Это были голубятни. Птичий помет использовался как очень хорошее удобрение для дынных полей. Исфаханские дыни славились по всей Персии. Они явились причиной смерти Фатх-Али-шаха в 1835 г.: он скончался вследствие чрезмерного потребления этих чудесных плодов.
30 апреля мы нанесли визит турецкому посланнику Сарым-эфенди. Здесь нас снова угостили замечательным кофе мокко и табаком. Потом совершили еще одну прогулку верхом через Четыре сада (Чахар-баг), столетние высокие платаны которых создавали густую тень и приятную прохладу в изнуряющую жару. Когда мы проезжали по роскошному двухэтажному, т. е. двухарочному, мосту Аллах-Верды, перекинутому через Зайендеруд, мы увидели, что вода в реке сильно поднялась из-за таяния снега в горах Лурестана.
Поскольку наш общий друг генерал Семино был вдовцом и жил один, он воспользовался персидским обычаем и взял в Джульфе на время в жены молодую армянку. Обычай этот считается здесь благопристойным, так как паломники, например совершающие паломничество в Мешхед, женятся здесь на четыре недели, на две недели, на восемь дней, три дня и даже один день. Этот обычай, называемый сиге-хан, широко распространен в Персии и Дагестане. Однако для временной связи, по армянскому обычаю, обязательна церемония бракосочетания. Приглашается священник; он произносит молитву, затем дает молодой паре бокал вина, который они должны опустошить вместе, и делу конец.
Находящиеся на персидской службе английские офицеры и другие иностранцы часто пользуются этим обычаем. Вскоре после приезда в Персию они вступают в связь с армянками или несторианками, чтобы не жить в одиночестве и быстрее изучить язык страны. Не подлежит сомнению, что лучшим учителем для этого является красивая девушка или молодая женщина, которая ежедневно находится подле вас. Правда, по понятиям европейцев, такая связь считается аморальной, к тому же "что ни город, то норов", как говорится в пословице, а на Востоке на это обращают меньше всего внимания, поскольку там никто не ведет холостяцкой жизни, за исключением дервишей и факиров, и каждый имеет семью. Засидевшуюся в невестах девушку старше двадцати лет, если она, конечно, не урод, в Персии не встретишь. Образования у таких девушек, естественно, нет. Они просто дети природы, несколько наивные. Зато у них цветущий вид, они очень скромны, нежны, обладают веселым нравом и выказывают своим защитникам большую привязанность и верность.
Барон Боде был намерен совершить вместе со мной в мае поездку к развалинам Персеполиса. Однако я был занят и не мог подготовиться к ней; к тому же я неожиданно получил из Петербурга приказ отправиться в Оренбург. Намеченное путешествие в Персеполис пришлось отложить. 21 мая я попрощался с шахом и его первым министром и 31 мая покинул ставшую мне дорогой Джульфу, простившись с моим шефом, его супругой и товарищами по службе. Барон Боде проводил меня до большой дороги, которая вела в Тегеран, и я в последний раз проехал королевский город Исфахан с его великолепными зданиями и руинами.
Климат Исфахана столь приятен и воздух так чист, что летом, казалось, можно было бы повесить в воздухе меч и он бы не заржавел. В Персии я чувствовал себя всегда очень хорошо, и кроме нервной лихорадки, которой я заболел по прибытии в Касре-Каджар (август 1837 г.), и несмотря на различные путешествия и хлопоты, мое железное здоровье не пошатнулось. В основном я приписываю это моему правилу придерживаться на Востоке умеренности в пище и напитках и жить в соответствии с привычками и обычаями жителей. В Индии только потому умирает столько англичан, что они придерживаются здесь своей английской привычки потреблять много мяса, крепких вин, рома и портера и не хотят довольствоваться простой пищей индусов.
Так как в июне жара на высокогорном плато Ирана изнуряюща, я совершал переезды только ночью, а днем отдыхал на станциях. Это обычный способ путешествия в Персии в летние месяцы.
