В мутном поле зрения возникли шагающие ко мне чёрные кроссовки белокурого парня.
Дьявол!!!
Впрочем, зачем его звать? Он и так уже здесь.
Пошевелив пальцами на ногах, я поняла, что позвоночник цел. О-о-о, спасибо тебе, Господи! Обещаю больше никогда не плеваться жёванной бумагой через трубочку!
Четверть-оборотень задумчиво остановился рядом со мной, легонько пнул меня в бок, как подстреленного тюленя. И тут я, на время забыв и о забитом кровью носе, и о дикой боли в рёбрах, в коже, вывернула что-то вроде… не знаю. Упор на руках - переворот и обеими ногами в грудь Эдуарду. Обычно мне никогда не удавалось удачно проделать этот фокус: кролик застревал в шляпе как раз на уровне талии. А на сей раз повезло - четверть-оборотень живописным кубарем покатился по асфальту.
Пошатываясь от боли, я выпрямилась и, превозмогая всё: нытьё тела, усталость, плохое настроение, темнеющий мир перед глазами - как заправская вэмпи ринулась на поверженного противника. На счастье, белокурый парень только поднимался, однако подняться не успел: удар носком кроссовка по животу, короткая и простая цепь ударов кулаками в эту смазливую физиономию, а напоследок - хороший и проверенный удар ногой в солнечное сплетение. Так, не успев встать, четверть-оборотень опять пребывал на спине в трёх метрах от моего беззвучно плачущего тела и жадно ловил ртом воздух.
– Ну что, ублюдок, получил? - дрожащим от ярости голосом процедила я, уже не скрывая своих эмоций, и встала в боевую стойку. Круг Поединков восторжённо заголосил, подбадривая меня дружным свистом: ему становилось интересно.
Для меня сейчас самое время напасть и добить, но я не могу, не могу…
Не могу!!!
От беззвучного вопля и удара об асфальт начала болеть голова.
Не могу, у меня нет больше сил. Мышцы деревенеют от боли и застывают. Телу хочется только одного: свалиться мешком с костями на землю и замереть.
Кажется, скоро его желание исполнится.
Эдуард вскочил почти так же легко, как и раньше. Почти. Из его носа и левой брови тянулась струйка алой - не красной, как у людей, а алой, почти чёрной и дело не в освещении - крови. Изумрудные глаза ясно сказали мне: "Ты - труп!", когда к ним, вытерев лицо, поднеслась побагровевшая ладонь.
Стиснув зубы, я упрямо задрала кровоточащий нос и поменяла боевую стойку на защитную. Между нами это был вызов.
И белокурый ублюдок принял его.
Первые шаги ко мне он сделал вполне по-человечески, но потом резко сорвался на темп оборотней и в два счёта оказался в десяти сантиметрах от меня. Всё, что я успела рассмотреть - возникшие внезапно передо мной горящие зелёные глаза. Мне вдруг подумалось, что они способны как трясина затягивать, топить в себе и подчинять…
… Мир мелькнул картиной, которую размыло дождём, и на теле цветками взорвалась ярко-острая боль, которая, отцветя за мгновенье, сменилась плодом - монотонно-ноющей истерией во всём теле.
… Вынырнув из слепяще-белого полусна, я как-то отстранённо поняла, что лежу на животе и судорожно пытаюсь дышать серой пылью. Чёрт, как же мне хреново!…
Надо вставать. Вставай, вставай, Вэмпи! Ты не можешь вот так свалиться! Вставай, у тебя, кажется, опять сотрясений мозга! Если ты сейчас будешь валяться на асфальте, то вырубишься на несколько дней! Только не так, только не так!
Противно заныв, тело громогласно объявило бойкот - я не смогла не то, что подняться на ноги, но и приподняться на локтях. Вместо этого меня несколько раз мучительно, со спазмовой болью в горле и желудке вырвало. Кашляя и задыхаясь, я с трудом перевернулась на бок и неясно увидела тихую победную улыбку, украшавшую губы четверть-оборотня, и тонкий ручеёк тёмной, как вино, крови на его лице…
– Сукин ты сын, - произнесла я одними губами, а может, мне только показалось.
Это было последнее, что я смогла сделать, прежде чем всё вокруг медленно уплыло во тьму, прихватив с собой и боль, и взволнованные голоса Круга…
… А нет, брешу как лиса в микроволновке…
… Мать его, и ведь хорошо меня приутюжил, правда…
Мне показалось, что я, широко распахивая глаза в надежде удержаться на краю бессознательности, видела лицо Саноте, склонившееся надо мной, слышала её взволнованный голос, но не могла сосредоточиться и понять, что она говорит… Нет, это мне показалось… просто показалось… Башке здо рово…
Да, наверное…
20.
