И так себя успокоив, Богомаз заснул безмятежно, как усталый ребенок, и супруга его, возвратившись под утро, так и не почувствовала, что он проник в ее тайну.
Но утром, когда он сидел за омлетом размером в колесо от «запорожца», Богомаз, перекрестившись, набравшись духу и отпив глоток крепчайшего чаю, откашлялся и сказал Явдохе следующее:
– Свет очей моих, голубонька, ты не гневайся на меня, дурака, но враг рода человеческого явился мне вчера и больно меня обидел, сказав, что ты знаешься с нечистой силой и, будучи ведьмой, путешествуешь по ночам на метле. И сегодняшней ночью…
– Ты подсматривал за мной! – горько, как подстреленная лебедушка, вскричала Явдоха. – Как ты смел поверить тому, кто причинил людям столько страданий…
– Но ведь ты…
– Ну что я… Послушай… Я тебе все расскажу.
И Явдоха поведала Петру, как всадила в чертову задницу заряд дроби, когда тот уже к нему, к Петру, подбирался, и поэтому черт затаил на нее обиду, но пока они верят в Святое Евангелие, враг рода человеческого им не страшен. И долго-долго убеждала она его в своей невиновности и даже призвала батюшку Тараса, чтобы окропил их жилище святою водою и совершил молебен во избежание козней нечистой силы.
Когда батюшка совершил все, что от него ожидалось, вкусно отобедал и ушел, на сердце у Петра отлегло.
– Так, значит, ты у меня фея? – радостно и с облегчением вопрошал он свою прелестную супругу.
– Только ты храни эту тайну. Я ведь и сама не знаю, почему именно я… Да это, наверное, и не важно… Только ты не пытайся черту отомстить – он хоть и кажется иногда старым и придурковатым, но на самом деле он очень опасен. Помни про Петра и Оксану! Всегда помни о них!
Петро промолчал. Да и Явдоха не настаивала.
В этот день он в мастерскую не пошел, а остался дома, отдыхал и размышлял. А вечером отправился в корчму с Хорьком, чтобы выпустить пар и немного развеяться после пережитых волнений.
Но на следующий день проклятая свинья опять попыталась было сунуться к нему, когда он возвращался домой, но он слушать ее не стал и сразу перекрестился, чтобы она оставила его в покое. Но дальше – больше, что-то черту от него было нужно, потому как дня не проходило, чтобы свинья не явила ему свое поганое рыло – то из зеркала начнет с ним разговаривать, то из сугроба начнет клеветать на Явдоху, прямо спасу от нее не было, и понемногу у Петра стал созревать план. Правда, таким образом от черта еще никто никогда, вероятно, не избавлялся, но Петру стало как-то совсем невмоготу от присутствия нечистой силы и он, как и задумал, отправился к Дваждырожденному просить «ствол». Тот, понятное дело, целых два дня отнекивался и только и мямлил, что давно уже забыл, как выглядит эта штуковина, а вспоминать не хочется, но Петро убедил его, что она ему совершенно необходима для дела весьма благородного и даже святого.
Дваждырожденный в глубине своей суровой внешности был человеком деликатным и даже нежным, и поэтому страдания Петра не оставили его равнодушным. В конце концов он сдался и вручил Петру нечто завернутое в рваное одеяло. При ближайшем рассмотрении завернутая вещичка оказалась именно тем, что Петру было нужно.
Затем Петро навестил батюшку Тараса.
– Святой отец, хочу попросить окропить святой водой вот это…
Когда священник увидел, что именно он должен окропить, лицо его на несколько минут окаменело от ужаса.
– В своем ли ты уме?! – возопил батюшка Тарас. – Я надеюсь, ты не злоупотребил, сидя над святыми образами…
– Нечистая сила меня одолевает, – пожаловался Богомаз, – прямо спасу от нее нет никакого, преследует меня, является в образе свиньи и на Явдохушку, на женушку мою, клевещет. Мне главное, чтобы ты пули окропил, больше мне ничего и не надо.
Батюшка Тарас знал Богомаза как человека хоть и веселого нрава, но при этом богобоязненного и решил ему не отказывать. К тому же и Дваждырожденный как человек опытный в военном деле решил помочь деревенскому Богомазу и на следующий день – в аккурат за две недели до святого праздника Рождества Христова – заявился в мастерскую Богомаза, как раз когда тот уже собирался домой. И по скрипучему снегу они зашагали вдвоем. Петро сжимал в сумке холодный ствол, думая только о том, чтобы свинья сегодня не подвела и высунула свое рыло. Да и у Дваждырожденно-го в сумке тоже было кое-что припасено, и хотя оно и не было окроплено святой водой, но силой обладало изрядной…
А мороз в тот день был просто страшный, и миллиарды кристалликов снега искрились в лучах солнца крохотными брильянтиками, и снег торжественно поскрипывал под их сапогами. Все, впрочем, было тихо и празднично, и казалось, что враг рода человеческого не посмеет в такой красивый день явить христианскому народу свою гнусную физиономию. Но тут в высоком заборе, который отгораживал Мотрину усадьбу от улицы, одна доска отодвинулась и улыбчивая, черная как смоль свинья высунулась из-за забора.
– Что, служивые, домой маршируете, ангидрид вашу дивизию? А не наложили ли вы при этом в свои штаны? – сказав гадость, свинья самодовольно захохотала. – Или у вас тоже в карманах по метле на брата, а?
Но хохот ее тут же превратился в вопль ужаса, потому что Богомаз вытащил свой ствол и окропленные святой водой пули тютелька в тютельку были всажены им в свиную харю. А тут еще и Дваждырожденный не оплошал и та, последняя из привезенных им из далекого Афгана гранат, взорвалась прямо под свиньей. Выстрелы и взрывы на несколько минут прогнали сгустившуюся над Горенкой тишину и оглушили всех, кто находился поблизости. Люди подумали даже, что за Горенку разразился неожиданный бой. Впрочем, так в каком-то смысле оно и было, хотя милиционеру, Грицьку, трудно было понять, с кем именно сражались наши друзья, во-первых, потому, что он был атеистом и в происки врага рода человеческого не верил, а во-вторых, поскольку он, невзирая на атеизм, уже начал готовиться к Великому Празднику и успел уже изрядно приложиться к Мотрининой сулее с красной как кровь вишневой настойкой. А тут еще на горе Мотря оказалась неподалеку от поля боя, и несколько крохотных осколков попали в ее необъятный, как пшеничное поле, зад. Чтобы замять дело, за счет Богомаза к ней вызвали ветеринара, который сладострастно замазал ранки йодом и посоветовал проветривать эту роскошь в лучах солнца для скорейшего выздоровления.
Надо ли и говорить, что обнаглевшего черта в этих местах целых несколько недель никто не встречал и что смешливая чертовка чуть не охрипла от хохота, увидев, в каком виде тот дотащился до их логова.
Петро и Явдоха после всех этих перипетий зажили еще более дружно, а Дваждырожденный вдруг заскучал и стал писать Мотре любовные записки, которые она поначалу показывала Голове, чтоб того позлить, и чуть-таки не довела начальственное лицо до инфаркта.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68