Он спал вместе с Кэрол и был ее любимцем. Однажды утром он вышел в сад и больше не вернулся.
Лето в том году выдалось знойное, в воздухе было разлито напряжение, все стали раздражительными и вспыльчивыми. Дэвид тогда выкопал бассейн для детей и натянул над ним полиэтиленовую пленку на алюминиевом каркасе.
Джонни обрадовался — будет так здорово плавать и играть в собственном бассейне; потом это ему наскучило. Кэрол там нравилось, и это раздражало ее приемного брата: он не выносил, когда кто-то любит то, что ему не нравится, да и вообще он не переваривал Кэрол.
Как-то утром, через три-четыре дня после пропажи Моггита, Джонни встал спозаранок. Он не знал, что Кэрол тоже не спала; она мигом оделась, как только услыхала, что дверь соседней спальни тихонько открылась и снова закрылась.
Ее брат (она всегда произносила это слово с нажимом) последнее время часто вставал очень рано, на несколько часов раньше всех остальных, и Кэрол хотела знать, что он собирается делать. Это не так уж волновало ее, но вызывало некоторую ревность, а еще больше — любопытство. Хоть Джонни настоящая свинья, лучше пусть он пойдет с ней в бассейн, чем будет заниматься своими дурацкими таинственными делами в одиночку.
Сам же Джонни никому не позволил бы решать за него, чем ему заниматься. Ходить в школу летом не надо, и он может заниматься своими “штучками”; у него было любимое место за садовой оградой — там за колючей изгородью начинались луга и поля фермеров, которые тянулись вдаль к северу и северо-западу. Здесь он проводил долгие часы, пока его не звали домой или пока он не чувствовал, что настало время обеда.
Если бы приемные родители спросили его, чем он там занимается целыми часами, он бы просто ответил: “Играю”, и все. Но Кэрол хотелось выяснить, во что именно он там играет. Разве может быть что-то интереснее бассейна? Вот она и пошла за Джонни, миновала на цыпочках родительскую спальню и очутилась в саду. Сияющее солнце только что взошло над горизонтом и затопило солнцем пробудившийся простор.
Джонни обошел бассейн, упакованный в прозрачную пленку, и углубился в сад, направляясь к ограде. Он привычно пролез сквозь дыру на высоте около пяти футов и спрыгнул вниз с той стороны. Потом пробрался сквозь кустарник и вышел в поле, навстречу солнечному сиянию. Следом за ним появилась Кэрол.
Полем он прошел с полмили, затем добрался до старой разбитой колеи, огибавшей заброшенную ферму, которая утопала в буйных зарослях зелени, скрывавшей остатки стен и обломки камня. Джонни срезал угол, двинувшись прямиком через луг, и его темная голова мелькала среди высокой раскачивающейся травы.
Стоя на заросших травой ступенях, оставшихся от дома, Кэрол проследила взглядом, куда направляется Джонни, чтобы отправиться за ним. Эти развалины были секретом Джонни, местом его тайных игр. И она разгадала этот секрет!
Джонни скрылся среди груды заросших сорняком обломков стен, когда его сестра, запыхавшись, перебежала лужайку. Отдышавшись, она поглядела в обе стороны вдоль заросшей дороги, некогда служившей для подъезда к ферме, шагнула к развалинам и снова замерла... Что это? Крик? Кошачий крик! Моггит?
Моггит!
Кэрол зажала рот ладошкой. У нее перехватило дыхание. Бедненький Моггит, он застрял в этих развалинах. Может, из-за него Джонни и пошел сюда: услышал крики Могтита, который не может выбраться из какой-то дыры, куда он угодил.
Кэрол хотела откликнуться на странные жалобные крики кота, чтобы он немного успокоился, услыхав ее, но потом решила не делать этого, потому что Моггит от неожиданности мог дернуться и провалиться еще глубже. И потом, может быть, он потому и мяукнул, что Джонни уже пытается ему помочь.
Задержав дыхание, Кэрол пересекла разбитую пыльную дорогу и попала на широкое пространство. Когда-то вокруг были различные постройки, принадлежавшие ферме. Теперь это место окружали груды камней, покрытых плющом и разросшимся орешником, скрывавшими следы разрушений. Обломки камня и щебень осыпались под ногами, и тропа, протоптанная Джонни, была ясно видна среди поросли.
Тропа вела через заросли, чья листва образовывала как бы туннель, куда почти не проникал свет. Семилетняя девочка продолжала свой путь. Кэрол уже не могла вернуться, вопли Моггита (она была уверена, что это Моггит, и в то же время молилась, чтобы это оказался не он) вели ее вперед. И тут заросли кончились, хлынул яркий солнечный свет, и, щурясь и мигая, Кэрол увидела Джонни, который сидел посреди расчищенной лужайки.
