Наши "илы" отработали, поворачиваем с Горьковым обратно и тут встречаем еще одну группу штурмовиков - одиннадцать самолетов под прикрытием Калашонка, Козлова, Маслова.
"Илы" возглавляет "Лев-3" - командир эскадрильи 672-го штурмового полка Георгий Ковалев.
Посмотрел я на "горбатых" и "лавочкиных" - туговато им будет, если подойдут немцы. Решаю вернуться. Крутой разворот на сто восемьдесят градусов и мы вместе с боевыми друзьями. Пятерка - не тройка, в чем мы убедились через несколько минут.
Горьков первым заметил несущиеся на максимальной скорости пять групп ФВ-190.
- Калаш, атакуем всей группой, - говорю я, и мы идем на "фоккеров". Одного из них мне удалось сразить с ходу короткой прицельной очередью. Проскочив вниз, резко меняю траекторию полета - на девяносто градусов врерх - и бью по "брюху" второго "фоккера". Он тоже горит. Первая восьмерка рассыпалась. Второй занят Калашонок. Мы с Горьковым переключились на следующую. А в это время один из "фоккеров" стал поливать меня огнем. Горьков меткой очередью сражает его. "Фоккеры" продолжают бой. Откуда такое упорство? Ага, ясно - ждали "мессершмиттов", вот те уже появились. Нам с Горьковым становится туго. Однако продолжаем атаковать, сбиваем еще по одному самолету.
Вдруг слышу голос Калашонка:
- "Фоккеры" атакуют "горбатых"!
- Горкин, за мной! - передаю ведомому, и мы спешим выручать наших штурмовиков.
Потеряв восемь самолетов, фашисты вынуждены выйти из боя. Правда, одного "горбатого" они подбили, но ему удалось дотянуть до аэродрома, произвести посадку. Проводив "илы" домой, мы приземлились в Бад-Веслау.
Так прошел воздушный бой над Австрийскими Альпами. Как не похож он на тот, над горами Кавказа, который был моим боевым крещением. Там против нашей шестерки была одна "рама". Здесь пятерка дралась против тридцати "фоккеров" и четырех "мессершмиттов". Тогда мы с трудом сбили свою единственную цель. Сейчас вогнали в землю восемь стервятников. В первом бою я смог выпустить лишь одну пробную очередь. В этом - уничтожил три вражеских самолета.
Первый адлерский бой... Я тогда неотступно шел за ведущим и больше всего на свете боялся его потерять. Ни о чем другом не думал, ничего вокруг не видел. Не могло быть и речи о том, чтобы оценивать обстановку и анализировать ее. Но все же адлерский воздушный бой, длившийся всего восемь минут, многому научил. С него-то и начался счет боевым вылетам, которых к концу войны было более шестисот, с сорока шестью личными победами и восемью - в группе.
Хозяин неба! Это как награда за все пережитое и выстраданное.
13 апреля штурмом взята Вена. Война явно подходит к концу. Поступают сообщения об успешном развитии Берлинской операции войсками 1-го и 2-го Белорусских и 1-го Украинского фронтов.
С нами рядом базировался мой бывший 164-й полк. И, конечно, радость по поводу взятия Вены мы разделили с его летчиками, техниками, механиками. Всеобщий любимец Ваня Калишенко тут же растянул мехи своей гармони, и полилась над летным полем волшебная мелодия венского вальса. Начались танцы, которым очень обрадовались наши девчонки - в последнее время мы не баловали их веселыми вечерами, не до этого было.
В полку митинг. Зачитан приказ о поощрении отличившихся в боях за Вену и благодарственные письма, отправляемые на Родину командованием. Послано такое письмо и моим родителям на Волгу. В нем сообщалось, что меня представили к званию дважды Героя Советского Союза. "Как будут счастливы отец и мать!"-подумал я. Давно не видел, их, соскучился, истосковался по ним и по Маше. Одно утешало - скоро войне конец.
Благодарственное письмо, отпечатанное на машинке, за подписью Онуфриенко, Якубовского, Резникова, Прожеева я и сейчас бережно храню. Это последний дорогой для меня документ, подписанный Григорием Денисовичем Онуфриенко.
Случилось то, чего никто не ожидал...
Кравцов, Якубовский и я обратились к Онуфриенко с просьбой разрешить нам съездить в Вену. День был пасмурный, но теплый, вылетов, кроме как на разведку, не намечалось. Командир полка сказал:
- Хорошо, вы это заслужили. Поеду и я с вами.
На трофейном "хорьхе" за двадцать минут добрались до Вены. Прокатились по ее улицам, прошлись пешком. Город еще дымился, было много руин. Затем побывали в нашей комендатуре.
На этом осмотр Вены закончился. Мы затратили на него всего три часа. Но в полку ждал нас разгневанный командир дивизии подполковник Ф. С. Шаталин. Он сразу наговорил Онуфриенко немало обидных слов и в нашем присутствии объявил, что за самовольное оставление полка отстраняет его от командования.
