– Призраков не бывает, причем особенно не бывает призраков котов.
– А если он все-таки приходит…
– Кто приходит?
– Ты понимаешь, это, Мыкита, призрак Васьки таскается по ночам по моей хате и все норовит меня разбудить, чтобы допечь дурацкими разговорами о том, как я его плохо кормил и он поэтому отправился искать еду и попал под мотоцикл. Если его послушать, так я прямо преступник какой, но по теперешним временам, где набраться деликатесов для котов?
– Да выгони ты его, и делу конец!
– Не получается. Не действует на него ничего, я уж что только не пробовал…
– Так вот оно что… А ты попробуй на улице оставлять кусок рыбы или селедочный хвост, может он тогда в хату заходить не будет?
Голова понял, что Мыкита не знает, как ему помочь, и больше разговоров о призраках не заводил. Когда Голова отобедал, он поблагодарил хозяйку и степенно зашагал по направлению к сельсовету, огляды" ваясь то и дело на понравившийся ему ветеринарский домик, который как-то незаметно раздался вширь и ввысь и покрылся щегольской черепицей.
«Живут же люди, – подумал Голова, – и едят вкусно, а Гапка всякий раз готовит, как будто одолжение делает, а после того, как помолодела, так вообще отбилась от рук… Что с ней делать?». С этими невеселыми мыслями Голова вплыл в контору и тут же наткнулся на мрачные взгляды Маринки и Тоскливца, которые по его багровому, как закат солнца, лицу сразу же определили, что он неплохо провел утро в то время как они нудились в промерзшем за ночь помещении и развлекались ну разве что чаем, к которому Голова как начальник никогда не покупал сахара, потому как норовил почаевничать за счет подчиненных.
– Сахар закончился! – тут же выпалила Маринка, чтобы сбить с Головы спесь.
– Так пойди и купи! – парировал Голова.
– Денег дайте, пойду и куплю.
– У Тоскливца возьми. Он у нас главный по части финансов.
– Шутите, все шутите, пан Голова, – стал отнекиваться Тоскливец, которому совершенно не улыбалось угощать сослуживцев за собственный счет.
Маринка поняла, что сейчас они начнут препираться о том, чья очередь платить за сахар, и это может вызвать у нее очередную депрессию, которая волнами периодически захлестывала ее, и тогда она испытывала страх, обостренно воспринимала одиночество и совершала, чтобы только отделаться от тоски, множество непозволительных глупостей. И поэтому Маринка на полную мощность включила радио, и свой многозначительный диалог Голова и Тоскливец продолжали под бравурный марш, свидетельствующий то ли об очередных победах в народном хозяйстве, то ли о дурном вкусе ди-джея. Впрочем, и радио не помогло, потому что марш тут же закончился и бархатный женский голос заворковал из него о том, что пора приступить к производственной гимнастике. Тоска приблизилась к Маринке еще на шаг, и тогда она изо всех сил заорала:
– Я, я куплю сахар, чтоб вы сдохли! Сил моих на вас нету!
Совершив этот демарш, она накинула дубленку и отправилась в сельпо. Никто не принялся ее удерживать, предлагать взять гривну у него и т. д. «Ну, подползи ты ко мне только, – подумала она про Тоскливца, – я тебя научу за бесплатно нежничать».
А Голова тем временем заперся у себя в кабинете, чтобы спокойно дождаться, пока секретарша принесет сахар, с тем, чтобы потом спокойно, вприкуску с пятирчаткой наслаждаться индийским напитком и размышлять о том, как он отвадит привидение нудного Васьки.
Но мирным этим мечтам не суждено было сбыться, потому что в сельсовет вошел Дваждырожденный и вместо приветствия многозначительно заметил:
– Не судите, да не судимы будете!
От его слов Тоскливей, сжался и словно усох наполовину – как человек мнительный и с рыльцем в пушку он более всего опасался оказаться за решеткой.
– Типун тебе на язык! – гневно вскричал Тоскливец и покрылся багровым и в то же время синюшным румянцем.
– Ага, боишься, – констатировал Дваждырожденный и спокойно уселся за свой совершенно пустой стол – документы Голова Дваждырожденному не доверял, ему достаточно было того, что тот наводит страх на Маринку и Тоскливца.