Она увидела Джонни, увидела, чем он тут занимается, но сразу не поняла — ее детский ум не мог этого осознать, не мог поверить. Потом поняла... Нет, она ошибалась, это совсем не ее кот.
Ее Моггит, с белоснежным брюшком и лапами, с пышным хвостом и гладкой блестящей черной спиной и шеей, ее Моггит, со взглядом и повадками Одинокого Охотника...
А тут какая-то измочаленная болтающаяся тряпка, никакой не кот.
У Кэрол все помутилось, она, теряя сознание, упала рядом с остатком стены, стукнувшись об обломок кирпича, и Джонни услышал шум. Он повернул голову, но не сразу заметил Кэрол — только лужайка и привычные груды камней. А Кэрол успела его разглядеть: припухлое лицо, выпуклые безжизненные глаза, залитые кровью руки, похожие на лапы с когтями. Рядом с ним, на стене, где он сидел, лежал открытый перочинный ножик, рука крепко сжимала остро заточенный прут с красным кончиком.
И Моггита она тоже разглядела. Его задняя лапа едва касалась земли, слабо царапала траву в попытке поддержать тело и снять вес с шеи, охваченной петлей из тонкой проволоки, которая была захлестнута за ветку бузины. Вырванный желтый глаз болтался на тонкой жилке; пышная белая шерсть на брюшке слиплась и стала алой — живот был вспорот, внутренности блестели на солнце.
Но это не все. Тут была еще пара пропавших отцовских любимцев-голубей; они тоже болтались безвольно на соседней ветке, их крылья слабо дергались; а на земле лежал еще живой ежик, проткнутый насквозь стальной спицей; все это дергалось вокруг Джонни, окружало его кольцом нескончаемой агонии. Похоже, имелись и другие жертвы, но Кэрол больше не в состоянии была глядеть на это.
Джонни успокоился, никого не заметив, и вернулся к своей забаве. Сквозь наворачивающиеся слезы Кэрол увидела, что он встал, взял в одну руку мертвого голубя, проткнул отточенным прутиком остывающее тельце. Он снова и снова пронзал мертвую плоть, словно... словно она вовсе не была бесчувственной! Словно он верил, что эта окровавленная, остывшая, искалеченная тушка могла что-то чувствовать. Джонни хихикал, приговаривал, бормотал, глядя на эти несчастные искалеченные то ли живые, то ли мертвые, то ли на последнем издыхании тела, он и не пытался прекратить их агонию.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135
Лето в том году выдалось знойное, в воздухе было разлито напряжение, все стали раздражительными и вспыльчивыми. Дэвид тогда выкопал бассейн для детей и натянул над ним полиэтиленовую пленку на алюминиевом каркасе.
Джонни обрадовался — будет так здорово плавать и играть в собственном бассейне; потом это ему наскучило. Кэрол там нравилось, и это раздражало ее приемного брата: он не выносил, когда кто-то любит то, что ему не нравится, да и вообще он не переваривал Кэрол.
Как-то утром, через три-четыре дня после пропажи Моггита, Джонни встал спозаранок. Он не знал, что Кэрол тоже не спала; она мигом оделась, как только услыхала, что дверь соседней спальни тихонько открылась и снова закрылась.
Ее брат (она всегда произносила это слово с нажимом) последнее время часто вставал очень рано, на несколько часов раньше всех остальных, и Кэрол хотела знать, что он собирается делать. Это не так уж волновало ее, но вызывало некоторую ревность, а еще больше — любопытство. Хоть Джонни настоящая свинья, лучше пусть он пойдет с ней в бассейн, чем будет заниматься своими дурацкими таинственными делами в одиночку.
Сам же Джонни никому не позволил бы решать за него, чем ему заниматься. Ходить в школу летом не надо, и он может заниматься своими “штучками”; у него было любимое место за садовой оградой — там за колючей изгородью начинались луга и поля фермеров, которые тянулись вдаль к северу и северо-западу. Здесь он проводил долгие часы, пока его не звали домой или пока он не чувствовал, что настало время обеда.
Если бы приемные родители спросили его, чем он там занимается целыми часами, он бы просто ответил: “Играю”, и все. Но Кэрол хотелось выяснить, во что именно он там играет. Разве может быть что-то интереснее бассейна? Вот она и пошла за Джонни, миновала на цыпочках родительскую спальню и очутилась в саду. Сияющее солнце только что взошло над горизонтом и затопило солнцем пробудившийся простор.
Джонни обошел бассейн, упакованный в прозрачную пленку, и углубился в сад, направляясь к ограде. Он привычно пролез сквозь дыру на высоте около пяти футов и спрыгнул вниз с той стороны. Потом пробрался сквозь кустарник и вышел в поле, навстречу солнечному сиянию. Следом за ним появилась Кэрол.
