Но внезапно восторгу пришел конец, а поклонение сменилось горечью и разочарованием.
Однако когда Себастьян окончил школу, отец прислал ему билет на самолет. Пункт назначения – город Бойсе, штат Айдахо. Но сын билетом так и не воспользовался. А когда учился на первом курсе университета штата Вашингтон, Леонард написал, что хотел бы приехать повидаться. Себастьян ответил отказом. Он не чувствовал внутренней потребности общаться с отцом, который долгие годы не мог найти для него пары дней. Ко времени окончания университета отношения между родителями окончательно разладились, так что Себастьян даже попросил отца не приезжать на торжественную церемонию вручения дипломов.
Ну а потом настало время работы, осуществления честолюбивых планов, упорного восхождения к вершинам профессии. Остановиться и вырвать из жизни день-другой для общения с отцом казалось просто немыслимым. Себастьян стажировался в газете «Сиэтл тайме», потом несколько лет служил в информационном агентстве «Ассошиэйтед пресс». И беспрестанно писал, писал и писал – сотни репортажей, статей, обзоров, книг.
Взрослая жизнь проходила в свободном полете. В разнонаправленном, ничем не ограниченном движении. В постоянных перемещениях по миру – без привязанностей и даже без особых предпочтений. Себастьян снисходительно, сверху вниз смотрел на озабоченных хлюпиков, которые всегда и везде выкраивали несколько минут, чтобы позвонить домой по спутниковому телефону. Его собственное внимание никогда не распылялось. Вон оставался неизменно собранным, сосредоточенным и целиком погруженным в работу.
Мать искрение поощряла любые начинания целеустремленного талантливого сына. Всегда оставалась преданной его сторонницей и даже восторженной поклонницей. Себастьян не имел возможности уделять ей столько времени, сколько бы хотел, но она все понимала и никогда не обижалась. Во всяком случае, на словах.
Кэрол всегда была его семьей; любую действительность она умела сделать яркой, до краев наполненной впечатлениями и эмоциями. А вот отец оставался далеким, абстрактным образом – настолько туманным, что активного желания встретиться и поговорить с ним просто не возникало. Правда, Себастьян считал, что когда-нибудь, в зрелые годы, ближе к сорока, придет время остановиться и оглянуться назад. Вот тогда-то и настанет пора возобновить отношения с отцом.
Все изменилось в тот день, когда Себастьян похоронил мать.
Вон расследовал запутанное дело в штате Алабама, когда внезапно получил страшное сообщение о смерти Кэрол. Днем мать обрезала в саду клематис. Внезапно потеряла равновесие и упала со стремянки. Ни переломов, ни порезов, ни даже царапин. Всего лишь синяк на ноге. А ночью она умерла в полном одиночестве. Оторвался тромб, добрался до сердца и убил ее. В пятьдесят четыре года.
Сына рядом не было. Он даже не знал, что она упала. А узнав о случившемся, впервые в жизни растерялся. Сколько лет он бродил по миру, считая себя свободным от всех и всяческих пут? Смерть матери давала ему полную и окончательную свободу и в то же время заставила почувствовать свою неприкаянность. Только теперь Себастьян понял, что годами обманывал себя. На самом деле он путешествовал по миру вовсе не безоглядно. У него была пристань. Всегда. И эта пристань дарила ощущение спокойствия и защищенности. Каждый день и каждый час, вплоть до страшного известия.
Теперь у него остался лишь один-единственный родственник на всем свете. Отец, с которым Себастьян был едва знаком. Черт возьми, можно сказать, совсем чужой человек. Так сложились обстоятельства, что искать виновных не имело смысла. Но может быть, настало время что-то изменить? Провести со стариком хотя бы несколько дней и попытаться узнать его поближе? Остаться ненадолго и завязать легкие приятельские отношения, свободные от застарелого напряжения?
Себастьян вышел из машины и по безупречному изумрудному газону направился к пылающему яркими красками цветнику. В его кармане лежала бриллиантовая сережка, которую предстояло отдать миссис Уингейт, чтобы та вернула ее дочери. Но ведь при этом придется объяснить, где и при каких обстоятельствах он обнаружил потерянное сокровище. Забавная ситуация. Себастьян улыбнулся.
– Здравствуйте, миссис Уингейт, – вежливо произнес он, подходя.
Первое время после отлучения от дома он ненавидел хозяйку до глубины души. Ведь это она оборвала и разрушила его отношения с отцом. Но постепенно острота неприязни притупилась, так, же как ушла в прошлое детская обида на ябеду Клер. Нет, любви к Джойс Себастьян, конечно, не испытывал. Но и ненависти тоже. Впрочем, до сегодняшнего утра он не вспоминал и о самой Клер. Теперь, правда, кое-что вспомнилось, но назвать мысли о ней приятными было бы большой натяжкой.