Мы не поверили своим ушам. Думали, что комдив, отойдя, откажется от столь скоропалительного решения. Однако вскоре Онуфриенко оставил полк.
Тяжким было прощание с Онуфриенко. А для меня - особенно. Расставаясь, мы крепко обнялись и расцеловались.
- Держись, Скоморох, война кончается, но впереди у нас еще много дел, сказал он, и я вновь подивился его оптимизму и крепости духа.
- Прощай, отец Онуфрий, спасибо тебе за все... за все...
После ухода Онуфриенко полк как будто осиротел. Кто мог заменить нам "отца Онуфрия", с которым мы прошли самые трудные версты войны?
...Враг появляется в небе редко и только большими группами. Мы добились разрешения на свободную охоту - искать и бить противника в тылу, на его аэродромах. И вот с Горьковым отправились в такой полет. По пути заметили вражеский аэродром. Один самолет подожгли на стоянке, второй - на разбеге. Пошли на другой аэродром. Применяем хитрый прием: на бреющем подходим к летному полю, делаем крутую горку, потом выходим как бы на петлю - и прицельно бьем по крестоносным машинам. Один заход, второй. Вдруг видим - вокруг нас "мессершмитты".
Увеличиваем интервал и, отбиваясь, отходим, всячески уклоняясь от снарядных трасс.
- Горкин, как с горючим? - спрашиваю.
- На пределе.
Ну что ж, ничего не поделаешь, надо выходить из боя. Затяжеляю винт, полный газ - и камнем бросаюсь вниз. Горьков за мной. У самой земли переходим на бреющий. А "мессеры", немного поотстав, продолжают преследование. Выскочили к Дунаю, идем, почти касаясь винтами волн. Вижу, пара "мессеров" пристраивается к Горькову. Развернулся, дал очередь - отстали.
К Вене подошли - бензин на нуле. Но все-таки дотянули до аэродрома. У Горькова мотор остановился на планировании, у меня - при заруливании.
Вылезли мы из кабин и неожиданно громко рассмеялись. Это была своеобразная разрядка после столь длительного состояния напряженности, вызванного и уходом Онуфриенко, и неудачей в последнем вылете: ведь в самом конце войны чуть не сложили крылья...
Через день представилась возможность взять реванш. Шестеркой вылетели на прикрытие войск. С земли нас предупредили: впереди до двадцати пяти "фоккеров".
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84
"Илы" возглавляет "Лев-3" - командир эскадрильи 672-го штурмового полка Георгий Ковалев.
Посмотрел я на "горбатых" и "лавочкиных" - туговато им будет, если подойдут немцы. Решаю вернуться. Крутой разворот на сто восемьдесят градусов и мы вместе с боевыми друзьями. Пятерка - не тройка, в чем мы убедились через несколько минут.
Горьков первым заметил несущиеся на максимальной скорости пять групп ФВ-190.
- Калаш, атакуем всей группой, - говорю я, и мы идем на "фоккеров". Одного из них мне удалось сразить с ходу короткой прицельной очередью. Проскочив вниз, резко меняю траекторию полета - на девяносто градусов врерх - и бью по "брюху" второго "фоккера". Он тоже горит. Первая восьмерка рассыпалась. Второй занят Калашонок. Мы с Горьковым переключились на следующую. А в это время один из "фоккеров" стал поливать меня огнем. Горьков меткой очередью сражает его. "Фоккеры" продолжают бой. Откуда такое упорство? Ага, ясно - ждали "мессершмиттов", вот те уже появились. Нам с Горьковым становится туго. Однако продолжаем атаковать, сбиваем еще по одному самолету.
Вдруг слышу голос Калашонка:
- "Фоккеры" атакуют "горбатых"!
- Горкин, за мной! - передаю ведомому, и мы спешим выручать наших штурмовиков.
Потеряв восемь самолетов, фашисты вынуждены выйти из боя. Правда, одного "горбатого" они подбили, но ему удалось дотянуть до аэродрома, произвести посадку. Проводив "илы" домой, мы приземлились в Бад-Веслау.
Так прошел воздушный бой над Австрийскими Альпами. Как не похож он на тот, над горами Кавказа, который был моим боевым крещением. Там против нашей шестерки была одна "рама". Здесь пятерка дралась против тридцати "фоккеров" и четырех "мессершмиттов". Тогда мы с трудом сбили свою единственную цель. Сейчас вогнали в землю восемь стервятников. В первом бою я смог выпустить лишь одну пробную очередь. В этом - уничтожил три вражеских самолета.
