А ты верь после этого бабам, верь, если дурак!
– Не смей так говорить об Оле! – Курочкин сейчас ненавидел Кукушкина.
– А почему это не сметь? Слушай, ты не просто дурак, ты блаженный дурак, а это уже опасно. Ты понимаешь жизнь искаженно, а не такой, какой она есть на самом деле. Поражаюсь я тебе, мясо и балыки воровал на мясокомбинате, как все, а жизнь… жизнь понимаешь, как невинный ягненок!
– Я не воровал! – Курочкин оскорбился. – Это мне подарили на свадьбу! И вообще, запомни: я никогда и ничего не украл даже на копейку! А на мясокомбинате я работал завклубом, у меня режиссерское образование. Я закончил институт культуры…
– Понятно, можешь не продолжать. Такие, как ты, не воруют, они просто получают в подарок ворованное. Ну да ладно, садись! – Кукушкин выложил из сумки на стол еду и выпивку. – Буду тебя перевоспитывать.
– Себя лучше перевоспитай! – Курочкин решил сопротивляться.
– Поздно, горбатого могила исправит, – самокритично и самодовольно сказал Кукушкин и разлил коньяк в принесенные с собой хрустальные рюмки. – Давай, тезка, будь мужчиной! Запомни, бабы не любят таких…
– Не все бабы… женщины одинаковы! – Курочкин схватил рюмку, опрокинул в себя коньяк и налил снова. Ему хотелось расслабиться.
Кукушкин спокойно отреагировал на его поведение, медленно выпил коньяк и с видом знающего человека подчеркнул:
– В принципе – все. Даже наша Оля – не исключение.
Кукушкин и Курочкин были совершенно разными людьми, поэтому разговор их был похож на ссору. В споре они не заметили, как опустела бутылка. Гость из Москвы от отчаяния даже закурил, хотя раньше терпеть не мог табачного дыма.
– Ну вот, Васек, я тебя сделаю цивилизованным чуваком, – заговорил Кукушкин дружеским тоном. – Баб у тебя будет – кагатами, денег – мешками…
– Кагаты баб забери себе, мешки денег – тоже. Мне отдай Олю…
– Этот вопрос предоставь решить ей самой. Я у тебя ее не отбирал, ты мне ее не давал.
И Курочкин смирился. Уж больно убедительно жизнь ему доказала, что наглость – действительно второе счастье. Но этим «качеством» он не обладал. Он мог быть только покорным. А в жизни это, оказывается, считалось дефектом.
– Тысяча рублей в месяц – тебя устраивает? – оборвал его грустные мысли Кукушкин.
– Сколько, сколько? – переспросил Курочкин, хотя прекрасно все услышал.
– Заяц трепаться не любит. «Кусок» у тебя будет на тарелочке каждый месяц.
– Что я должен делать? – отозвался Курочкин после робкого раздумья.
– Ничего. Будешь только отвечать на телефонные звонки от моего имени и желательно поменьше выходить на улицу… если не хочешь, чтобы тебе снова «фонарей» навешали.
Курочкин согласился. Кукушкин не сомневался, что ему с «дублером» очень повезло.
После обеда Кукушкин решил навестить Виточку, Вита работала костюмером и гримером в театре. Разведенная двадцатилетняя женщина ради Васи была готова на все, даже выйти за него замуж. Но так много Кукушкину не нужно было, он всегда довольствовался тем, что она периодически одалживала ему червонец или четвертак.
В костюмерной Вася застал ее за чтением журнала мод. Он так тихо зашел к ней, что она даже не заметила. Вита глубоко зевнула, а когда открыла глаза, увидела на странице сторублевую купюру. После некоторого недоумения она обернулась и, не поверив своим глазам, воскликнула:
– Ой, ты или не ты?! Только умоляю тебя, не говори мне красивых слов…
Вася закрыл ей рот поцелуем, и она от наслаждения застонала. Затем сел в кресло напротив нее и, закурив, сказал:
– Я к тебе, солнце мое, по делу.
– Об этом нетрудно догадаться, – Вита повертела в руках деньги и вздохнула. – Даже не могу вспомнить, держала ли я в руках когда-нибудь такую бумажку. Зарплата ведь у меня девяносто рэ.
– Теперь у тебя, мое сокровище, будет много таких бумажек. Это тебе говорю я, Вася Кукушкин!
– Ты получил наследство?
– Я получил то, чего еще не получал ни один человек в мире! – Вася потянулся и начал осматривать парики на полках. – Вот так-то, моя единственная.
– Я же тебя просила не говорить мне… таких слов, – напомнила она.
– Извини, если я тебя оскорбил. Больше не буду, – он подошел к зеркалу и начал примерять парики. – Ластонька моя, у тебя здесь неплохая коллекция.
– Кукушкин, как это ты залетел ко мне? Сто лет не было, а тут на тебе. Неужели совесть заговорила? – у нее был сердитый и одновременно соскучившийся голос.
