Сблизившись метров на триста, летчик открыл огонь. Трудно сказать, попал или нет, но немец перевел машину в пике и понесся, пытаясь скрыться на фоне земли. Но Кохан держался ниже и все время наблюдал за ним. Так они пронеслись над Истрой, развернулись на Клин, опять развернулись. Не отрывая взгляда от фашиста, Кохан мельком увидел Сенежское озеро, потом, глянув на компас, прикинул, что где-то по курсу - Волоколамск. "Тем лучше, - подумал он, - ближе к дому. Собью и сразу пойду на посадку".
Приблизиться на дальность хорошего, точного залпа он просто не мог, не хватало мощности мотора, а понапрасну огонь не вел, не хотел себя демаскировать. Он считал, что немец его не видит, а носится просто на всякий случай, чтобы уйти от погони, если она еще существует. И ждал, когда он наконец, успокоится и выйдет в горизонтальный полет.
Так оно и случилось. Когда сзади остался Волоколамск, Кохан подошел к бомбовозу так близко, что можно было стрелять без прицела. Он нажал на обе гашетки, и четыре "ШКАСа" с треском изрыгнули огонь. Бомбардировщик сунулся вниз, и Кохан, боясь его потерять, сразу пошел за ним. Он думал, что земля еще далеко...
Кто-то из слушавших Писанко ахнул:
- Погиб?
Нет, Тимофей не погиб: случай спас. Зацепив верхушку высокого дерева, он почти инстинктивно рванул на себя ручку управления, пытаясь уйти от земли, но "Чайка" просела, ударилась нижней частью мотора о свеженарытый бугор земли, разворотила его и поползла, разрушаясь, по ровному месту. Бугор и спас нашего Кохана.
Очнувшись после удара, он с рассветом вышел к дороге и на попутной машине приехал в часть. На вопрос командира: "А что с фашистом?" Кохан скрипнул зубами и, скривившись от боли, зло процедил: "Ушел фашист".
А через два дня на место падения "Чайки" приехали техники. Они нашли там груду обломков, не пригодных даже на запасные части. Но привезли оттуда то, что явилось лучшим лекарством для Кохана - деталь от сбитого им фашистского самолета. Он валялся в ближайшем лесу, в километре от места падения "Чайки".
- Где он сейчас, Кохан? - спросили командира полка.
- В нашей санчасти, в госпиталь ехать отказался.
- Передайте ему привет, пожелайте дальнейших успехов.
Вскоре после этого командир эскадрильи Боровский, барражируя ночью в районе Истры, внезапно увидел фашистский бомбардировщик. Шаря по небу, его зацепил прожекторный луч. Враг заметался и вырвался было из цепких объятий лучей, но прожектор пошарил и снова его отыскал. К нему присоединился второй, третий. Лучи скрестились, и "дорнье" засверкал синим фосфорическим светом. Боровский приблизился метров на сто пятьдесят и ударил из всех пулеметов. Бомбовоз загорелся, но для верности летчик дал еще одну очередь. Бомбардировщик упал и взорвался южнее Истры.
Утром вместе с командиром полка Боровский приехал к нам в эскадрилью и рассказал о поединке с фашистом. Человек удивительной скромности, немолодой капитан и командир эскадрильи, он не восторгался победой, он рассказал обо всем спокойно, по-деловому, будто проводил занятие. Но я понял, что у него на душе. Понял, что перед нами герой, такой же, как Писанко, как подполковник Девотченко.
И словно в подтверждение этого вскоре Боровский сбил еще одного бомбера. И тоже в ночном бою. "Юнкере" упал в районе Звенигорода. О подвиге писали газеты, в том числе и наша "За храбрость".
В одну из этих ночей одержал победу в бою лейтенант Александр Яуров, бывший командир звена в эскадрилье Боровского. До начала войны он служил в нашем 120-м полку. В июле полк разделился на два, и Яуров ушел в другой, 121-й авиаполк. Победа Яурова не удивила меня: он уже был признанным мастером боя.
По прибытии в полк он как-то сразу бросился мне в глаза. Смуглый, суровый на вид. Наверное, татарин, подумалось мне. Я невольно с любопытством стал за ним наблюдать. Энергичный, независимый, он уважал своего командира капитана Боровского, но дружбы с ним не добивался - это было заметно даже со стороны. Подчиненных пилотов учил с душой, требовал жестко, и летчики, хотя и сердились порой на него, но уважали. Помню, кто-то из них, кажется Володя Гнатенко, даже жаловался начальству на грубость Яурова, но когда Боровский предложил молодому пилоту перейти в другое звено, тот отказался.
Когда наш полк разделился на два и Яуров от нас ушел, я подумал, что он станет там замкомэска. Однако ошибся: он шагнул через должность и сразу стал командиром.