Полем он прошел с полмили, затем добрался до старой разбитой колеи, огибавшей заброшенную ферму, которая утопала в буйных зарослях зелени, скрывавшей остатки стен и обломки камня. Джонни срезал угол, двинувшись прямиком через луг, и его темная голова мелькала среди высокой раскачивающейся травы.
Стоя на заросших травой ступенях, оставшихся от дома, Кэрол проследила взглядом, куда направляется Джонни, чтобы отправиться за ним. Эти развалины были секретом Джонни, местом его тайных игр. И она разгадала этот секрет!
Джонни скрылся среди груды заросших сорняком обломков стен, когда его сестра, запыхавшись, перебежала лужайку. Отдышавшись, она поглядела в обе стороны вдоль заросшей дороги, некогда служившей для подъезда к ферме, шагнула к развалинам и снова замерла... Что это? Крик? Кошачий крик! Моггит?
Моггит!
Кэрол зажала рот ладошкой. У нее перехватило дыхание. Бедненький Моггит, он застрял в этих развалинах. Может, из-за него Джонни и пошел сюда: услышал крики Могтита, который не может выбраться из какой-то дыры, куда он угодил.
Кэрол хотела откликнуться на странные жалобные крики кота, чтобы он немного успокоился, услыхав ее, но потом решила не делать этого, потому что Моггит от неожиданности мог дернуться и провалиться еще глубже. И потом, может быть, он потому и мяукнул, что Джонни уже пытается ему помочь.
Задержав дыхание, Кэрол пересекла разбитую пыльную дорогу и попала на широкое пространство. Когда-то вокруг были различные постройки, принадлежавшие ферме. Теперь это место окружали груды камней, покрытых плющом и разросшимся орешником, скрывавшими следы разрушений. Обломки камня и щебень осыпались под ногами, и тропа, протоптанная Джонни, была ясно видна среди поросли.
Тропа вела через заросли, чья листва образовывала как бы туннель, куда почти не проникал свет. Семилетняя девочка продолжала свой путь. Кэрол уже не могла вернуться, вопли Моггита (она была уверена, что это Моггит, и в то же время молилась, чтобы это оказался не он) вели ее вперед. И тут заросли кончились, хлынул яркий солнечный свет, и, щурясь и мигая, Кэрол увидела Джонни, который сидел посреди расчищенной лужайки.
Она увидела Джонни, увидела, чем он тут занимается, но сразу не поняла — ее детский ум не мог этого осознать, не мог поверить. Потом поняла... Нет, она ошибалась, это совсем не ее кот.
Ее Моггит, с белоснежным брюшком и лапами, с пышным хвостом и гладкой блестящей черной спиной и шеей, ее Моггит, со взглядом и повадками Одинокого Охотника...
А тут какая-то измочаленная болтающаяся тряпка, никакой не кот.
У Кэрол все помутилось, она, теряя сознание, упала рядом с остатком стены, стукнувшись об обломок кирпича, и Джонни услышал шум. Он повернул голову, но не сразу заметил Кэрол — только лужайка и привычные груды камней. А Кэрол успела его разглядеть: припухлое лицо, выпуклые безжизненные глаза, залитые кровью руки, похожие на лапы с когтями. Рядом с ним, на стене, где он сидел, лежал открытый перочинный ножик, рука крепко сжимала остро заточенный прут с красным кончиком.
И Моггита она тоже разглядела. Его задняя лапа едва касалась земли, слабо царапала траву в попытке поддержать тело и снять вес с шеи, охваченной петлей из тонкой проволоки, которая была захлестнута за ветку бузины. Вырванный желтый глаз болтался на тонкой жилке; пышная белая шерсть на брюшке слиплась и стала алой — живот был вспорот, внутренности блестели на солнце.
Но это не все. Тут была еще пара пропавших отцовских любимцев-голубей; они тоже болтались безвольно на соседней ветке, их крылья слабо дергались; а на земле лежал еще живой ежик, проткнутый насквозь стальной спицей; все это дергалось вокруг Джонни, окружало его кольцом нескончаемой агонии. Похоже, имелись и другие жертвы, но Кэрол больше не в состоянии была глядеть на это.
Джонни успокоился, никого не заметив, и вернулся к своей забаве. Сквозь наворачивающиеся слезы Кэрол увидела, что он встал, взял в одну руку мертвого голубя, проткнул отточенным прутиком остывающее тельце. Он снова и снова пронзал мертвую плоть, словно... словно она вовсе не была бесчувственной! Словно он верил, что эта окровавленная, остывшая, искалеченная тушка могла что-то чувствовать. Джонни хихикал, приговаривал, бормотал, глядя на эти несчастные искалеченные то ли живые, то ли мертвые, то ли на последнем издыхании тела, он и не пытался прекратить их агонию.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135