Первый адлерский бой... Я тогда неотступно шел за ведущим и больше всего на свете боялся его потерять. Ни о чем другом не думал, ничего вокруг не видел. Не могло быть и речи о том, чтобы оценивать обстановку и анализировать ее. Но все же адлерский воздушный бой, длившийся всего восемь минут, многому научил. С него-то и начался счет боевым вылетам, которых к концу войны было более шестисот, с сорока шестью личными победами и восемью - в группе.
Хозяин неба! Это как награда за все пережитое и выстраданное.
13 апреля штурмом взята Вена. Война явно подходит к концу. Поступают сообщения об успешном развитии Берлинской операции войсками 1-го и 2-го Белорусских и 1-го Украинского фронтов.
С нами рядом базировался мой бывший 164-й полк. И, конечно, радость по поводу взятия Вены мы разделили с его летчиками, техниками, механиками. Всеобщий любимец Ваня Калишенко тут же растянул мехи своей гармони, и полилась над летным полем волшебная мелодия венского вальса. Начались танцы, которым очень обрадовались наши девчонки - в последнее время мы не баловали их веселыми вечерами, не до этого было.
В полку митинг. Зачитан приказ о поощрении отличившихся в боях за Вену и благодарственные письма, отправляемые на Родину командованием. Послано такое письмо и моим родителям на Волгу. В нем сообщалось, что меня представили к званию дважды Героя Советского Союза. "Как будут счастливы отец и мать!"-подумал я. Давно не видел, их, соскучился, истосковался по ним и по Маше. Одно утешало - скоро войне конец.
Благодарственное письмо, отпечатанное на машинке, за подписью Онуфриенко, Якубовского, Резникова, Прожеева я и сейчас бережно храню. Это последний дорогой для меня документ, подписанный Григорием Денисовичем Онуфриенко.
Случилось то, чего никто не ожидал...
Кравцов, Якубовский и я обратились к Онуфриенко с просьбой разрешить нам съездить в Вену. День был пасмурный, но теплый, вылетов, кроме как на разведку, не намечалось. Командир полка сказал:
- Хорошо, вы это заслужили. Поеду и я с вами.
На трофейном "хорьхе" за двадцать минут добрались до Вены. Прокатились по ее улицам, прошлись пешком. Город еще дымился, было много руин. Затем побывали в нашей комендатуре.
На этом осмотр Вены закончился. Мы затратили на него всего три часа. Но в полку ждал нас разгневанный командир дивизии подполковник Ф. С. Шаталин. Он сразу наговорил Онуфриенко немало обидных слов и в нашем присутствии объявил, что за самовольное оставление полка отстраняет его от командования.
Мы не поверили своим ушам. Думали, что комдив, отойдя, откажется от столь скоропалительного решения. Однако вскоре Онуфриенко оставил полк.
Тяжким было прощание с Онуфриенко. А для меня - особенно. Расставаясь, мы крепко обнялись и расцеловались.
- Держись, Скоморох, война кончается, но впереди у нас еще много дел, сказал он, и я вновь подивился его оптимизму и крепости духа.
- Прощай, отец Онуфрий, спасибо тебе за все... за все...
После ухода Онуфриенко полк как будто осиротел. Кто мог заменить нам "отца Онуфрия", с которым мы прошли самые трудные версты войны?
...Враг появляется в небе редко и только большими группами. Мы добились разрешения на свободную охоту - искать и бить противника в тылу, на его аэродромах. И вот с Горьковым отправились в такой полет. По пути заметили вражеский аэродром. Один самолет подожгли на стоянке, второй - на разбеге. Пошли на другой аэродром. Применяем хитрый прием: на бреющем подходим к летному полю, делаем крутую горку, потом выходим как бы на петлю - и прицельно бьем по крестоносным машинам. Один заход, второй. Вдруг видим - вокруг нас "мессершмитты".
Увеличиваем интервал и, отбиваясь, отходим, всячески уклоняясь от снарядных трасс.
- Горкин, как с горючим? - спрашиваю.
- На пределе.
Ну что ж, ничего не поделаешь, надо выходить из боя. Затяжеляю винт, полный газ - и камнем бросаюсь вниз. Горьков за мной. У самой земли переходим на бреющий. А "мессеры", немного поотстав, продолжают преследование. Выскочили к Дунаю, идем, почти касаясь винтами волн. Вижу, пара "мессеров" пристраивается к Горькову. Развернулся, дал очередь - отстали.
К Вене подошли - бензин на нуле. Но все-таки дотянули до аэродрома. У Горькова мотор остановился на планировании, у меня - при заруливании.
Вылезли мы из кабин и неожиданно громко рассмеялись. Это была своеобразная разрядка после столь длительного состояния напряженности, вызванного и уходом Онуфриенко, и неудачей в последнем вылете: ведь в самом конце войны чуть не сложили крылья...
Через день представилась возможность взять реванш. Шестеркой вылетели на прикрытие войск. С земли нас предупредили: впереди до двадцати пяти "фоккеров".
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84