– Во-первых, я зашел долг отдать. Во-вторых, я по тебе истосковался…
– А в-третьих, не клянись моим собственным ребенком, потому что я тебе все равно не поверю, – Вита недоуменно смотрела на его позирование в париках перед зеркалом. – Слушай, Кукушкин, сколько б ты не напялил на себя париков, тебя все равно узнает каждая собака.
– А может, какая-нибудь дворняжка и не узнает, – Вася внимательно посмотрел в глаза Виты и, прислушиваясь к ее мыслям, понял: она его еще любила и не могла простить ему равнодушия к ней. – Так сколько мы с тобой не виделись?
И стоило ему только поднять распростертые руки, как она тут же бросилась к нему в объятия.
– Не понимаю, что это со мной. Мне с тобой так хорошо, что я готова исполнить твое любое желание.
О ее желании Кукушкину сразу стало известно, хотя для этого необязательно было обладать таким даром, как у него. Ее мысли напомнили Васе только о том, что в этой гримерной за шкафом была дверь в знакомую уже ему смежную комнату. В ней было достаточно уютно и удобно. И не согрешить сейчас там, решил он, это просто грех.
Только к вечеру Кукушкин выбрался из гримерной. В театре был выходной, и Вита проводила его. Дежурный старик-пенсионер даже не обратил внимания, что в театр заходил совершенно другой человек. Вита загримировала Васю до неузнаваемости, подобрала со вкусом парик, даже не спросив, зачем ему это нужно. Она сделала его лицо таким, каким хотела видеть.
– Ты лепишь из моей души, что хочешь, а я – из твоего лица, – сказала она с грустью на прощание, наверняка зная, что увидит его не скоро.
Поцеловав Виту в глаза, он ласково распрощался с ней и через полчаса уже был в микрорайоне, где жил директор кладбища Клоп.
Кукушкин ненавидел взяточников, поэтому решил завладеть его деньгами в первую очередь, хотя пока что не имел ни малейшего представления, как это сделать; Прохаживаясь возле дома Фердинанда Калистратовича, Вася случайно встретил свою давнюю знакомую Люсю. Она была матерой проституткой. Даже имела кличку «Золотая». Благодаря своим выдающимся внешним данным, она построила себе кооперативную квартиру, имела несколько тысяч на сберкнижке и работала в экскурсионном бюро. Короче, Люся относилась к той категории женщин, которые знают, где и как представиться и кому преподнестись. Кукушкина в гриме и парике, разумеется, она не узнала.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76
– Не смей так говорить об Оле! – Курочкин сейчас ненавидел Кукушкина.
– А почему это не сметь? Слушай, ты не просто дурак, ты блаженный дурак, а это уже опасно. Ты понимаешь жизнь искаженно, а не такой, какой она есть на самом деле. Поражаюсь я тебе, мясо и балыки воровал на мясокомбинате, как все, а жизнь… жизнь понимаешь, как невинный ягненок!
– Я не воровал! – Курочкин оскорбился. – Это мне подарили на свадьбу! И вообще, запомни: я никогда и ничего не украл даже на копейку! А на мясокомбинате я работал завклубом, у меня режиссерское образование. Я закончил институт культуры…
– Понятно, можешь не продолжать. Такие, как ты, не воруют, они просто получают в подарок ворованное. Ну да ладно, садись! – Кукушкин выложил из сумки на стол еду и выпивку. – Буду тебя перевоспитывать.
– Себя лучше перевоспитай! – Курочкин решил сопротивляться.
– Поздно, горбатого могила исправит, – самокритично и самодовольно сказал Кукушкин и разлил коньяк в принесенные с собой хрустальные рюмки. – Давай, тезка, будь мужчиной! Запомни, бабы не любят таких…
– Не все бабы… женщины одинаковы! – Курочкин схватил рюмку, опрокинул в себя коньяк и налил снова. Ему хотелось расслабиться.
Кукушкин спокойно отреагировал на его поведение, медленно выпил коньяк и с видом знающего человека подчеркнул:
– В принципе – все. Даже наша Оля – не исключение.
Кукушкин и Курочкин были совершенно разными людьми, поэтому разговор их был похож на ссору. В споре они не заметили, как опустела бутылка. Гость из Москвы от отчаяния даже закурил, хотя раньше терпеть не мог табачного дыма.
– Ну вот, Васек, я тебя сделаю цивилизованным чуваком, – заговорил Кукушкин дружеским тоном. – Баб у тебя будет – кагатами, денег – мешками…
– Кагаты баб забери себе, мешки денег – тоже. Мне отдай Олю…
– Этот вопрос предоставь решить ей самой. Я у тебя ее не отбирал, ты мне ее не давал.
И Курочкин смирился. Уж больно убедительно жизнь ему доказала, что наглость – действительно второе счастье. Но этим «качеством» он не обладал. Он мог быть только покорным. А в жизни это, оказывается, считалось дефектом.
