Металлический абажур над лампой походил на мужскую шляпу: мужчина ушел, а шляпа осталась покачиваться на ветру. С улицы во двор вбежала кошка, помедлила и быстро юркнула в подъезд, из которого только что вышел Беляев.
Беляев махнул рукой, сказал сам себе - ладно, и побежал к своим. Дверь была открыта. Он разделся. Из комнаты доносился магнитофонный визг "Битлов". Беляев прошел в комнату, извлек из кармана оставшуюся "Московскую" и поставил ее к другим бутылкам.
- Свет, ты не знаешь, зачем живые деревья... Я имею в виду елку... Зачем их ставят? - спросил, чтобы что-то спросить, Беляев и взглянул на Комарова.
- Философский вопрос! - усмехнулся Пожаров и погладил кок надо лбом.
- Не знаю, - простодушно усмехнулась Света.
- И я не знаю, - сказал Беляев, хотя прекрасно знал.
Его усадили на диван между Лизой и Верой. Было уютно и напряженно. Все время Беляева мучило смущение. Внутренне он готов был стать разговорчивым и веселым, но смущение не позволяло. И он молчал. А касаясь руки Лизы краснел. Да и Лиза, кажется, краснела. На диване сидели вчетвером. Слева от Веры Пожаров. Он ей что-то шептал, а Вера хихикала. Комаров сидел на стуле справа. Напротив дивана была елка. А слева на стуле сидела Света.
Комарову хотелось быть оригинальным, во всяком случае, так Беляеву показалось, Комаров воскликнул:
- Вниманье дружное преклоним ко звону рюмок и стихов...
Беляев улыбнулся, а Светка выпалила:
- И скуку зимних вечеров вином и песнями прогоним!
Голосом рассудительного старика Пожаров пробасил:
- Старый год положено проводить...
Между прочим, когда водка была налита в хрустальные рюмки, Комаров, Пожаров и Беляев, поднимая эти рюмки и собираясь чокаться с девушками, переглянулись и смущение было написано не только на лице Беляева. Дело в том, что друзья еще ни разу водки не пили. Было дело на ноябрьские "Шартрез", сухое. А тут Комаров перед самым Новым, когда деньги собирали, говорит: "Купим водяры!". Это он сказал тоном завзятого пьянчуги.
- Лева, где нас потом искать?! - возразил тогда Беляев.
Не моргнув глазом, Комаров ответствовал:
- В постели!
И сам покраснел, и Пожаров потупился, и Беляев покраснел.
Так вот теперь они с некоторой долей страха переглянулись. Странно, конечно, что девочки не переглядывались, хотя им Комаров тоже налил по полрюмки.
И сейчас, поднимая рюмку, Беляев вспомнил комаровское "в постели", и почему-то эта рюмка стала ассоциироваться у него с этой самой постелью, не с конкретным, допустим, диваном или кроватью, которые стояли в комнате Светы, а с постелью, как с чем-то загадочным, расплывчатым, какими-то белыми складками простыней и пододеяльников, наволочек и, главное, с нежным девичьим телом, таким притягивающим и прекрасным, что дрожь сводила скулы.
- Одним махом семерых убивахом! - голосом дьякона произнес Пожаров, и все выпили.
Лиза, поставив рюмку, вскинула руки вверх и затрясла ими перед ртом, как будто все она в этом рту себе сожгла. У всех примерно была такая же реакция. Беляев сунул Лизе дольку лимона и сам принялся жевать лимон, слышав от кого-то, что именно лимон лучше всего отбивает запах водки. Выражение лиц у Лизы и Беляева было соответствующим.
Часы ударили двенадцать. Шампанское...
Порозовевшая Света через минуту воскликнула:
- А теперь звоним Татьяне Федоровне! Все бросились в прихожую одеваться.
- Телефон работает у ворот? - спросила Света у Беляева.
- Не знаю, - машинально ответил тот.
- Ты же ходил звонить?!
- Ах да, - смутился Беляев. - Вроде работает. Шумно выбежали во двор. Комаров поправил очки, поднял руку вверх и скомандовал:
- Три-четыре... И все грянули:
- С Новым годом!
И эхом отдалось в арке:
- ... вым... дом...
Вшестером втолкнулись в телефонную будку. Света сняла трубку, опустила монету и набрала номер.
- Занято, - сказала она.
- Набирай еще!
Лиза и Беляев вышли из будки. Край неба за бульварами расчистился, показались звезды. Смущение понемногу отпускало Беляева, и ему становилось хорошо, и все было ясным и понятным в жизни.
- Смотри, звезды! - восторженно сказал он Лизе.
- Надо же, звезды! - воскликнула она, глядя на небо. - Как это здорово! Новый год, снег, звезды!
Из будки послышался голос Светы:
- С Новым годом, Татьяна Федоровна! Желаем вам...
И далее, как в новогодних открытках. Потом трубка пошла по кругу.
- Это я, Комаров... Да нет... Веду себя прилично... Работаю с энтузиазмом...
- Это я, Пожаров... Учусь хорошо... Да... На экономическом...
