п. Заменить их русскими словами невозможно, т.к. они все несут на себе печать особого стиля поведения. "Ривалите" - не просто соперничество, "адорация" не только обожание, "авантюра" - больше чем приключение. Все это галантерейно, куртуазно, подчинено определенным правилам игры.
В XVIII в., особенно в первой его половине, заимствования чаще бывают вкраплениями и адаптируются к русской фонетике и грамматике:
- А табак? В каких книгах читано человеку дым глотать? У кого дым-то из пасти? Чаво? За сорок за восемь тысяч рублев все города и Сибирь вся отданы на откуп англичанину Кармартенову - продавать табак. И указ, чтобы эту адскую траву никоциану курили (...) А чай, а кофей? А картовь - тьфу, будь она проклята! Похоть антихристова - картовь!
А.Н. Толстой. Петр I
Советница
Я капабельна с тобой развестись, ежели ты еще меня так шпетить станешь.
Д.И. Фонвизин. Бригадир
Это макаронизмы, т.е. видоизмененные заимствования, указывающие на невежество, в том числе полуграмотность, говорящих. Сын той же Советницы бойко говорит по-французски, и его реплики даются в тексте в своем исконном виде - это варваризмы. Комедия Фонвизина относится к эпохе Екатерины II, и характер использования иностранных слов уже отличается от петровской эпохи. Почти исчез шарм наивности, осталась лишь манерность. "Смешенье языков французского с нижегородским" еще вполне типично, но производит прежде всего впечатление глупости:
Шалунья некая в беседе,
В торжественном обеде,
Не бредила из слов французских ничего, Хотя она из языка сего
Не знала ничего,
Ни слова одного,
Однако знанием хотела поблистати
И ставила слова французские некстати;
Сказала между тем: "Я еду делать кур".
Сказали дурище, внимая то, соседки:
"Какой ты мелешь вздор! кур делают наседки"
А.В. Сумароков. Шалунья
Трудно сказать, что намеревается "делать" эта "шалунья": лечиться (faire un cure) или куртизировать (faire la cour). Если второе, то ее выражение особенно неуместно и анекдотично.
В XIX в. так изъясняться могли разве что дамы города К:
- Как, неужели он и протопопше строил куры?
- Ах, Анна Григорьевна, пусть бы еще куры, это бы еще ничего (...) Словом, скандальезу наделал ужасного: вся деревня сбежалась, ребенки плачут, все кричит, никто ничего не понимает, ну просто оррер, оррер, оррер (ужас - А. Ф.)
Н.В. Гоголь. Мертвые души
В наше время галлицизмы, хоть и нередки, но передают главным образом иронический смысл:
Он тогда канал под пейзанина (колхозника - А. Ф.) и показательно презирал всех, имеющих московскую прописку
К нему подошла Ляля Кутепова. "Валерпалыч, - сказала она. - Я давно хотела вас попросить, не нужно завязывать галстук таким широким узлом, это не комильфо". "Что?" - оторопел он.
Ю.М. Поляков. Апофегей
Поэты "серебряного века" употребляли галлицизмы преимущественно в эстетических целях - напр.:
Не море ли?
Нет, это только хвоя Могильная, и в накипаньи пен
Все ближе, ближе...
Marche funebre. Шопен...
А.А. Ахматова. Поэма без героя
Траурный марш Ф. Шопена до такой степени привычен, что его высокое трагическое звучание многими уже не воспринимается, как, впрочем, если не всегда, то часто, не воспринимается трагически чужая смерть. Стремясь возвратить всему этому исконное значение, Ахматова здесь воспроизводит исконное название марша.
А вот примеры чистейшего эстетства - из стихотворений И.-Северянина:
О, Лилия ликеров, - о, Creme la Violette!
Я выпил грез фиалок фиалковый фиал...
Я приказал немедля подать кабриолет
И сел на сером клене в атласный интервал.
Затянут в черный бархат, шоффэр - и мой клеврет
Коснулся рукоятки - и вздрогнувший мотор,
Как жеребец заржавший, пошел на весь простор,
А ветер восхищенный сорвал с меня берэт
(Фиолетовый транс)
Вы прислали с субреткою мне вчера хризантэмы
(Боа из хризантэм)
Mignon с Escamillo! Mignon с Escamillo! Шампанское в лилии - святое вино.
(Шампанский полонез)
Виконт целовал башмачок виконтессы,
Она отдавалась виконту!
(Chanson coquette)
Это больше напоминает пародии, чем серьезные стихи.
