И мне это не безразлично.
Хорошо Ганя сказал, умно. И Акимцев оттаял:
- Прав ты, Хозяинов! Все вы неплохо воюете. Но летчики второй эскадрильи раньше вас начали летать на штурмовки, раньше совершили необходимое для представления к ордену количество вылетов. Надеюсь, ты помнишь приказ?
- Конечно, - за пятнадцать штурмовок - орден. За двадцать пять - второй. За сорок - звание Героя Советского Союза.
- Правильно. Они получили сейчас за пятнадцать. А вы получите в ближайшее время. Все, кто достоин, представлены.
Ганя заулыбался. И все мы повеселели. Летчики второй эскадрильи буквально преобразились. Важные ходят, гордые. Раньше в столовой сидели в комбинезонах, а теперь спускают их до пояса - надо же показать ордена! Мерзнут, но терпят. И сразу как-то все повзрослели, а Андрейка будто и ростом стал выше. Я поздравил его, спросил:
- Ты рад, Андрей?
Он смотрел на меня снизу вверх и, даже не улыбнувшись, сказал, что мне желает того же и в самое ближайшее время. Тон Андрея меня, конечно, обидел.
- Куда уж нам, - говорю, - физиономией в герои не вышли.
Сказал и повернулся, чтобы уйти. И тогда он не выдержал, расхохотался и не успел я оглянуться, как Андрей оказался у меня на спине. Маленький, ловкий, отличный спортсмен, он делал это как кошка. Мы повозились немного и Андрейка признался:
- Знаешь, земли под собой не чую. Даже не верится, что я награжден.
- Ну, дружище, так не годится, - говорю я Андрею. - Помнишь, что Горький сказал, вернее, его героиня старуха Изергиль?
- Не помню.
- "Тот, кто однажды удивился своему подвигу, тот не повторит его".
Андрей помолчал, подумал, вопросительно глянул в глаза:
- А может, она и права, старуха Изергиль?
Тактика жизни
Немцы вышли к Нарофоминску, Тарусе, Алексину. Рвутся на Серпухов. Это на юге. На западе - к Волоколамску. На самолетных стоянках полка с рассвета ревут моторы. Группы "Чаек" и "мигов" одна за другой уходят в сизую дымку. И так с утра до вечера. Вчера, сегодня и завтра. За исключением дней, когда погода плотно прижимает к земле всю авиацию.
Передо мной документ - боевое донесение. В нем - итоги работы полка за один день конца октября, такой же день, как другие. Пять вылетов на боевое задание - штурмовку вражеских войск в районе Волоколамска и Серпухова. Объекты удара; пехота, артиллерия, танки, автомашины. О пятом сказано так же, как и о первом, втором... Столько-то "Чаек" и "мигов", такой-то объект удара и место, но в донесении о пятом, кроме всего остального, записано, что с боевого задания не вернулся летчик Максимов.
Вот и все. Коротко, ясно - таков военный язык. Обычный язык боевых документов, докладов. Обычная военная арифметика: 56 самолето-вылетов. Подведен итог боевой работы: количество уничтоженных танков, автомашин, зенитно-пулеметных точек... А за цифрами - труд, пот, кровь. И нет Сережи Максимова. Погиб незаметно, тихо, выполняя обычный солдатский долг - спасал товарища. И может, даже не знал кого...
Последний, пятый по счету вылет. Одиннадцать "Чаек" и восемь МиГ-3. Идем по дороге на Серпухов. При подходе к Лопасне, справа, появляется звено "мессеров". Немцев легко отличить от наших: у них в звене четыре машины. Несутся прямо на нас. Непонятно только одно - направление их удара: кто же атакует в бок, с курсом, перпендикулярным полету цели?
- "Двадцатый", отсечь "мессеров"! - команда звену Бочарова.
И вдруг, будто ударившись в стену, с расстояния около тысячи метров немцы бросают машины в боевой разворот и пропадают так же стремительно, как появились.
Все ясно: они не видели нас до последней секунды. А увидев, сразу опешили: у нас же сила!
Вот и Серпухов. Впереди Ока. Изгибаясь, она уходит на юг. В самой выпуклой части изгиба в нее впадает Протва. На южном берегу Протвы, в районе Гостешево - Троицкое, скопились фашисты - пехота на автотранспорте. Очевидно, намерены форсировать реку, овладеть шоссе Высокиничи - Серпухов.
По ним и надо ударить.
Вот и цель. "Чайки" уходят вниз. Мы остаемся вверху, охраняем их от снующих невдалеке четырех Ме-109. Все идет своим чередом. Но вот открывают огонь вражеские зенитчики. В разрывах мечется "Чайка", "миг" с бортовым номером "8" несется на помощь - это Максимов. Он видит, откуда немцы ведут огонь. Подавив зенитку парой "эрэсов", Сережа направляется вверх, вздыбив МиГ-3 на высоте метров пятьсот. В этот момент его и настиг немецкий снаряд...
А бой продолжается. Выполнив четыре захода, "Чайки" поднимаются вверх, а мы опускаемся ближе к земле, где все дымит, полыхает.