– Тысяча рублей в месяц – тебя устраивает? – оборвал его грустные мысли Кукушкин.
– Сколько, сколько? – переспросил Курочкин, хотя прекрасно все услышал.
– Заяц трепаться не любит. «Кусок» у тебя будет на тарелочке каждый месяц.
– Что я должен делать? – отозвался Курочкин после робкого раздумья.
– Ничего. Будешь только отвечать на телефонные звонки от моего имени и желательно поменьше выходить на улицу… если не хочешь, чтобы тебе снова «фонарей» навешали.
Курочкин согласился. Кукушкин не сомневался, что ему с «дублером» очень повезло.
После обеда Кукушкин решил навестить Виточку, Вита работала костюмером и гримером в театре. Разведенная двадцатилетняя женщина ради Васи была готова на все, даже выйти за него замуж. Но так много Кукушкину не нужно было, он всегда довольствовался тем, что она периодически одалживала ему червонец или четвертак.
В костюмерной Вася застал ее за чтением журнала мод. Он так тихо зашел к ней, что она даже не заметила. Вита глубоко зевнула, а когда открыла глаза, увидела на странице сторублевую купюру. После некоторого недоумения она обернулась и, не поверив своим глазам, воскликнула:
– Ой, ты или не ты?! Только умоляю тебя, не говори мне красивых слов…
Вася закрыл ей рот поцелуем, и она от наслаждения застонала. Затем сел в кресло напротив нее и, закурив, сказал:
– Я к тебе, солнце мое, по делу.
– Об этом нетрудно догадаться, – Вита повертела в руках деньги и вздохнула. – Даже не могу вспомнить, держала ли я в руках когда-нибудь такую бумажку. Зарплата ведь у меня девяносто рэ.
– Теперь у тебя, мое сокровище, будет много таких бумажек. Это тебе говорю я, Вася Кукушкин!
– Ты получил наследство?
– Я получил то, чего еще не получал ни один человек в мире! – Вася потянулся и начал осматривать парики на полках. – Вот так-то, моя единственная.
– Я же тебя просила не говорить мне… таких слов, – напомнила она.
– Извини, если я тебя оскорбил. Больше не буду, – он подошел к зеркалу и начал примерять парики. – Ластонька моя, у тебя здесь неплохая коллекция.
– Кукушкин, как это ты залетел ко мне? Сто лет не было, а тут на тебе. Неужели совесть заговорила? – у нее был сердитый и одновременно соскучившийся голос.
– Во-первых, я зашел долг отдать. Во-вторых, я по тебе истосковался…
– А в-третьих, не клянись моим собственным ребенком, потому что я тебе все равно не поверю, – Вита недоуменно смотрела на его позирование в париках перед зеркалом. – Слушай, Кукушкин, сколько б ты не напялил на себя париков, тебя все равно узнает каждая собака.
– А может, какая-нибудь дворняжка и не узнает, – Вася внимательно посмотрел в глаза Виты и, прислушиваясь к ее мыслям, понял: она его еще любила и не могла простить ему равнодушия к ней. – Так сколько мы с тобой не виделись?
И стоило ему только поднять распростертые руки, как она тут же бросилась к нему в объятия.
– Не понимаю, что это со мной. Мне с тобой так хорошо, что я готова исполнить твое любое желание.
О ее желании Кукушкину сразу стало известно, хотя для этого необязательно было обладать таким даром, как у него. Ее мысли напомнили Васе только о том, что в этой гримерной за шкафом была дверь в знакомую уже ему смежную комнату. В ней было достаточно уютно и удобно. И не согрешить сейчас там, решил он, это просто грех.
Только к вечеру Кукушкин выбрался из гримерной. В театре был выходной, и Вита проводила его. Дежурный старик-пенсионер даже не обратил внимания, что в театр заходил совершенно другой человек. Вита загримировала Васю до неузнаваемости, подобрала со вкусом парик, даже не спросив, зачем ему это нужно. Она сделала его лицо таким, каким хотела видеть.
– Ты лепишь из моей души, что хочешь, а я – из твоего лица, – сказала она с грустью на прощание, наверняка зная, что увидит его не скоро.
Поцеловав Виту в глаза, он ласково распрощался с ней и через полчаса уже был в микрорайоне, где жил директор кладбища Клоп.
Кукушкин ненавидел взяточников, поэтому решил завладеть его деньгами в первую очередь, хотя пока что не имел ни малейшего представления, как это сделать; Прохаживаясь возле дома Фердинанда Калистратовича, Вася случайно встретил свою давнюю знакомую Люсю. Она была матерой проституткой. Даже имела кличку «Золотая». Благодаря своим выдающимся внешним данным, она построила себе кооперативную квартиру, имела несколько тысяч на сберкнижке и работала в экскурсионном бюро. Короче, Люся относилась к той категории женщин, которые знают, где и как представиться и кому преподнестись. Кукушкина в гриме и парике, разумеется, она не узнала.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76