих праздниках всяческих безобразиях. В прошлом году там побывал Джим. Потом он рассказывал Энни, которую не пустили родители на вечеринку, что вопреки популярному мифу никто не купался нагишом, хотя многие ныряли в бассейн не раздеваясь. А Оливии, которая тоже не пошла к Орбахам, потому что родители хотели в праздничный день видеть ее дома, он рассказывал, что не заметил ничего похожего на оргию, хотя никогда не видел, чтобы люди так беззастенчиво обнимались и целовались.
На этот раз они все собирались на вечер к Орбахам отчасти потому, что им исполнилось по восемнадцать лет, но в основном потому, что родители улетали на празднование Дня независимости в Шотландию, приглашенные какой-то благотворительной организацией, к которой имел отношение отец Оливии. Это, разумеется, означало отсутствие придирок по поводу одежды, комендантского часа, а также возмездия на следующее утро, если кому-то случится запоздать к завтраку, вдобавок явившись в виде, изобличающем похмелье.
– Что ты наденешь? – спросила Оливия Энни, позвонив ей часов в пять вечера.
– Платье, которое мама купила мне в Нью-Йорке.
– На что оно похоже?
– Белый крепдешин с большим вырезом.
– Длинное?
– Да. – Голос Энни вдруг зазвучал неуверенно. – Как ты думаешь, это сойдет?
– Думаю, это будет великолепно. Ты всегда прекрасно смотришься, – с искренней убежденностью проговорила Оливия.
– А ты? – спросила Энни.
– Я кое-что купила. Но тебе не понравится.
– Почему?
– Я дождалась, пока мама с папой уедут, – объяснила Оливия, – и поехала прямо в тот маленький бутик на Хит-стрит. Я заранее попросила их оставить для меня несколько вещей.
– И все-таки что же ты купила? – Энни явно была заинтригована. Семья Оливии Сегал была такой же обыденно-добропорядочной, как и ее собственная, но Энни считала Оливию самой незаурядной личностью из всех известных ей людей.
– Это в стиле «панк»… Ну, может, не совсем, но что-то в этом роде.
– Не может быть, – потрясенно прошептала Энни.
– Черные бермуды с черным шелковым топиком. Как тебе?
– Неужели ты это наденешь? – проговорила Энни, преисполненная ужаса и благоговейного восторга одновременно.
– Да, и я нашла потрясающий ремень с бляхами и круглые очки от солнца – точно такие же, какие мы видели в «Вог». И собачью цепочку на шею. – Оливия не решилась сообщить Энни, что вдобавок она выкрасила несколько прядей волос в рубиновый цвет.
– Это, конечно, здорово… – с сомнением проговорила Энни.
– Но что?
– А ты уверена, что тебя пустят?
– Еще как пустят. Джим говорил, что в прошлом году там было полно народу в самых немыслимых одеяниях.
– Но все-таки собачья цепочка – это… – Энни замялась, подыскивая нужное слово.
– У Давида Орбаха немецкая овчарка, – доверительно сообщила Оливия. – В случае чего я всегда могу снять цепочку и сделать вид, что это подарок для кобеля.
Начало празднества было назначено на восемь тридцать. Энни сказала Оливии, что их с Джимом подвезет Ли Барнсворт. В его машине найдется свободное место. Но Оливия уже решила ехать с Биллом Мюрреем, который жил в Хайтгейте, то есть гораздо ближе к дому Сегалов, чем Олдричи или Ариасы. Они с Биллом собирались по дороге заехать куда-нибудь выпить… Нет, нет, Билл Мюррей совсем не в ее вкусе, но он славный парень, стало быть, и поездка будет славная.
К тому времени как Оливия и Билл добрались до Орбахов, подъездная аллея и улица перед домом уже были забиты автомобилями. Билл, будучи джентльменом, высадил Оливию, а сам отправился искать место для парковки. Оливия храбро пошла по гравию к сияющему дому. В правой руке она держала подарок для Давида, а на левом плече у нее висела маленькая черная сумочка.
В вестибюле ее взгляд почти сразу же упал на Джима. Лицо у него было серым, и казалось, он недавно плакал или вот-вот заплачет. Рядом с ним стоял Давид Орбах и смотрел на Оливию каким-то странным взглядом.
– Что-то случилось? – Ее голос внезапно прервался. – Джим, что случилось?
Джим, одетый в безупречно сшитый смокинг с черным галстуком, был очень хорош собой – в нем всегда необыкновенно удачно сочетались изящество и сила, – но, как с внезапным и всепоглощающим страхом подумала Оливия, он был похож на воздушный шарик, из которого выпустили воздух.
– Наши родители, – свистящим шепотом ответил он.
– При чем тут родители? – Оливия, осознав, что в руке у нее все еще зажат подарок для Давида, сунула хозяину сверток и взяла Джима за руку. – Что случилось?
Он только покачал головой.
– Джим, в чем дело? Скажи мне.
За спиной Оливии показался Билл Мюррей, который, смеясь, вошел в двери, но сразу же умолк, когда кто-то остановил его, подтолкнул, увлек вместе с запоздавшей парой в зал, откуда доносилась музыка.
– Они мертвы, – прозвучал безжизненный голос Джима. Его темные глаза с отчаянием устремились на Оливию, словно он надеялся, что она разбудит его, скажет, что он ошибается или сошел с ума. Оливия долго молчала.
– Что ты сказал? – наконец проговорила она как-то чересчур спокойно.
– Все погибли.
Кто-то положил руку на плечо Оливии, и она вздрогнула, будто обожглась. Рядом с ней стояла миссис Орбах, мать Давида, – величественная, одетая в черное платье от Шанель. Ее лицо выражало сложную смесь сочувствия, страха и неловкости, и во внезапном озарении Оливия поняла, что больше всего на свете миссис Орбах хочется, чтобы Оливия и Джим убрались из вестибюля, а по возможности и из ее дома.
– Ваша подруга ждет вас наверху, – мягко проговорила миссис Орбах.
– Подруга? – У Оливии кружилась голова, она никак не могла понять, что происходит.
– Она имеет в виду Энни, – пробормотал Джим.
– Почему? – Оливия удивленно уставилась на него. – Что случилось с Энни?
– Все погибли, – повторил Джим. – По дороге в Шотландию.
И тогда Оливия наконец поняла.
– Вертолет, – шепотом произнесла она.
Энни спряталась от шума в спальне на первом этаже. Она сидела на полу, на белом коврике, сжавшись в комок. Видно было, что она недавно плакала, но сейчас глаза у нее были сухими, взгляд отсутствующим. Ночная бабочка, прилетевшая на свет из открытого окна, порхала прямо у нее над головой, но она не пыталась ее отогнать.
Оливия и Джим вошли в комнату. Джим сел на пол рядом с Энни, положил руку ей на плечо. Оливия, у которой вдруг подогнулись колени, опустилась на край широкой кровати.
Напротив кровати висело зеркало. Она увидела свое отражение – черные бермуды, шелковый топик, казавшийся раньше таким вызывающе-сексуальным, увидела дурацкие круглые очки от солнца на лбу, рубиновые пряди в волосах, увидела собачью цепочку у себя на шее, и все вместе, особенно цепочка, вдруг показалось ей таким непристойным, что она попыталась избавиться хотя бы от цепочки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89