Но Маринка почему-то все не возвращалась и Голова про себя стал ее распекать в надежде, что она почувствует на расстоянии начальственный гнев. Но Маринке было совершенно не до телепатии и тому подобного, потому что возле сельпо она столкнулась лоб в лоб с кузнецом Назаром, который так взглянул на нее, что ей показалось, что на лицо ей вылили целый ковш расплавленного железа, – видать перегрелся он возле своего горна или одичал в одиночестве среди всякого металлического хлама и, увидев Маринку, вдруг оттаял душой, кто знает… Он даже попытался с Маринкой заговорить, но та шарахнулась от него и даже пошла в противоположную от сельсовета сторону – в селе ходили упорные слухи, что Назар общается с нечистой силой и порчу может навести такую, что ни одна опытная в таких делах старуха не возьмется от нее избавить. Снег хрустел под сапожками Маринки, солнце слепило глаза, а руки, в которых она сжимала пакет с сахаром, совершенно застыли, словно превратились в ледышки. Маринка взяла себя в руки, развернулась и зашагала на этот раз в нужном направлении, стараясь не оглядываться по сторонам, чтоб ненароком не встретиться глазами с Назаром. Но тот – вот хитрюга – подстерегал ее у входа в сельпо, словно предчувствуя, что она вынуждена будет сменить галс, чтобы окончательно не промерзнуть.
– Давай что ли тебя провожу, – предложил он, и Маринка судорожно кивнула, не решаясь перечить нечистой силе.
А тот взял у нее из рук пакет с сахаром, и она смогла тогда засунуть руки в карманы дубленки, чтоб хоть немного их отогреть, и так, молча и не глядя друг на друга, дошли они до присутственного места.
– Ты бы как-то заглянула ко мне на огонек, – предложил на прощание Назар.
Надо сказать, что усы у него были такие густые и длинные, что губ его почти не было видно и казалось, что он разговаривает, не раскрывая рта.
«Так и есть – нечистая сила», – подумалось Маринке и она, выхватив из его рук пакет, взбежала по ступенькам и громко захлопнула за собой дверь.
– Чаю! – раздался из кабинета начальственный рык. – Чаю с пятирчаткой! Полдня она прогуливается по свежему воздуху, и сочувствия нету в ней ну ни на грош…
От такой черной неблагодарности на глазах у Маринки выступили слезы, а горло сдавил горький комок, готовый взорваться громким плачем. Но она сдержалась и даже быстро заварила Голове чай, и тот, как и планировал, часа два или три сибаритствовал на диване, предаваясь размышлениям и поглядывая на пушистые снежинки, которые плавно исполняли в воздухе свой первый и последний вальс на пути к и без того заваленной снегом Горенке. Впрочем, его послеобеденный кайф вскоре был испорчен:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68
– А если он все-таки приходит…
– Кто приходит?
– Ты понимаешь, это, Мыкита, призрак Васьки таскается по ночам по моей хате и все норовит меня разбудить, чтобы допечь дурацкими разговорами о том, как я его плохо кормил и он поэтому отправился искать еду и попал под мотоцикл. Если его послушать, так я прямо преступник какой, но по теперешним временам, где набраться деликатесов для котов?
– Да выгони ты его, и делу конец!
– Не получается. Не действует на него ничего, я уж что только не пробовал…
– Так вот оно что… А ты попробуй на улице оставлять кусок рыбы или селедочный хвост, может он тогда в хату заходить не будет?
Голова понял, что Мыкита не знает, как ему помочь, и больше разговоров о призраках не заводил. Когда Голова отобедал, он поблагодарил хозяйку и степенно зашагал по направлению к сельсовету, огляды" ваясь то и дело на понравившийся ему ветеринарский домик, который как-то незаметно раздался вширь и ввысь и покрылся щегольской черепицей.
«Живут же люди, – подумал Голова, – и едят вкусно, а Гапка всякий раз готовит, как будто одолжение делает, а после того, как помолодела, так вообще отбилась от рук… Что с ней делать?». С этими невеселыми мыслями Голова вплыл в контору и тут же наткнулся на мрачные взгляды Маринки и Тоскливца, которые по его багровому, как закат солнца, лицу сразу же определили, что он неплохо провел утро в то время как они нудились в промерзшем за ночь помещении и развлекались ну разве что чаем, к которому Голова как начальник никогда не покупал сахара, потому как норовил почаевничать за счет подчиненных.
– Сахар закончился! – тут же выпалила Маринка, чтобы сбить с Головы спесь.
– Так пойди и купи! – парировал Голова.
– Денег дайте, пойду и куплю.
– У Тоскливца возьми. Он у нас главный по части финансов.
– Шутите, все шутите, пан Голова, – стал отнекиваться Тоскливец, которому совершенно не улыбалось угощать сослуживцев за собственный счет.