- Это я, Вера Глухова... Хорошо... Зачеты сдала...
- Это я, Лиза Севергина... Мы с Верой... Сессия... Хорошо...
- Это я, Коля Беляев... С Новым годом, Татьяна Федоровна!.. Нравится... Грызу гранит науки...
Закончив разговор с бывшей классной руководительницей, ребята взяли друг друга под руки и, входя под арку двора, запели:
Ах, какие удивительные ночи!
Только мама моя в грусти и в тревоге:
"Что же ты гуляешь, мой сыночек,
Одинокий, одинокий?..
На лестнице было тихо, точно все спали. И только внимательно прислушавшись, можно было различить за дверями слабые голоса или работающий телевизор. Удивительная ночь, никто не спит! Сговорились и не спят. Беляев думал, что это будет не то, будет что-то совсем непредсказуемое, и Лиза хороша для него, когда находится на расстоянии. Он уже знает это, когда ездил летом на Север, на быструю и холодную порожистую речку, деревенская девушка, была далека, потом стала близка до противного, видеть ее не мог больше. И хорошо, что только на неделю ездил, перед экзаменами, чтобы сил набраться и развеяться. Сближение убивает впечатление. Должен быть люфт. Воздух. Расстояние до объекта. Иначе объект исчезает, просто-напросто ты сам его поглощаешь и больше нечем любоваться. Яблоком можно любоваться до съедения.
Когда вошли в квартиру, Комаров подмигнул Беляеву и отозвал на кухню.
- Зря ты отнес этому, - Комаров поправил очки на переносице и кивнул куда-то за стену, - бутылку...
- Откуда ты знаешь? - чуть не покраснел от такого провидения Беляев.
- Знаю. У тебя на лице написано.
- Неужели? - пытался отшутиться Беляев.
- Ладно. Чего говорить. Зря отнес. Я, конечно, не обижаюсь. Но, клянусь, зря ты это сделал. Светка мне говорила, что за тем окном, с которого мы сетку срезали, бывший палач живет.
Беляев вздрогнул.
- Палач?! - переспросил он с долей испуга.
- Палач. Стрелял в затылок своим жертвам.
Беляев взглянул в темное окно, затем, подумав, сказал:
- И все же... Пусть палач... Но нечего тырить... Чего у нас своего питья нет?!
Комаров посмотрел ему прямо в глаза.
- Есть. Но дело не в этом.
- А в чем, по-твоему?
- В том, что вешать их нужно...
- Око за око, зуб за зуб?
- Так точно, ваше превосходительство... Ладно, не буду спорить, пошли выпьем... Ты с Лизкой где ляжешь? - вдруг спросил он.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94
Беляев махнул рукой, сказал сам себе - ладно, и побежал к своим. Дверь была открыта. Он разделся. Из комнаты доносился магнитофонный визг "Битлов". Беляев прошел в комнату, извлек из кармана оставшуюся "Московскую" и поставил ее к другим бутылкам.
- Свет, ты не знаешь, зачем живые деревья... Я имею в виду елку... Зачем их ставят? - спросил, чтобы что-то спросить, Беляев и взглянул на Комарова.
- Философский вопрос! - усмехнулся Пожаров и погладил кок надо лбом.
- Не знаю, - простодушно усмехнулась Света.
- И я не знаю, - сказал Беляев, хотя прекрасно знал.
Его усадили на диван между Лизой и Верой. Было уютно и напряженно. Все время Беляева мучило смущение. Внутренне он готов был стать разговорчивым и веселым, но смущение не позволяло. И он молчал. А касаясь руки Лизы краснел. Да и Лиза, кажется, краснела. На диване сидели вчетвером. Слева от Веры Пожаров. Он ей что-то шептал, а Вера хихикала. Комаров сидел на стуле справа. Напротив дивана была елка. А слева на стуле сидела Света.
Комарову хотелось быть оригинальным, во всяком случае, так Беляеву показалось, Комаров воскликнул:
- Вниманье дружное преклоним ко звону рюмок и стихов...
Беляев улыбнулся, а Светка выпалила:
- И скуку зимних вечеров вином и песнями прогоним!
Голосом рассудительного старика Пожаров пробасил:
- Старый год положено проводить...
Между прочим, когда водка была налита в хрустальные рюмки, Комаров, Пожаров и Беляев, поднимая эти рюмки и собираясь чокаться с девушками, переглянулись и смущение было написано не только на лице Беляева. Дело в том, что друзья еще ни разу водки не пили. Было дело на ноябрьские "Шартрез", сухое. А тут Комаров перед самым Новым, когда деньги собирали, говорит: "Купим водяры!". Это он сказал тоном завзятого пьянчуги.
- Лева, где нас потом искать?! - возразил тогда Беляев.
Не моргнув глазом, Комаров ответствовал:
- В постели!
И сам покраснел, и Пожаров потупился, и Беляев покраснел.
Так вот теперь они с некоторой долей страха переглянулись. Странно, конечно, что девочки не переглядывались, хотя им Комаров тоже налил по полрюмки.