Когда немцы начали совершать налеты на нашу столицу, я вспомнил Яурова и подумал, что он отличится, покажет себя в боях. И точно: он сбил два самолета днем - об этом рассказали товарищи, а теперь о нем написали в газете уничтожил фашиста ночью.
Горький урок
25 июля. Прямо у самолета Шевчук ставит задачу:
- Взлетаем звеном. Ты, - кивок в мою сторону, - слева. Ты, - пальцем Леонову в грудь, - справа. Будем патрулировать над Теряево.
Шевчук отступает на два шага, смотрит на нас. Что бы еще сказать? Грозит кулаком.
- Смотри мне!
Все ясно: надо быть повнимательнее. Первый раз взлетаем в составе звена. Особенно сложно мне: при взлете надо смотреть направо, а это непривычно. Но я доволен. Главное - научиться трудному: летать левым ведомым, выполнять правые развороты, правые фигуры пилотажа.
Взлетаем. Делаем круг, берем курс на Теряево. Высота две тысячи метров. Под крылом живописнейшая картина. Зеркальная гладь озера рассечена узкой полоской аллеи. На берегу - монастырь, огромный, торжественный, белоснежно-сверкающий. Вокруг него - стена с башнями и, очевидно, с бойницами. Шесть или семь башен. Ярко-зеленая крыша.
Был бы один - полюбовался бы вволю. Сейчас не могу: все внимание только ведущему, вернее, хвосту его самолета. "В хвост надо вцепиться зубами", сказал командир звена, и мы поняли это как надо.
- Тот, кто умеет держаться в строю, тот летчик, - еще вчера, готовя нас к групповому полету, говорил командир звена. - Кто не умеет, - он выдержал секундную паузу, стараясь сказать такое, что дошло бы до наших умов, - тот просто... мишень.
Понятно. Мишень для "мессершмиттов-109".
А Шевчук продолжал:
- Какой бы маневр я ни сделал, вы должны держаться в строю. Понятно? - Мы согласно кивнули. - Я - в вираж, вы - рядом. Я - в боевой разворот, вы рядом. Я - в пикирование, вы - рядом.
Ведущий качнул крылом: сигнал "Подтянись. Начинаем...". Подходим к нему поближе. Выполняем левый вираж с небольшим креном. Надо удержать свой самолет в одной плоскости с самолетом ведущего. В этом случае крылья наших машин должны составить прямую линию. Это красиво и грамотно. Вижу: вполне получается. Правда, мне сейчас нелегко, потому что нахожусь внутри виража. Зато на правом вираже отдыхаю.
- Переходим в пике! - командует нам ведущий.
Пикируем плотным строем... Можно подумать, что плотным - труднее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55
Приблизиться на дальность хорошего, точного залпа он просто не мог, не хватало мощности мотора, а понапрасну огонь не вел, не хотел себя демаскировать. Он считал, что немец его не видит, а носится просто на всякий случай, чтобы уйти от погони, если она еще существует. И ждал, когда он наконец, успокоится и выйдет в горизонтальный полет.
Так оно и случилось. Когда сзади остался Волоколамск, Кохан подошел к бомбовозу так близко, что можно было стрелять без прицела. Он нажал на обе гашетки, и четыре "ШКАСа" с треском изрыгнули огонь. Бомбардировщик сунулся вниз, и Кохан, боясь его потерять, сразу пошел за ним. Он думал, что земля еще далеко...
Кто-то из слушавших Писанко ахнул:
- Погиб?
Нет, Тимофей не погиб: случай спас. Зацепив верхушку высокого дерева, он почти инстинктивно рванул на себя ручку управления, пытаясь уйти от земли, но "Чайка" просела, ударилась нижней частью мотора о свеженарытый бугор земли, разворотила его и поползла, разрушаясь, по ровному месту. Бугор и спас нашего Кохана.
Очнувшись после удара, он с рассветом вышел к дороге и на попутной машине приехал в часть. На вопрос командира: "А что с фашистом?" Кохан скрипнул зубами и, скривившись от боли, зло процедил: "Ушел фашист".
А через два дня на место падения "Чайки" приехали техники. Они нашли там груду обломков, не пригодных даже на запасные части. Но привезли оттуда то, что явилось лучшим лекарством для Кохана - деталь от сбитого им фашистского самолета. Он валялся в ближайшем лесу, в километре от места падения "Чайки".
- Где он сейчас, Кохан? - спросили командира полка.
- В нашей санчасти, в госпиталь ехать отказался.
- Передайте ему привет, пожелайте дальнейших успехов.