В современной русской речи галлицизмы почти совершенно вытеснены англицизмами, или, вернее, американизмами. Однако в художественном тексте французские слова активизируются и насыщаются весьма своеобразной - сугубо эстетической - семантикой. Покажем это на примере повести Ю.М. Полякова "Парижская любовь Кости Гуманкова". Ее фабула проста: "рядовому советскому инженеру"-программисту выпадает сказочная удача - он едет в Париж по профсоюзной путевке, у него завязывается роман с прекрасной (советской) женщиной, который заканчивается ничем. Этот мотив победы долга над чувством, в духе театра классицизма, и феерическая, раскрепощающая и облагораживающая человека любовь вполне органично ассоциируются с Францией, их можно воспринимать как культурно-семантические галлицизмы.
Непосредственный "французский" сюжет повести вводится через образ пивного бара "Рыгалето" - по контрасту с ним:
- Ну и грязища! - кротко возмущается пожилой мужичок, с виду командировочный (...)
- Не в Париже! - беззлобно отвечает ему человек с фиолетовым лицом.
И мне совершенно ясно, что "Париж" - последнее географическое название, чудом зацепившееся в его обезвреженных алкоголем мозгах.
- Да уж...- соглашается командировочный (...)
Надо ли объяснять, что ни тот ни другой в Париже никогда не были24. Для них это просто звучный символ, таинственное место вроде Беловодья или Шамболы, где люди существуют по иным, замечательным законам, где пол в пивных настолько чист, что можно безбоязненно ставить чемодан, и где посетители никогда не допивают до дна, давая возможность лиловым бомжам поправиться и захорошеть.
А вот я в Париже был. Честное слово!
Обратим внимание на откровенно двусмысленное словосочетание "поправиться и захорошеть", т.е. не только впасть в алкогольную эйфорию, но также излечиться от нравственных недугов и буквально стать хорошими.
Париж эстетически репрезентуется здесь как сказочно-утопический символ инобытия (Беловодье, Шамбола), причем автор сразу же определяет то, что станет стратегией всего текста: тему превращения утопии в реальность (А вот я в Париже был). Связующим звеном между Москвой и Парижем оказывается пивная. Оставим в стороне ироническую символику этого образа - она прозрачна - и обратимся к тому, как Поляков реализует семантику перехода от СССР к Франции на языковом, лингвоэстетическом, уровне.
Повесть начинается с рассуждения о наименовании пивбара:
"Наш пивной бар называется "Рыгалето", хотя на самом деле он никак не называется, а просто на железной стене возле двери можно разобрать полустершуюся трафаретную надпись:
Павильон № 27
Часы работы: 10.00-20.00.
Перерыв с 13.00 до 14.00.
Выходной день - воскресенье.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39
В XVIII в., особенно в первой его половине, заимствования чаще бывают вкраплениями и адаптируются к русской фонетике и грамматике:
- А табак? В каких книгах читано человеку дым глотать? У кого дым-то из пасти? Чаво? За сорок за восемь тысяч рублев все города и Сибирь вся отданы на откуп англичанину Кармартенову - продавать табак. И указ, чтобы эту адскую траву никоциану курили (...) А чай, а кофей? А картовь - тьфу, будь она проклята! Похоть антихристова - картовь!
А.Н. Толстой. Петр I
Советница
Я капабельна с тобой развестись, ежели ты еще меня так шпетить станешь.
Д.И. Фонвизин. Бригадир
Это макаронизмы, т.е. видоизмененные заимствования, указывающие на невежество, в том числе полуграмотность, говорящих. Сын той же Советницы бойко говорит по-французски, и его реплики даются в тексте в своем исконном виде - это варваризмы. Комедия Фонвизина относится к эпохе Екатерины II, и характер использования иностранных слов уже отличается от петровской эпохи. Почти исчез шарм наивности, осталась лишь манерность. "Смешенье языков французского с нижегородским" еще вполне типично, но производит прежде всего впечатление глупости:
Шалунья некая в беседе,
В торжественном обеде,
Не бредила из слов французских ничего, Хотя она из языка сего
Не знала ничего,
Ни слова одного,
Однако знанием хотела поблистати
И ставила слова французские некстати;
Сказала между тем: "Я еду делать кур".
Сказали дурище, внимая то, соседки:
"Какой ты мелешь вздор! кур делают наседки"
А.В. Сумароков. Шалунья
Трудно сказать, что намеревается "делать" эта "шалунья": лечиться (faire un cure) или куртизировать (faire la cour). Если второе, то ее выражение особенно неуместно и анекдотично.
В XIX в. так изъясняться могли разве что дамы города К:
- Как, неужели он и протопопше строил куры?
- Ах, Анна Григорьевна, пусть бы еще куры, это бы еще ничего (...) Словом, скандальезу наделал ужасного: вся деревня сбежалась, ребенки плачут, все кричит, никто ничего не понимает, ну просто оррер, оррер, оррер (ужас - А. Ф.)