… Где-то неподалёку жизнерадостно заливалась птичка. Какая - хрен её знает, я не орнитолог. Возможно, это обыкновенный воробей, набив брюхо длинным червяком, радуется после сытного жратвопринятия. А может, экзотическая канарейка-беглец вроде тех, что распевают в кабинете мисс Эйпфил. Я знаю только то, что птичью песню очень хорошо дополняет шелест листвы: это единственный звук, от которого моя голова… или что там теперь вместо неё… не начинает болеть ещё ожесточённей.
Что-то противно попискивает с большими интервалами. Прибор какой-то - морзянка или… Хотя нет, морзянка - это азбука, а то, чем её передают… к чему мне Александр Попов припомнился?… Так, стоп, спокойно! Попов давно помер и ворочается в гробу… тогда кто это распевает за стеной или просто неподалёку:
– … Отцвели уж давно хризантемы в саду,
Но любовь всё живёт в моём се-е-е-ердце больно-о-о-о-ом !…
Голос казался почти знакомым. Этот "кто-то" явно нуждается в кардиологе и наверняка знает, где моя башка и почему вместо неё отбитая мо лотом наковальня. Может быть, именно поэтому он вошёл в комнату и, судя по скребущему звуку, раздвинул шторы, а после погремел шпингалетом и с треском распахнул окно. Пичуга - гибрид жирного воробья, экзотической канарейки и дождевого червячка - стала слышна гораздо явственней.
– Опять проминитон кальция заканчивается, - послышался эдакий Винни-Пуховский ворчливый басок. - Ну ёпсель-штепсель! На вас не напасешься…
Что-то легонько звякнуло и скрипнуло рядом, а потом угрожающе булькнуло. Неужели всё-таки моя башка?… Да-да, заспиртованная в большой банке с бренди… Чёрт, а неплохо бы сейчас…
– Пусть пока тирнотозин постоит, - тихо продолжал ворчать голос, - а потом посмотрим… " …Одна она птицей улететь смогла, была ли любовь любовью? ". Мозгов никаких, ей-богу!… Что за дети? И в кого такое растёт?… Отобьют себе смолоду все органы, что же на потом останется?… Что же я потом скажу… если спросит, конечно. А спросит ли - вопрос ещё тот…
Голос говорил что-то ещё. Что именно - не помню да и не хочу помнить. Я хотела одного: промочить чем-то горло, да хотя бы той дрянью, в которую какой-то коллекционер частей тела поместил мою беглянку-голову.
Бренди, бренди, кажется, я совсем сбрендила с наковальней на плечах.
Сделав неимоверное усилие, я приоткрыла глаза и сквозь лёгкую дымку - какая ж скотина тут накурила? - увидала низенького толстячка лет сорока с плешью среди рыжих волос.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119
Дьявол!!!
Впрочем, зачем его звать? Он и так уже здесь.
Пошевелив пальцами на ногах, я поняла, что позвоночник цел. О-о-о, спасибо тебе, Господи! Обещаю больше никогда не плеваться жёванной бумагой через трубочку!
Четверть-оборотень задумчиво остановился рядом со мной, легонько пнул меня в бок, как подстреленного тюленя. И тут я, на время забыв и о забитом кровью носе, и о дикой боли в рёбрах, в коже, вывернула что-то вроде… не знаю. Упор на руках - переворот и обеими ногами в грудь Эдуарду. Обычно мне никогда не удавалось удачно проделать этот фокус: кролик застревал в шляпе как раз на уровне талии. А на сей раз повезло - четверть-оборотень живописным кубарем покатился по асфальту.
Пошатываясь от боли, я выпрямилась и, превозмогая всё: нытьё тела, усталость, плохое настроение, темнеющий мир перед глазами - как заправская вэмпи ринулась на поверженного противника. На счастье, белокурый парень только поднимался, однако подняться не успел: удар носком кроссовка по животу, короткая и простая цепь ударов кулаками в эту смазливую физиономию, а напоследок - хороший и проверенный удар ногой в солнечное сплетение. Так, не успев встать, четверть-оборотень опять пребывал на спине в трёх метрах от моего беззвучно плачущего тела и жадно ловил ртом воздух.
– Ну что, ублюдок, получил? - дрожащим от ярости голосом процедила я, уже не скрывая своих эмоций, и встала в боевую стойку. Круг Поединков восторжённо заголосил, подбадривая меня дружным свистом: ему становилось интересно.
Для меня сейчас самое время напасть и добить, но я не могу, не могу…
Не могу!!!
От беззвучного вопля и удара об асфальт начала болеть голова.
Не могу, у меня нет больше сил. Мышцы деревенеют от боли и застывают. Телу хочется только одного: свалиться мешком с костями на землю и замереть.
Кажется, скоро его желание исполнится.
Эдуард вскочил почти так же легко, как и раньше. Почти. Из его носа и левой брови тянулась струйка алой - не красной, как у людей, а алой, почти чёрной и дело не в освещении - крови. Изумрудные глаза ясно сказали мне: "Ты - труп!", когда к ним, вытерев лицо, поднеслась побагровевшая ладонь.