Штурмуем шестеркой. Томилин остается вверху, в сторонке, смотрит за нами и немцами. Подходят еще четыре Ме-109. Их уже восемь. Двое, отколовшись от группы, делают попытку втесаться в замкнутый нами круг. Один между Малолетко и Стунжасом, другой между Бочаровым и Ганей.
Конечно, это игра с огнем, что не типично для немцев: из строя их вышибли сразу. Но факт такой отчаянной смелости не проходит мимо Томилина.
- Всем немедленно вверх! - слышим его приказ. Не прошло и минуты, как мы оказались над "Чайками". И надо сказать своевременно: шестерка Ме-109 уже несется на них в атаку.
Так вот почему пара фашистов пыталась втесаться в наш строй - они хотели отсечь нас от "Чаек". Вполне понятно, они не прочь завалить и кого-нибудь из нас, но все-таки главный их замысел - ударить по "Чайкам". Во-первых, потому, что уж очень вредны они для немецкой мотопехоты, а во-вторых, (и это, пожалуй, самое главное) они сейчас безоружны - если не в полном смысле этого слова, то во всяком случае боекомплект у них на исходе.
Встречаем шестерку фашистов огнем. Они уходят, но видно оставлять нас в покое пока не намерены. И точно, идут. Сначала до линии фронта, а потом километров на двадцать в глубь .территории. Не просто идут в стороне - всеми силами стараются отсечь нас от "Чаек".
После посадки и общего разбора полета, когда мы остались вдвоем, Бочаров заявил, что не будь с нами Томилина, нам бы несдобровать. Томилин поступил умно. Он разделил нас на пары, а сам остался один, чтобы обеспечить себе свободу маневра. Мы носились над "Чайками", отбивая атаки фашистов, а Томилин - над нами, зорко наблюдая за боем; и если кому-то из нас угрожала опасность, соколом падал вниз, бил врага коротким резким ударом.
И потом, вспоминая тот бой, я всегда с благодарностью думаю о Томилине. В самом деле, мы оказались тогда в положении весьма незавидном. Одно дело прикрывать "Чаек" во время штурмовки,1 когда ходишь над полем боя, когда имеешь самое главное - свободу маневра; тогда ты встречаешь фашистов огнем, с какой бы стороны они ни приблизились. И другое дело - прикрывать на маршруте, сопровождать, одновременно отбивая атаки. Если немцы заходят сзади, а они так и делают, потому что это удобно - ударить сзади, - то, чтобы отбить их атаку, надо развернуться навстречу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55
Хорошо Ганя сказал, умно. И Акимцев оттаял:
- Прав ты, Хозяинов! Все вы неплохо воюете. Но летчики второй эскадрильи раньше вас начали летать на штурмовки, раньше совершили необходимое для представления к ордену количество вылетов. Надеюсь, ты помнишь приказ?
- Конечно, - за пятнадцать штурмовок - орден. За двадцать пять - второй. За сорок - звание Героя Советского Союза.
- Правильно. Они получили сейчас за пятнадцать. А вы получите в ближайшее время. Все, кто достоин, представлены.
Ганя заулыбался. И все мы повеселели. Летчики второй эскадрильи буквально преобразились. Важные ходят, гордые. Раньше в столовой сидели в комбинезонах, а теперь спускают их до пояса - надо же показать ордена! Мерзнут, но терпят. И сразу как-то все повзрослели, а Андрейка будто и ростом стал выше. Я поздравил его, спросил:
- Ты рад, Андрей?
Он смотрел на меня снизу вверх и, даже не улыбнувшись, сказал, что мне желает того же и в самое ближайшее время. Тон Андрея меня, конечно, обидел.
- Куда уж нам, - говорю, - физиономией в герои не вышли.
Сказал и повернулся, чтобы уйти. И тогда он не выдержал, расхохотался и не успел я оглянуться, как Андрей оказался у меня на спине. Маленький, ловкий, отличный спортсмен, он делал это как кошка. Мы повозились немного и Андрейка признался:
- Знаешь, земли под собой не чую. Даже не верится, что я награжден.
- Ну, дружище, так не годится, - говорю я Андрею. - Помнишь, что Горький сказал, вернее, его героиня старуха Изергиль?
- Не помню.
- "Тот, кто однажды удивился своему подвигу, тот не повторит его".
Андрей помолчал, подумал, вопросительно глянул в глаза:
- А может, она и права, старуха Изергиль?
Тактика жизни
Немцы вышли к Нарофоминску, Тарусе, Алексину. Рвутся на Серпухов. Это на юге. На западе - к Волоколамску. На самолетных стоянках полка с рассвета ревут моторы. Группы "Чаек" и "мигов" одна за другой уходят в сизую дымку. И так с утра до вечера. Вчера, сегодня и завтра. За исключением дней, когда погода плотно прижимает к земле всю авиацию.