И сейчас, поднимая рюмку, Беляев вспомнил комаровское "в постели", и почему-то эта рюмка стала ассоциироваться у него с этой самой постелью, не с конкретным, допустим, диваном или кроватью, которые стояли в комнате Светы, а с постелью, как с чем-то загадочным, расплывчатым, какими-то белыми складками простыней и пододеяльников, наволочек и, главное, с нежным девичьим телом, таким притягивающим и прекрасным, что дрожь сводила скулы.
- Одним махом семерых убивахом! - голосом дьякона произнес Пожаров, и все выпили.
Лиза, поставив рюмку, вскинула руки вверх и затрясла ими перед ртом, как будто все она в этом рту себе сожгла. У всех примерно была такая же реакция. Беляев сунул Лизе дольку лимона и сам принялся жевать лимон, слышав от кого-то, что именно лимон лучше всего отбивает запах водки. Выражение лиц у Лизы и Беляева было соответствующим.
Часы ударили двенадцать. Шампанское...
Порозовевшая Света через минуту воскликнула:
- А теперь звоним Татьяне Федоровне! Все бросились в прихожую одеваться.
- Телефон работает у ворот? - спросила Света у Беляева.
- Не знаю, - машинально ответил тот.
- Ты же ходил звонить?!
- Ах да, - смутился Беляев. - Вроде работает. Шумно выбежали во двор. Комаров поправил очки, поднял руку вверх и скомандовал:
- Три-четыре... И все грянули:
- С Новым годом!
И эхом отдалось в арке:
- ... вым... дом...
Вшестером втолкнулись в телефонную будку. Света сняла трубку, опустила монету и набрала номер.
- Занято, - сказала она.
- Набирай еще!
Лиза и Беляев вышли из будки. Край неба за бульварами расчистился, показались звезды. Смущение понемногу отпускало Беляева, и ему становилось хорошо, и все было ясным и понятным в жизни.
- Смотри, звезды! - восторженно сказал он Лизе.
- Надо же, звезды! - воскликнула она, глядя на небо. - Как это здорово! Новый год, снег, звезды!
Из будки послышался голос Светы:
- С Новым годом, Татьяна Федоровна! Желаем вам...
И далее, как в новогодних открытках. Потом трубка пошла по кругу.
- Это я, Комаров... Да нет... Веду себя прилично... Работаю с энтузиазмом...
- Это я, Пожаров... Учусь хорошо... Да... На экономическом...
- Это я, Вера Глухова... Хорошо... Зачеты сдала...
- Это я, Лиза Севергина... Мы с Верой... Сессия... Хорошо...
- Это я, Коля Беляев... С Новым годом, Татьяна Федоровна!.. Нравится... Грызу гранит науки...
Закончив разговор с бывшей классной руководительницей, ребята взяли друг друга под руки и, входя под арку двора, запели:
Ах, какие удивительные ночи!
Только мама моя в грусти и в тревоге:
"Что же ты гуляешь, мой сыночек,
Одинокий, одинокий?..
На лестнице было тихо, точно все спали. И только внимательно прислушавшись, можно было различить за дверями слабые голоса или работающий телевизор. Удивительная ночь, никто не спит! Сговорились и не спят. Беляев думал, что это будет не то, будет что-то совсем непредсказуемое, и Лиза хороша для него, когда находится на расстоянии. Он уже знает это, когда ездил летом на Север, на быструю и холодную порожистую речку, деревенская девушка, была далека, потом стала близка до противного, видеть ее не мог больше. И хорошо, что только на неделю ездил, перед экзаменами, чтобы сил набраться и развеяться. Сближение убивает впечатление. Должен быть люфт. Воздух. Расстояние до объекта. Иначе объект исчезает, просто-напросто ты сам его поглощаешь и больше нечем любоваться. Яблоком можно любоваться до съедения.
Когда вошли в квартиру, Комаров подмигнул Беляеву и отозвал на кухню.
- Зря ты отнес этому, - Комаров поправил очки на переносице и кивнул куда-то за стену, - бутылку...
- Откуда ты знаешь? - чуть не покраснел от такого провидения Беляев.
- Знаю. У тебя на лице написано.
- Неужели? - пытался отшутиться Беляев.
- Ладно. Чего говорить. Зря отнес. Я, конечно, не обижаюсь. Но, клянусь, зря ты это сделал. Светка мне говорила, что за тем окном, с которого мы сетку срезали, бывший палач живет.
Беляев вздрогнул.
- Палач?! - переспросил он с долей испуга.
- Палач. Стрелял в затылок своим жертвам.
Беляев взглянул в темное окно, затем, подумав, сказал:
- И все же... Пусть палач... Но нечего тырить... Чего у нас своего питья нет?!
Комаров посмотрел ему прямо в глаза.
- Есть. Но дело не в этом.
- А в чем, по-твоему?
- В том, что вешать их нужно...
- Око за око, зуб за зуб?
- Так точно, ваше превосходительство... Ладно, не буду спорить, пошли выпьем... Ты с Лизкой где ляжешь? - вдруг спросил он.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94