Маринка поняла, что сейчас они начнут препираться о том, чья очередь платить за сахар, и это может вызвать у нее очередную депрессию, которая волнами периодически захлестывала ее, и тогда она испытывала страх, обостренно воспринимала одиночество и совершала, чтобы только отделаться от тоски, множество непозволительных глупостей. И поэтому Маринка на полную мощность включила радио, и свой многозначительный диалог Голова и Тоскливец продолжали под бравурный марш, свидетельствующий то ли об очередных победах в народном хозяйстве, то ли о дурном вкусе ди-джея. Впрочем, и радио не помогло, потому что марш тут же закончился и бархатный женский голос заворковал из него о том, что пора приступить к производственной гимнастике. Тоска приблизилась к Маринке еще на шаг, и тогда она изо всех сил заорала:
– Я, я куплю сахар, чтоб вы сдохли! Сил моих на вас нету!
Совершив этот демарш, она накинула дубленку и отправилась в сельпо. Никто не принялся ее удерживать, предлагать взять гривну у него и т. д. «Ну, подползи ты ко мне только, – подумала она про Тоскливца, – я тебя научу за бесплатно нежничать».
А Голова тем временем заперся у себя в кабинете, чтобы спокойно дождаться, пока секретарша принесет сахар, с тем, чтобы потом спокойно, вприкуску с пятирчаткой наслаждаться индийским напитком и размышлять о том, как он отвадит привидение нудного Васьки.
Но мирным этим мечтам не суждено было сбыться, потому что в сельсовет вошел Дваждырожденный и вместо приветствия многозначительно заметил:
– Не судите, да не судимы будете!
От его слов Тоскливей, сжался и словно усох наполовину – как человек мнительный и с рыльцем в пушку он более всего опасался оказаться за решеткой.
– Типун тебе на язык! – гневно вскричал Тоскливец и покрылся багровым и в то же время синюшным румянцем.
– Ага, боишься, – констатировал Дваждырожденный и спокойно уселся за свой совершенно пустой стол – документы Голова Дваждырожденному не доверял, ему достаточно было того, что тот наводит страх на Маринку и Тоскливца.
Но Маринка почему-то все не возвращалась и Голова про себя стал ее распекать в надежде, что она почувствует на расстоянии начальственный гнев. Но Маринке было совершенно не до телепатии и тому подобного, потому что возле сельпо она столкнулась лоб в лоб с кузнецом Назаром, который так взглянул на нее, что ей показалось, что на лицо ей вылили целый ковш расплавленного железа, – видать перегрелся он возле своего горна или одичал в одиночестве среди всякого металлического хлама и, увидев Маринку, вдруг оттаял душой, кто знает… Он даже попытался с Маринкой заговорить, но та шарахнулась от него и даже пошла в противоположную от сельсовета сторону – в селе ходили упорные слухи, что Назар общается с нечистой силой и порчу может навести такую, что ни одна опытная в таких делах старуха не возьмется от нее избавить. Снег хрустел под сапожками Маринки, солнце слепило глаза, а руки, в которых она сжимала пакет с сахаром, совершенно застыли, словно превратились в ледышки. Маринка взяла себя в руки, развернулась и зашагала на этот раз в нужном направлении, стараясь не оглядываться по сторонам, чтоб ненароком не встретиться глазами с Назаром. Но тот – вот хитрюга – подстерегал ее у входа в сельпо, словно предчувствуя, что она вынуждена будет сменить галс, чтобы окончательно не промерзнуть.
– Давай что ли тебя провожу, – предложил он, и Маринка судорожно кивнула, не решаясь перечить нечистой силе.
А тот взял у нее из рук пакет с сахаром, и она смогла тогда засунуть руки в карманы дубленки, чтоб хоть немного их отогреть, и так, молча и не глядя друг на друга, дошли они до присутственного места.
– Ты бы как-то заглянула ко мне на огонек, – предложил на прощание Назар.
Надо сказать, что усы у него были такие густые и длинные, что губ его почти не было видно и казалось, что он разговаривает, не раскрывая рта.
«Так и есть – нечистая сила», – подумалось Маринке и она, выхватив из его рук пакет, взбежала по ступенькам и громко захлопнула за собой дверь.
– Чаю! – раздался из кабинета начальственный рык. – Чаю с пятирчаткой! Полдня она прогуливается по свежему воздуху, и сочувствия нету в ней ну ни на грош…
От такой черной неблагодарности на глазах у Маринки выступили слезы, а горло сдавил горький комок, готовый взорваться громким плачем. Но она сдержалась и даже быстро заварила Голове чай, и тот, как и планировал, часа два или три сибаритствовал на диване, предаваясь размышлениям и поглядывая на пушистые снежинки, которые плавно исполняли в воздухе свой первый и последний вальс на пути к и без того заваленной снегом Горенке. Впрочем, его послеобеденный кайф вскоре был испорчен:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68