Передо мной документ - боевое донесение. В нем - итоги работы полка за один день конца октября, такой же день, как другие. Пять вылетов на боевое задание - штурмовку вражеских войск в районе Волоколамска и Серпухова. Объекты удара; пехота, артиллерия, танки, автомашины. О пятом сказано так же, как и о первом, втором... Столько-то "Чаек" и "мигов", такой-то объект удара и место, но в донесении о пятом, кроме всего остального, записано, что с боевого задания не вернулся летчик Максимов.
Вот и все. Коротко, ясно - таков военный язык. Обычный язык боевых документов, докладов. Обычная военная арифметика: 56 самолето-вылетов. Подведен итог боевой работы: количество уничтоженных танков, автомашин, зенитно-пулеметных точек... А за цифрами - труд, пот, кровь. И нет Сережи Максимова. Погиб незаметно, тихо, выполняя обычный солдатский долг - спасал товарища. И может, даже не знал кого...
Последний, пятый по счету вылет. Одиннадцать "Чаек" и восемь МиГ-3. Идем по дороге на Серпухов. При подходе к Лопасне, справа, появляется звено "мессеров". Немцев легко отличить от наших: у них в звене четыре машины. Несутся прямо на нас. Непонятно только одно - направление их удара: кто же атакует в бок, с курсом, перпендикулярным полету цели?
- "Двадцатый", отсечь "мессеров"! - команда звену Бочарова.
И вдруг, будто ударившись в стену, с расстояния около тысячи метров немцы бросают машины в боевой разворот и пропадают так же стремительно, как появились.
Все ясно: они не видели нас до последней секунды. А увидев, сразу опешили: у нас же сила!
Вот и Серпухов. Впереди Ока. Изгибаясь, она уходит на юг. В самой выпуклой части изгиба в нее впадает Протва. На южном берегу Протвы, в районе Гостешево - Троицкое, скопились фашисты - пехота на автотранспорте. Очевидно, намерены форсировать реку, овладеть шоссе Высокиничи - Серпухов.
По ним и надо ударить.
Вот и цель. "Чайки" уходят вниз. Мы остаемся вверху, охраняем их от снующих невдалеке четырех Ме-109. Все идет своим чередом. Но вот открывают огонь вражеские зенитчики. В разрывах мечется "Чайка", "миг" с бортовым номером "8" несется на помощь - это Максимов. Он видит, откуда немцы ведут огонь. Подавив зенитку парой "эрэсов", Сережа направляется вверх, вздыбив МиГ-3 на высоте метров пятьсот. В этот момент его и настиг немецкий снаряд...
А бой продолжается. Выполнив четыре захода, "Чайки" поднимаются вверх, а мы опускаемся ближе к земле, где все дымит, полыхает.
Штурмуем шестеркой. Томилин остается вверху, в сторонке, смотрит за нами и немцами. Подходят еще четыре Ме-109. Их уже восемь. Двое, отколовшись от группы, делают попытку втесаться в замкнутый нами круг. Один между Малолетко и Стунжасом, другой между Бочаровым и Ганей.
Конечно, это игра с огнем, что не типично для немцев: из строя их вышибли сразу. Но факт такой отчаянной смелости не проходит мимо Томилина.
- Всем немедленно вверх! - слышим его приказ. Не прошло и минуты, как мы оказались над "Чайками". И надо сказать своевременно: шестерка Ме-109 уже несется на них в атаку.
Так вот почему пара фашистов пыталась втесаться в наш строй - они хотели отсечь нас от "Чаек". Вполне понятно, они не прочь завалить и кого-нибудь из нас, но все-таки главный их замысел - ударить по "Чайкам". Во-первых, потому, что уж очень вредны они для немецкой мотопехоты, а во-вторых, (и это, пожалуй, самое главное) они сейчас безоружны - если не в полном смысле этого слова, то во всяком случае боекомплект у них на исходе.
Встречаем шестерку фашистов огнем. Они уходят, но видно оставлять нас в покое пока не намерены. И точно, идут. Сначала до линии фронта, а потом километров на двадцать в глубь .территории. Не просто идут в стороне - всеми силами стараются отсечь нас от "Чаек".
После посадки и общего разбора полета, когда мы остались вдвоем, Бочаров заявил, что не будь с нами Томилина, нам бы несдобровать. Томилин поступил умно. Он разделил нас на пары, а сам остался один, чтобы обеспечить себе свободу маневра. Мы носились над "Чайками", отбивая атаки фашистов, а Томилин - над нами, зорко наблюдая за боем; и если кому-то из нас угрожала опасность, соколом падал вниз, бил врага коротким резким ударом.
И потом, вспоминая тот бой, я всегда с благодарностью думаю о Томилине. В самом деле, мы оказались тогда в положении весьма незавидном. Одно дело прикрывать "Чаек" во время штурмовки,1 когда ходишь над полем боя, когда имеешь самое главное - свободу маневра; тогда ты встречаешь фашистов огнем, с какой бы стороны они ни приблизились. И другое дело - прикрывать на маршруте, сопровождать, одновременно отбивая атаки. Если немцы заходят сзади, а они так и делают, потому что это удобно - ударить сзади, - то, чтобы отбить их атаку, надо развернуться навстречу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55