В тот тоскливый зимний вечер, когда она и ее дружки основательно надегустировались дешевого коньяка и, чтобы наскрести монет на очередную бутылку, решили «повыть» немного в переходе, неотвратимая судьба вынесла на нее Алексея.
Она знала, ведь ведьмы всегда знают, что может принести им искупление, что стоит ей лишь обнять его, если он только позволит, и скверна испарится из ее души, и, увидев его, она сделала шаг к нему навстречу и ласково похвалила его:
– Я же говорила, что ты талантливый, дурачинка, – но сказав это, она разволновалась, ведьмы ведь тоже люди, – и руки ее тут же превратились в злобных змей и те радостно предали ее, ведьму. И Алексей ушел, и она пошла за ним, все еще надеясь, что он остановится, она обнимет его и муки ее наконец прекратятся. Но тут раздался чистый и горький крик, такой, с которым в поднебесье умирает подстреленный лебедь, и, падая замертво, предупреждает товарища своего об опасности. Невидимая сила отбросила ведьму от Алексея, и тот убежал, а она полетела в Горенку, но знакомая ей хата не подавала никаких признаков жизни и она, чтобы не замерзнуть, вломилась в нее и развела в камине костер из его книг. Жалость к себе превратилась вдруг в гнев на Алексея – ну почему он тогда не побежал за ней, не удержал ее, ведь она уступила бы ему… И костер, это был скорее костер в камине, чем просто огонь, постепенно превратился в адское пламя, и свиное рыло, выглянувшее из угла комнаты, тащило ее в темный лес из согревшейся и напомнившей ей про несколько счастливых месяцев комнаты.
А в лесу она покрылась густой черной шерстью, и черт объявил ей, что она будет его второй чертовкой и они будут весело проводить время – пугать баб, вводить в грех православных из деревни, а по весне скакать друг за другом по кустам.
От таких перспектив Аленкино сердце через несколько дней окончательно остановилось, правда, за секунду до этого невидимая и добрая сила подарила ей прощение, и она внезапно исчезла, и не осталось в лесу от нее ничего, кроме печального крика, который и до сего часа пугает иногда забредшего в него путника и который жители Горенки по незнанию принимают за шутки леших.
А в небе над Горенкой, если только посетители корчмы не лгут, появляется иногда по ночам большая и грустная звезда, которая плавно скользит по небосводу и застывает над хатой того студента, который стал знаменитым писателем.
Треугольное счастье
Голова, подозрительный не только от рождения, но и по долгу службы, нутром чувствовал, что между Гапкой, такой молоденькой и хорошенькой, и Тоскливцем что-то происходит. Ведь оказался же тогда Тоскливец в шкафу в одном исподнем… Но возвращаться к этой теме Голове не хотелось, потому что Тоскливец мог припомнить ему цыганочку, об одном воспоминании о которой у Головы начинали мучительно ныть плохо зажившие раны на темени. Голова внимательно всматривался то в прозрачно-серые, то в серо-мутные глаза Тоскливца, но прочитать в них ничего не мог, кроме показной преданности да желания что-нибудь стибрить. Но время шло, и Голова склонялся к тому, что Тоскливец, появившийся из шкафа, был галлюцинацией, а на самом деле все у него, у Головы, в порядке и беспокоиться абсолютно не о чем. Гапка, правда, подозрительно часто моталась к свояченице, но женщины – это ведь такой народ, который и дня не может прожить, чтобы не перемыть всему селу косточки, и Голова с этим почти смирился.
Черту, однако, все это было известно, и он решил Тоскливца подкузьмить, да так, чтобы все село и окрестные лешие реготали бы потом несколько лет подряд.
И он, притворившись Головой, спрятался у Тоскливца в провонявшемся всякой гадостью шкафу и стал дожидаться того момента, когда наша парочка начнет предаваться известным утехам. Ждать ему пришлось недолго, потому что зимние вечера в деревне удивительно скучны и заняться особенно-то нечем, и как только Голова погрузился в глубокий сон после бутылки свежайшего «Черниговского» с селедочкой под зеленым лучком, которую ему специально приготовила Гапка, чтобы он от жажды допил бутылку до конца, наша прелестница выпорхнула из мужниной хаты и, запутывая следы, сначала двинулась к дому свояченицы, а затем взяла курс на известный ей домик: благо Клара как всегда была в отъезде и ничто не предвещало беды.
А затаившийся черт (вот дьявольское отродье!) уже потирал от предвкушения свои когтистые конечности и готовился от души повеселиться, наблюдая, как Тоскливец будет праздновать труса.
А настоящий Голова тем временем проснулся от собственного храпа и, обнаружив, что птичка улетела, решил на всякий случай нанести Тоскливцу, так сказать, визит вежливости и разведать обстановку на месте.
Правда, идти на холодную улицу у него никакого желания не было, но ревность душила его изнутри, как удав, и он кое-как на скорую руку одевшись, потащился к Тоскливцу, проклиная и его, и собственную старость, и ветреную Гапку. Холодный ветер его несколько протрезвил, и он уже было повернул обратно, но внутренний голос посоветовал ему отбросить сомнения и идти прямо к цели.
Внутреннему голосу Голова не доверял, потому что он не доверял никому и не был расположен следовать его советам, но так как он и сам сомневался в Гапке, то решил довести дело до конца. И, чертыхнувшись, он снова тронулся в путь. Снег скрипел у него под ногами, собаки лаяли так, словно окончательно сошли с ума, а чертовка прикрыла собой месяц, и если бы не белый снег, то он окончательно сбился бы с пути и пропал в собственном селе без вести ни за понюшку табаку. К тому же по дороге ему встретилась Мотря, ее за то место, где у городских девушек бывает талия, поддерживал Дваждырожденный, который, видать, опасался, что нижняя ее часть не выдержит веса верхней и надстройка рухнет в снег с ненадежного, по причине вихляния, фундамента.
Голова хотел было сделать ему замечание, но вовремя спохватился – Дваждырожденный, хотя и был в летах, но женат, как и Мотря, не был и мог позволить себе придерживать за талию кого угодно. К тому же оказалось, что они тоже идут к Тоскливцу, чтобы что-то у него выяснить, забыв, вероятно, что у того выяснить что-либо совершенно невозможно. Голова был вынужден признаться, что и он решил заглянуть к Тоскливцу на огонек, чтобы проверить, достаточно ли хорошо устроен его подчиненный, и все они дружно зашагали дальше по тягостной и холодной дороге жизни, которая на этот раз вела их к загадочному деревенскому писарю.
А тем временем Гапка и Тоскливей, бросились в объятия друг друга, чтобы оттаять душой и согреться среди той холодной и белой пустыни, в которую превратилась покрытая снегом Горенка. Но черту этого было мало, ведь он хотел накрыть их с поличным во время главного блюда их небогатого меню, и поэтому он принялся втемяшивать в башку Тоскливцу какую-то гадость, и тот сразу припомнил, что купил для своей ненаглядной шелковые черные чулочки с подвязочками, и принялся упрашивать Гапку их примерить, чтобы убедиться, что обновка пришлась впору.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68