– Здравствуй, Себастьян, – ответила миссис Уингейт и положила в корзину только что срезанную алую розу. На тонких пальцах сверкнули рубины и изумруды. Светлые брюки, блузка цвета лаванды и широкополая соломенная шляпа. Джойс всегда отличалась исключительной стройностью фигуры. Тем изяществом, которое произрастает лишь на почве абсолютного владения обстоятельствами собственной жизни. Резкие черты лица, несомненно, отражали характер – при этом ее большой рот, как правило, неодобрительно кривился.
Во всяком случае, так обычно бывало в присутствии сына садовника. Оставалось лишь догадываться, что именно заставило мистера Уингейта покинуть штат Айдахо и прочно укорениться на восточном побережье Соединенных Штатов – язвительный нрав супруги или ее властные манеры? Скорее всего, и то и другое.
Джойс никогда не выглядела привлекательной, даже в молодости. Но если бы какой-нибудь злодей засунул Себастьяну в ухо дуло пистолета и потребовал сказать этой женщине комплимент, он, пожалуй, отметил бы интересный светло-голубой оттенок глаз. Под цвет пышных ирисов в се саду. И глаз дочери. Клер унаследовала от матери большой рот, но, к счастью, пухлые губы полностью изменили его очертания. Нос ей достался маленький, а вот глаза почти такие же, как у матери. Правда, чуть живее и чуть лучезарнее.
– Твой отец сказал мне, что ты намерен вскоре уехать. Тебе не стыдно не хотеть побыть с ним подольше?
Себастьян посмотрел на розу в корзинке, потом переключил внимание на лицо хозяйки. Даже заглянул в глаза, которые в детстве безжалостно испепеляли его голубым пламенем. Над полями шляпы прожужжал пушистый шмель, и Джойс нетерпеливо отмахнулась. В эту минуту глаза ее выражали лишь вежливый вопрос.
– Пытаюсь уговорить его остаться хотя бы на неделю, – заметил отец, неторопливо вытаскивая из заднего кармана большой носовой платок и вытирая со лба капли пота.
Леонард Вон оказался на несколько дюймов ниже сына.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74
Однако когда Себастьян окончил школу, отец прислал ему билет на самолет. Пункт назначения – город Бойсе, штат Айдахо. Но сын билетом так и не воспользовался. А когда учился на первом курсе университета штата Вашингтон, Леонард написал, что хотел бы приехать повидаться. Себастьян ответил отказом. Он не чувствовал внутренней потребности общаться с отцом, который долгие годы не мог найти для него пары дней. Ко времени окончания университета отношения между родителями окончательно разладились, так что Себастьян даже попросил отца не приезжать на торжественную церемонию вручения дипломов.
Ну а потом настало время работы, осуществления честолюбивых планов, упорного восхождения к вершинам профессии. Остановиться и вырвать из жизни день-другой для общения с отцом казалось просто немыслимым. Себастьян стажировался в газете «Сиэтл тайме», потом несколько лет служил в информационном агентстве «Ассошиэйтед пресс». И беспрестанно писал, писал и писал – сотни репортажей, статей, обзоров, книг.
Взрослая жизнь проходила в свободном полете. В разнонаправленном, ничем не ограниченном движении. В постоянных перемещениях по миру – без привязанностей и даже без особых предпочтений. Себастьян снисходительно, сверху вниз смотрел на озабоченных хлюпиков, которые всегда и везде выкраивали несколько минут, чтобы позвонить домой по спутниковому телефону. Его собственное внимание никогда не распылялось. Вон оставался неизменно собранным, сосредоточенным и целиком погруженным в работу.
Мать искрение поощряла любые начинания целеустремленного талантливого сына. Всегда оставалась преданной его сторонницей и даже восторженной поклонницей. Себастьян не имел возможности уделять ей столько времени, сколько бы хотел, но она все понимала и никогда не обижалась. Во всяком случае, на словах.
Кэрол всегда была его семьей; любую действительность она умела сделать яркой, до краев наполненной впечатлениями и эмоциями. А вот отец оставался далеким, абстрактным образом – настолько туманным, что активного желания встретиться и поговорить с ним просто не возникало. Правда, Себастьян считал, что когда-нибудь, в зрелые годы, ближе к сорока, придет время остановиться и оглянуться назад. Вот тогда-то и настанет пора возобновить отношения с отцом.