Из Исфахана я поехал через Гёз в Муртхахор. По пути мне попались шесть диких ослов (гур), которые очень часто встречаются в солончаковой пустыне. С последней станции я направился прямиком через горы в Кашан. Я ехал при чудесном лунном свете по живописным местам, мимо садов с прекрасной оросительной системой, через деревню Дейлур в Сау, красивую деревню с караван-сараем (в 7 фарсангах от Муртхахора), куда прибыл 2 июня, в 7 часов утра. Сау расположена уже высоко. Здесь я отдыхал целый день, а вечером отправился дальше на север и в полночь 3 июня приехал в Кохруд. Дорога тянулась по отрогам гор и возвышенностям; ее высшая точка находится в фарсанге от Кохруда. Город расположен в прекрасном месте. Я позавтракал под столетним ореховым деревом. На заходе солнца я снова сел на коня. Мои нагруженные мулы с погонщиками ушли вперед, и звон колокольчиков и бубенцов, которые, по здешнему обычаю, привязываются на шею мула, был далеко слышен в тихой, великолепной лунной ночи. Я следовал за ними в сопровождении двух слуг. Дорога вела теперь вниз через сады и поля, затем по узкой долине. В полуфарсанге севернее Кохруда, справа от дороги, находится знаменитая дамба (бенд), которую возвел Аббас Великий для задержания воды горного потока, с тем чтобы жители равнины не ощущали недостатка в воде в летнюю жару. К сожалению, я смог полюбоваться этим колоссальным сооружением лишь при лунном свете. Еще ниже я проехал мимо красивого караван-сарая Гебер-Абад. Затем дорога вывела из гор на равнину. Отсюда до Кашана было 4 фарсанга (от Кохруда - 7 фарсангов). В Кашан я приехал 4 июня и остановился в караван-сарае. Было страшно жарко, но я все же отправился на базар, чтобы купить пару кашанских ковров из шелкового плюша, а также медную пиалу на память. Вечером, в 8 часов, я покинул город. Было еще очень жарко, и густая пыль делала мое путешествие по равнине затруднительным. 6 июня я приехал в Кум и 9 июня - в Тегеран, где провел некоторое время. Оттуда я поехал по уже знакомой мне дороге, причем двигался все время ночью. 7 июля подъехал к бурной пограничной реке, через которую при сильнейшем ветре, дувшем из горного ущелья, переправился на пароме. На противоположном, русском берегу уже ожидали начальник карантина и врач; они проводили меня в карантин Джульфы, где мне отвели чистую комнату. Так я снова очутился на родной земле, проведя почти три года в стране древних сект гебров и парсов.
Поскольку прохождение карантина в Джульфе было тогда чистой проформой, я использовал свое пребывание здесь, чтобы посетить развалины, а особенно огромное кладбище старой Джульфы, жители которой были когда-то переселены самым деспотическим образом в Исфахан шахом Аббасом Великим. Затем я привел в порядок свои многочисленные статистические, топографические и этнографические материалы, которые собрал во время пребывания в Персии и которые позднее обработал и опубликовал на русском языке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128
30 апреля мы нанесли визит турецкому посланнику Сарым-эфенди. Здесь нас снова угостили замечательным кофе мокко и табаком. Потом совершили еще одну прогулку верхом через Четыре сада (Чахар-баг), столетние высокие платаны которых создавали густую тень и приятную прохладу в изнуряющую жару. Когда мы проезжали по роскошному двухэтажному, т. е. двухарочному, мосту Аллах-Верды, перекинутому через Зайендеруд, мы увидели, что вода в реке сильно поднялась из-за таяния снега в горах Лурестана.
Поскольку наш общий друг генерал Семино был вдовцом и жил один, он воспользовался персидским обычаем и взял в Джульфе на время в жены молодую армянку. Обычай этот считается здесь благопристойным, так как паломники, например совершающие паломничество в Мешхед, женятся здесь на четыре недели, на две недели, на восемь дней, три дня и даже один день. Этот обычай, называемый сиге-хан, широко распространен в Персии и Дагестане. Однако для временной связи, по армянскому обычаю, обязательна церемония бракосочетания. Приглашается священник; он произносит молитву, затем дает молодой паре бокал вина, который они должны опустошить вместе, и делу конец.
Находящиеся на персидской службе английские офицеры и другие иностранцы часто пользуются этим обычаем. Вскоре после приезда в Персию они вступают в связь с армянками или несторианками, чтобы не жить в одиночестве и быстрее изучить язык страны. Не подлежит сомнению, что лучшим учителем для этого является красивая девушка или молодая женщина, которая ежедневно находится подле вас. Правда, по понятиям европейцев, такая связь считается аморальной, к тому же "что ни город, то норов", как говорится в пословице, а на Востоке на это обращают меньше всего внимания, поскольку там никто не ведет холостяцкой жизни, за исключением дервишей и факиров, и каждый имеет семью. Засидевшуюся в невестах девушку старше двадцати лет, если она, конечно, не урод, в Персии не встретишь. Образования у таких девушек, естественно, нет. Они просто дети природы, несколько наивные. Зато у них цветущий вид, они очень скромны, нежны, обладают веселым нравом и выказывают своим защитникам большую привязанность и верность.