Вскоре после этого командир эскадрильи Боровский, барражируя ночью в районе Истры, внезапно увидел фашистский бомбардировщик. Шаря по небу, его зацепил прожекторный луч. Враг заметался и вырвался было из цепких объятий лучей, но прожектор пошарил и снова его отыскал. К нему присоединился второй, третий. Лучи скрестились, и "дорнье" засверкал синим фосфорическим светом. Боровский приблизился метров на сто пятьдесят и ударил из всех пулеметов. Бомбовоз загорелся, но для верности летчик дал еще одну очередь. Бомбардировщик упал и взорвался южнее Истры.
Утром вместе с командиром полка Боровский приехал к нам в эскадрилью и рассказал о поединке с фашистом. Человек удивительной скромности, немолодой капитан и командир эскадрильи, он не восторгался победой, он рассказал обо всем спокойно, по-деловому, будто проводил занятие. Но я понял, что у него на душе. Понял, что перед нами герой, такой же, как Писанко, как подполковник Девотченко.
И словно в подтверждение этого вскоре Боровский сбил еще одного бомбера. И тоже в ночном бою. "Юнкере" упал в районе Звенигорода. О подвиге писали газеты, в том числе и наша "За храбрость".
В одну из этих ночей одержал победу в бою лейтенант Александр Яуров, бывший командир звена в эскадрилье Боровского. До начала войны он служил в нашем 120-м полку. В июле полк разделился на два, и Яуров ушел в другой, 121-й авиаполк. Победа Яурова не удивила меня: он уже был признанным мастером боя.
По прибытии в полк он как-то сразу бросился мне в глаза. Смуглый, суровый на вид. Наверное, татарин, подумалось мне. Я невольно с любопытством стал за ним наблюдать. Энергичный, независимый, он уважал своего командира капитана Боровского, но дружбы с ним не добивался - это было заметно даже со стороны. Подчиненных пилотов учил с душой, требовал жестко, и летчики, хотя и сердились порой на него, но уважали. Помню, кто-то из них, кажется Володя Гнатенко, даже жаловался начальству на грубость Яурова, но когда Боровский предложил молодому пилоту перейти в другое звено, тот отказался.
Когда наш полк разделился на два и Яуров от нас ушел, я подумал, что он станет там замкомэска. Однако ошибся: он шагнул через должность и сразу стал командиром.
Когда немцы начали совершать налеты на нашу столицу, я вспомнил Яурова и подумал, что он отличится, покажет себя в боях. И точно: он сбил два самолета днем - об этом рассказали товарищи, а теперь о нем написали в газете уничтожил фашиста ночью.
Горький урок
25 июля. Прямо у самолета Шевчук ставит задачу:
- Взлетаем звеном. Ты, - кивок в мою сторону, - слева. Ты, - пальцем Леонову в грудь, - справа. Будем патрулировать над Теряево.
Шевчук отступает на два шага, смотрит на нас. Что бы еще сказать? Грозит кулаком.
- Смотри мне!
Все ясно: надо быть повнимательнее. Первый раз взлетаем в составе звена. Особенно сложно мне: при взлете надо смотреть направо, а это непривычно. Но я доволен. Главное - научиться трудному: летать левым ведомым, выполнять правые развороты, правые фигуры пилотажа.
Взлетаем. Делаем круг, берем курс на Теряево. Высота две тысячи метров. Под крылом живописнейшая картина. Зеркальная гладь озера рассечена узкой полоской аллеи. На берегу - монастырь, огромный, торжественный, белоснежно-сверкающий. Вокруг него - стена с башнями и, очевидно, с бойницами. Шесть или семь башен. Ярко-зеленая крыша.
Был бы один - полюбовался бы вволю. Сейчас не могу: все внимание только ведущему, вернее, хвосту его самолета. "В хвост надо вцепиться зубами", сказал командир звена, и мы поняли это как надо.
- Тот, кто умеет держаться в строю, тот летчик, - еще вчера, готовя нас к групповому полету, говорил командир звена. - Кто не умеет, - он выдержал секундную паузу, стараясь сказать такое, что дошло бы до наших умов, - тот просто... мишень.
Понятно. Мишень для "мессершмиттов-109".
А Шевчук продолжал:
- Какой бы маневр я ни сделал, вы должны держаться в строю. Понятно? - Мы согласно кивнули. - Я - в вираж, вы - рядом. Я - в боевой разворот, вы рядом. Я - в пикирование, вы - рядом.
Ведущий качнул крылом: сигнал "Подтянись. Начинаем...". Подходим к нему поближе. Выполняем левый вираж с небольшим креном. Надо удержать свой самолет в одной плоскости с самолетом ведущего. В этом случае крылья наших машин должны составить прямую линию. Это красиво и грамотно. Вижу: вполне получается. Правда, мне сейчас нелегко, потому что нахожусь внутри виража. Зато на правом вираже отдыхаю.
- Переходим в пике! - командует нам ведущий.
Пикируем плотным строем... Можно подумать, что плотным - труднее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55