Все изменилось в тот день, когда Себастьян похоронил мать.
Вон расследовал запутанное дело в штате Алабама, когда внезапно получил страшное сообщение о смерти Кэрол. Днем мать обрезала в саду клематис. Внезапно потеряла равновесие и упала со стремянки. Ни переломов, ни порезов, ни даже царапин. Всего лишь синяк на ноге. А ночью она умерла в полном одиночестве. Оторвался тромб, добрался до сердца и убил ее. В пятьдесят четыре года.
Сына рядом не было. Он даже не знал, что она упала. А узнав о случившемся, впервые в жизни растерялся. Сколько лет он бродил по миру, считая себя свободным от всех и всяческих пут? Смерть матери давала ему полную и окончательную свободу и в то же время заставила почувствовать свою неприкаянность. Только теперь Себастьян понял, что годами обманывал себя. На самом деле он путешествовал по миру вовсе не безоглядно. У него была пристань. Всегда. И эта пристань дарила ощущение спокойствия и защищенности. Каждый день и каждый час, вплоть до страшного известия.
Теперь у него остался лишь один-единственный родственник на всем свете. Отец, с которым Себастьян был едва знаком. Черт возьми, можно сказать, совсем чужой человек. Так сложились обстоятельства, что искать виновных не имело смысла. Но может быть, настало время что-то изменить? Провести со стариком хотя бы несколько дней и попытаться узнать его поближе? Остаться ненадолго и завязать легкие приятельские отношения, свободные от застарелого напряжения?
Себастьян вышел из машины и по безупречному изумрудному газону направился к пылающему яркими красками цветнику. В его кармане лежала бриллиантовая сережка, которую предстояло отдать миссис Уингейт, чтобы та вернула ее дочери. Но ведь при этом придется объяснить, где и при каких обстоятельствах он обнаружил потерянное сокровище. Забавная ситуация. Себастьян улыбнулся.
– Здравствуйте, миссис Уингейт, – вежливо произнес он, подходя.
Первое время после отлучения от дома он ненавидел хозяйку до глубины души. Ведь это она оборвала и разрушила его отношения с отцом. Но постепенно острота неприязни притупилась, так, же как ушла в прошлое детская обида на ябеду Клер. Нет, любви к Джойс Себастьян, конечно, не испытывал. Но и ненависти тоже. Впрочем, до сегодняшнего утра он не вспоминал и о самой Клер. Теперь, правда, кое-что вспомнилось, но назвать мысли о ней приятными было бы большой натяжкой.
– Здравствуй, Себастьян, – ответила миссис Уингейт и положила в корзину только что срезанную алую розу. На тонких пальцах сверкнули рубины и изумруды. Светлые брюки, блузка цвета лаванды и широкополая соломенная шляпа. Джойс всегда отличалась исключительной стройностью фигуры. Тем изяществом, которое произрастает лишь на почве абсолютного владения обстоятельствами собственной жизни. Резкие черты лица, несомненно, отражали характер – при этом ее большой рот, как правило, неодобрительно кривился.
Во всяком случае, так обычно бывало в присутствии сына садовника. Оставалось лишь догадываться, что именно заставило мистера Уингейта покинуть штат Айдахо и прочно укорениться на восточном побережье Соединенных Штатов – язвительный нрав супруги или ее властные манеры? Скорее всего, и то и другое.
Джойс никогда не выглядела привлекательной, даже в молодости. Но если бы какой-нибудь злодей засунул Себастьяну в ухо дуло пистолета и потребовал сказать этой женщине комплимент, он, пожалуй, отметил бы интересный светло-голубой оттенок глаз. Под цвет пышных ирисов в се саду. И глаз дочери. Клер унаследовала от матери большой рот, но, к счастью, пухлые губы полностью изменили его очертания. Нос ей достался маленький, а вот глаза почти такие же, как у матери. Правда, чуть живее и чуть лучезарнее.
– Твой отец сказал мне, что ты намерен вскоре уехать. Тебе не стыдно не хотеть побыть с ним подольше?
Себастьян посмотрел на розу в корзинке, потом переключил внимание на лицо хозяйки. Даже заглянул в глаза, которые в детстве безжалостно испепеляли его голубым пламенем. Над полями шляпы прожужжал пушистый шмель, и Джойс нетерпеливо отмахнулась. В эту минуту глаза ее выражали лишь вежливый вопрос.
– Пытаюсь уговорить его остаться хотя бы на неделю, – заметил отец, неторопливо вытаскивая из заднего кармана большой носовой платок и вытирая со лба капли пота.
Леонард Вон оказался на несколько дюймов ниже сына.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74