Но Писанко не знает об этом, он думает, что я первым взял пример со своего командира. Глядя на меня, он тепло улыбается, и я перестаю жалеть о потерянном шлеме.
Но вот командир окинул взглядом весь полк и, слегка посуровев, стал говорить. И поплыла перед нами жизнь, полная невыносимо тяжелой работы, лишений, опасности. Первые неудачные схватки с врагом, первые жертвы, сданные врагу города. Но все не напрасно, все ради великой цели. Мы шли к ней долгие месяцы, шагали, оставляя в пути товарищей. И вот она перед нами, эта святая цель - первая в этой войне победа. Враг отступает.
- Спасибо вам, летчики и техники, - говорит Александр Степанович, спасибо от имени Родины, народа и партии. Вы храбро и умно бились с врагом, защищая родную Москву. Теперь задача другая - не дать фашистам уйти.
Перед строем - Коля Тетерин. Невысокого роста, плотный. Видно, решение выступить пришло не сейчас. Ему поручили, он подготовился, записал речь. Но бумажка запропастилась. Однако это не смущает Николая. Он махнул рукой, свел над переносьем упрямые светлые брови и стал говорить:
- Мы сделаем все для разгрома врага. Ни одного бесцельного вылета! Ни одного отказа оружия, впустую выпущенного "эрэса", пулеметной очереди. Огонь только прицельный, только результативный. Пусть горит под ногами фашистов наша земля. Каждая схватка с противником - смерть для него.
Хорошо сказал. Здорово.
- Чему удивляетесь? Он же комсорг эскадрильи, считай, прирожденный оратор, - поясняет Аркаша Михайлов. - И записка ему не к лицу...
Тетерин улыбается, он понимает шутку.

Клятва Отчизне
Мы - гвардейцы! Это гордое, высокое звание; нам дала его Родина за защиту Москвы, за то, что бьем врага.
Я понимаю, нескромно хвалить себя. Но мы и не хвалим. Мы просто выполняем свой долг - гражданский, партийный и воинский. И Отчизна сказала спасибо присвоила высокое звание, наградила нас орденами за мужество, храбрость и военную доблесть.
Говорят, что одной из характерных черт военных людей является сдержанность. Это, пожалуй, верно. Но в данном случае сдержанность уступает место волнению молодых сердец. Зачем скрывать свои чувства, если я радуюсь и радость переполняет меня, если я счастлив и счастье не умещается в сердце! Мы разбили врага у ворот нашей столицы, он теперь покатился на запад. И больше не вернется сюда, мы в этом уверены.
Вчера у "Динамо" ко мне и Бочарову подошел старый рабочий, молча пожал нам руки и ушел. Это не первый раз. На каждом шагу мы слышим: "Спасибо, ребята!", "Спасибо, товарищи!", "Спасибо, сынки!" Мы видим слова благодарности в глазах каждого встречного. Даже, если он ничего не скажет, как тот, вчерашний. Разве это не радость?
Недавно мы были в Кремле. Михаил Иванович Калинин вручил нам - Томилину, Хозяинову, Дубовому, Сорокину, мне и многим другим - боевые награды. Разве это не счастье?
А сегодня, 28 марта, у нас самый торжественный день. Полк построили на рулежной дорожке - между штабами первой и второй эскадрилий. Перед нами летное поле, сзади - боевые машины, в небе - непрерывный гул самолетов: штурмовиков, бомбардировщиков, истребителей, летающих на боевые задания. Рядом со мной мои боевые друзья, отважные воины, ветераны полка: Виктор Матвеевич Томилин, Илья Бочаров, Ганя Хозяинов...
Перед строем полка стоят наши начальники: генерал-майор авиации Сбытов, бригадный комиссар Чернышев, бригадный комиссар Орлов.
- Дорогие товарищи, - обращается к нам Орлов, - ваш 120-й истребительный авиаполк родился накануне войны, накануне тяжелых испытаний для Родины, для советского народа, для армии...
"И для каждого из нас", - думаю я и вспоминаю первую встречу с врагом, цепочку светлых дымков, несущих смерть моей "Чайке"; вспоминаю, как она уносилась к земле, все время забирая влево...
Я вспоминаю еще один день, еще один эпизод. Это было в конце ноября. Техника моего самолета Ивана Аникина назначили с повышением, а вместо него прислали механика. Сержант Николай Кацион оказался хорошим парнем, трудолюбивым, заботливым. Он недавно окончил военную школу и был несказанно рад, попав в боевую часть. Я сидел в готовности номер один, а механик стоял у крыла и о чем-то рассказывал, забавно пересыпая русскую речь украинским юмором. Вдруг он встрепенулся, кошкой бросился к баллону со сжатым воздухом, присоединенному к борту самолета.
- Запуск!
Это он подал команду. Я повернулся назад, глянул на лес. Над ним висела стена черных разрывов. Выше, с курсом, перпендикулярным нашей стоянке, приближались немецкие бомбардировщики: девятка "юнкерсов". Послышался свист. Он прорезался даже сквозь рев моторов. Справа, у плоскости моего самолета подпрыгнула и снова упала куча тяжелых зимних чехлов. "Странно, - мелькнула мысль, - чем же они бомбят? Машина цела, я - тоже".
Первым, прямо со стоянки, на взлет пошел Бочаров. Я устремился за ним секунду спустя, наблюдая его не слева, как обычно, а справа. "Юнкерсы" не стали нас дожидаться, сразу ушли в облака. Через пятнадцать - двадцать минут, когда над точкой собралось не менее ста истребителей, мы с Бочаровым пошли на посадку. Глянув на летное поле, я невольно поежился: начиная от стоянки моего самолета, через весь аэродром протянулась ровная, как стрела, полоса воронок, а рядом бежал двойной след колес моей машины.
- Ты родился под счастливой звездой, - сказал мне потом Бочаров. - Первая бомба, та, что попала в чехлы, но взорвалась. Вторая упала в десятке метров от первой, и тоже не взорвалась. Каждая по двести пятьдесят килограммов. Представляешь?
Я посмотрел на бетон рулежной дорожки и в окружении красных флажков увидел торчащий стабилизатор...
- Но это еще не все, - говорил Бочаров, - посмотри, как ты взлетал. Воронка от бомбы, пожалуй, не безопасней, чем сама бомба. Подумать страшно...
Да, тяжело приходилось нам. Умения было немного, но стойкости, воли к победе, стремления биться с врагом у каждого хватало на пятерых. Первые неудачи, потери вызывали не страх, а ненависть, неодолимое желание драться с врагом, добиться над ним победы.
Вспоминаю, как не везло Шевчуку в самом начале. Даже на "миге". Несколько раз перехватывал Толя противника, а сбить не мог. Однажды, встретив "юнкере" в районе Волоколамска, преследовал его до самого Ржева. Вернулся на избитой машине, сел на последних каплях горючего.
- Сбил или не сбил? - спросил командир эскадрильи.
Толя нервно дернул плечом. Он видел, что немец вроде бы сунулся в лес, но ни взрыва, ни дыма не видел.
- Не сбил, - зло процедил он сквозь зубы, - но собью.
В другой раз видел, как говорится, своими глазами, что "юнкере" дымил, беспорядочно падал. А когда пробил облака вслед за фашистом, опять ничего не обнаружил.
- Толя, - говорил ему Бочаров, - если внизу болото, он же просквозил метров на сорок.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55