Н.В. Гоголь. Мертвые души
В наше время галлицизмы, хоть и нередки, но передают главным образом иронический смысл:
Он тогда канал под пейзанина (колхозника - А. Ф.) и показательно презирал всех, имеющих московскую прописку
К нему подошла Ляля Кутепова. "Валерпалыч, - сказала она. - Я давно хотела вас попросить, не нужно завязывать галстук таким широким узлом, это не комильфо". "Что?" - оторопел он.
Ю.М. Поляков. Апофегей
Поэты "серебряного века" употребляли галлицизмы преимущественно в эстетических целях - напр.:
Не море ли?
Нет, это только хвоя Могильная, и в накипаньи пен
Все ближе, ближе...
Marche funebre. Шопен...
А.А. Ахматова. Поэма без героя
Траурный марш Ф. Шопена до такой степени привычен, что его высокое трагическое звучание многими уже не воспринимается, как, впрочем, если не всегда, то часто, не воспринимается трагически чужая смерть. Стремясь возвратить всему этому исконное значение, Ахматова здесь воспроизводит исконное название марша.
А вот примеры чистейшего эстетства - из стихотворений И.-Северянина:
О, Лилия ликеров, - о, Creme la Violette!
Я выпил грез фиалок фиалковый фиал...
Я приказал немедля подать кабриолет
И сел на сером клене в атласный интервал.
Затянут в черный бархат, шоффэр - и мой клеврет
Коснулся рукоятки - и вздрогнувший мотор,
Как жеребец заржавший, пошел на весь простор,
А ветер восхищенный сорвал с меня берэт
(Фиолетовый транс)
Вы прислали с субреткою мне вчера хризантэмы
(Боа из хризантэм)
Mignon с Escamillo! Mignon с Escamillo! Шампанское в лилии - святое вино.
(Шампанский полонез)
Виконт целовал башмачок виконтессы,
Она отдавалась виконту!
(Chanson coquette)
Это больше напоминает пародии, чем серьезные стихи.
В современной русской речи галлицизмы почти совершенно вытеснены англицизмами, или, вернее, американизмами. Однако в художественном тексте французские слова активизируются и насыщаются весьма своеобразной - сугубо эстетической - семантикой. Покажем это на примере повести Ю.М. Полякова "Парижская любовь Кости Гуманкова". Ее фабула проста: "рядовому советскому инженеру"-программисту выпадает сказочная удача - он едет в Париж по профсоюзной путевке, у него завязывается роман с прекрасной (советской) женщиной, который заканчивается ничем. Этот мотив победы долга над чувством, в духе театра классицизма, и феерическая, раскрепощающая и облагораживающая человека любовь вполне органично ассоциируются с Францией, их можно воспринимать как культурно-семантические галлицизмы.
Непосредственный "французский" сюжет повести вводится через образ пивного бара "Рыгалето" - по контрасту с ним:
- Ну и грязища! - кротко возмущается пожилой мужичок, с виду командировочный (...)
- Не в Париже! - беззлобно отвечает ему человек с фиолетовым лицом.
И мне совершенно ясно, что "Париж" - последнее географическое название, чудом зацепившееся в его обезвреженных алкоголем мозгах.
- Да уж...- соглашается командировочный (...)
Надо ли объяснять, что ни тот ни другой в Париже никогда не были24. Для них это просто звучный символ, таинственное место вроде Беловодья или Шамболы, где люди существуют по иным, замечательным законам, где пол в пивных настолько чист, что можно безбоязненно ставить чемодан, и где посетители никогда не допивают до дна, давая возможность лиловым бомжам поправиться и захорошеть.
А вот я в Париже был. Честное слово!
Обратим внимание на откровенно двусмысленное словосочетание "поправиться и захорошеть", т.е. не только впасть в алкогольную эйфорию, но также излечиться от нравственных недугов и буквально стать хорошими.
Париж эстетически репрезентуется здесь как сказочно-утопический символ инобытия (Беловодье, Шамбола), причем автор сразу же определяет то, что станет стратегией всего текста: тему превращения утопии в реальность (А вот я в Париже был). Связующим звеном между Москвой и Парижем оказывается пивная. Оставим в стороне ироническую символику этого образа - она прозрачна - и обратимся к тому, как Поляков реализует семантику перехода от СССР к Франции на языковом, лингвоэстетическом, уровне.
Повесть начинается с рассуждения о наименовании пивбара:
"Наш пивной бар называется "Рыгалето", хотя на самом деле он никак не называется, а просто на железной стене возле двери можно разобрать полустершуюся трафаретную надпись:
Павильон № 27
Часы работы: 10.00-20.00.
Перерыв с 13.00 до 14.00.
Выходной день - воскресенье.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39