Барон Боде был намерен совершить вместе со мной в мае поездку к развалинам Персеполиса. Однако я был занят и не мог подготовиться к ней; к тому же я неожиданно получил из Петербурга приказ отправиться в Оренбург. Намеченное путешествие в Персеполис пришлось отложить. 21 мая я попрощался с шахом и его первым министром и 31 мая покинул ставшую мне дорогой Джульфу, простившись с моим шефом, его супругой и товарищами по службе. Барон Боде проводил меня до большой дороги, которая вела в Тегеран, и я в последний раз проехал королевский город Исфахан с его великолепными зданиями и руинами.
Климат Исфахана столь приятен и воздух так чист, что летом, казалось, можно было бы повесить в воздухе меч и он бы не заржавел. В Персии я чувствовал себя всегда очень хорошо, и кроме нервной лихорадки, которой я заболел по прибытии в Касре-Каджар (август 1837 г.), и несмотря на различные путешествия и хлопоты, мое железное здоровье не пошатнулось. В основном я приписываю это моему правилу придерживаться на Востоке умеренности в пище и напитках и жить в соответствии с привычками и обычаями жителей. В Индии только потому умирает столько англичан, что они придерживаются здесь своей английской привычки потреблять много мяса, крепких вин, рома и портера и не хотят довольствоваться простой пищей индусов.
Так как в июне жара на высокогорном плато Ирана изнуряюща, я совершал переезды только ночью, а днем отдыхал на станциях. Это обычный способ путешествия в Персии в летние месяцы.
Из Исфахана я поехал через Гёз в Муртхахор. По пути мне попались шесть диких ослов (гур), которые очень часто встречаются в солончаковой пустыне. С последней станции я направился прямиком через горы в Кашан. Я ехал при чудесном лунном свете по живописным местам, мимо садов с прекрасной оросительной системой, через деревню Дейлур в Сау, красивую деревню с караван-сараем (в 7 фарсангах от Муртхахора), куда прибыл 2 июня, в 7 часов утра. Сау расположена уже высоко. Здесь я отдыхал целый день, а вечером отправился дальше на север и в полночь 3 июня приехал в Кохруд. Дорога тянулась по отрогам гор и возвышенностям; ее высшая точка находится в фарсанге от Кохруда. Город расположен в прекрасном месте. Я позавтракал под столетним ореховым деревом. На заходе солнца я снова сел на коня. Мои нагруженные мулы с погонщиками ушли вперед, и звон колокольчиков и бубенцов, которые, по здешнему обычаю, привязываются на шею мула, был далеко слышен в тихой, великолепной лунной ночи. Я следовал за ними в сопровождении двух слуг. Дорога вела теперь вниз через сады и поля, затем по узкой долине. В полуфарсанге севернее Кохруда, справа от дороги, находится знаменитая дамба (бенд), которую возвел Аббас Великий для задержания воды горного потока, с тем чтобы жители равнины не ощущали недостатка в воде в летнюю жару. К сожалению, я смог полюбоваться этим колоссальным сооружением лишь при лунном свете. Еще ниже я проехал мимо красивого караван-сарая Гебер-Абад. Затем дорога вывела из гор на равнину. Отсюда до Кашана было 4 фарсанга (от Кохруда - 7 фарсангов). В Кашан я приехал 4 июня и остановился в караван-сарае. Было страшно жарко, но я все же отправился на базар, чтобы купить пару кашанских ковров из шелкового плюша, а также медную пиалу на память. Вечером, в 8 часов, я покинул город. Было еще очень жарко, и густая пыль делала мое путешествие по равнине затруднительным. 6 июня я приехал в Кум и 9 июня - в Тегеран, где провел некоторое время. Оттуда я поехал по уже знакомой мне дороге, причем двигался все время ночью. 7 июля подъехал к бурной пограничной реке, через которую при сильнейшем ветре, дувшем из горного ущелья, переправился на пароме. На противоположном, русском берегу уже ожидали начальник карантина и врач; они проводили меня в карантин Джульфы, где мне отвели чистую комнату. Так я снова очутился на родной земле, проведя почти три года в стране древних сект гебров и парсов.
Поскольку прохождение карантина в Джульфе было тогда чистой проформой, я использовал свое пребывание здесь, чтобы посетить развалины, а особенно огромное кладбище старой Джульфы, жители которой были когда-то переселены самым деспотическим образом в Исфахан шахом Аббасом Великим. Затем я привел в порядок свои многочисленные статистические, топографические и этнографические материалы, которые собрал во время пребывания в Персии и которые позднее обработал и опубликовал на русском языке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128