Стиснув зубы, я упрямо задрала кровоточащий нос и поменяла боевую стойку на защитную. Между нами это был вызов.
И белокурый ублюдок принял его.
Первые шаги ко мне он сделал вполне по-человечески, но потом резко сорвался на темп оборотней и в два счёта оказался в десяти сантиметрах от меня. Всё, что я успела рассмотреть - возникшие внезапно передо мной горящие зелёные глаза. Мне вдруг подумалось, что они способны как трясина затягивать, топить в себе и подчинять…
… Мир мелькнул картиной, которую размыло дождём, и на теле цветками взорвалась ярко-острая боль, которая, отцветя за мгновенье, сменилась плодом - монотонно-ноющей истерией во всём теле.
… Вынырнув из слепяще-белого полусна, я как-то отстранённо поняла, что лежу на животе и судорожно пытаюсь дышать серой пылью. Чёрт, как же мне хреново!…
Надо вставать. Вставай, вставай, Вэмпи! Ты не можешь вот так свалиться! Вставай, у тебя, кажется, опять сотрясений мозга! Если ты сейчас будешь валяться на асфальте, то вырубишься на несколько дней! Только не так, только не так!
Противно заныв, тело громогласно объявило бойкот - я не смогла не то, что подняться на ноги, но и приподняться на локтях. Вместо этого меня несколько раз мучительно, со спазмовой болью в горле и желудке вырвало. Кашляя и задыхаясь, я с трудом перевернулась на бок и неясно увидела тихую победную улыбку, украшавшую губы четверть-оборотня, и тонкий ручеёк тёмной, как вино, крови на его лице…
– Сукин ты сын, - произнесла я одними губами, а может, мне только показалось.
Это было последнее, что я смогла сделать, прежде чем всё вокруг медленно уплыло во тьму, прихватив с собой и боль, и взволнованные голоса Круга…
… А нет, брешу как лиса в микроволновке…
… Мать его, и ведь хорошо меня приутюжил, правда…
Мне показалось, что я, широко распахивая глаза в надежде удержаться на краю бессознательности, видела лицо Саноте, склонившееся надо мной, слышала её взволнованный голос, но не могла сосредоточиться и понять, что она говорит… Нет, это мне показалось… просто показалось… Башке здо рово…
Да, наверное…
20.
… Где-то неподалёку жизнерадостно заливалась птичка. Какая - хрен её знает, я не орнитолог. Возможно, это обыкновенный воробей, набив брюхо длинным червяком, радуется после сытного жратвопринятия. А может, экзотическая канарейка-беглец вроде тех, что распевают в кабинете мисс Эйпфил. Я знаю только то, что птичью песню очень хорошо дополняет шелест листвы: это единственный звук, от которого моя голова… или что там теперь вместо неё… не начинает болеть ещё ожесточённей.
Что-то противно попискивает с большими интервалами. Прибор какой-то - морзянка или… Хотя нет, морзянка - это азбука, а то, чем её передают… к чему мне Александр Попов припомнился?… Так, стоп, спокойно! Попов давно помер и ворочается в гробу… тогда кто это распевает за стеной или просто неподалёку:
– … Отцвели уж давно хризантемы в саду,
Но любовь всё живёт в моём се-е-е-ердце больно-о-о-о-ом !…
Голос казался почти знакомым. Этот "кто-то" явно нуждается в кардиологе и наверняка знает, где моя башка и почему вместо неё отбитая мо лотом наковальня. Может быть, именно поэтому он вошёл в комнату и, судя по скребущему звуку, раздвинул шторы, а после погремел шпингалетом и с треском распахнул окно. Пичуга - гибрид жирного воробья, экзотической канарейки и дождевого червячка - стала слышна гораздо явственней.
– Опять проминитон кальция заканчивается, - послышался эдакий Винни-Пуховский ворчливый басок. - Ну ёпсель-штепсель! На вас не напасешься…
Что-то легонько звякнуло и скрипнуло рядом, а потом угрожающе булькнуло. Неужели всё-таки моя башка?… Да-да, заспиртованная в большой банке с бренди… Чёрт, а неплохо бы сейчас…
– Пусть пока тирнотозин постоит, - тихо продолжал ворчать голос, - а потом посмотрим… " …Одна она птицей улететь смогла, была ли любовь любовью? ". Мозгов никаких, ей-богу!… Что за дети? И в кого такое растёт?… Отобьют себе смолоду все органы, что же на потом останется?… Что же я потом скажу… если спросит, конечно. А спросит ли - вопрос ещё тот…
Голос говорил что-то ещё. Что именно - не помню да и не хочу помнить. Я хотела одного: промочить чем-то горло, да хотя бы той дрянью, в которую какой-то коллекционер частей тела поместил мою беглянку-голову.
Бренди, бренди, кажется, я совсем сбрендила с наковальней на плечах.
Сделав неимоверное усилие, я приоткрыла глаза и сквозь лёгкую дымку - какая ж скотина тут накурила? - увидала низенького толстячка лет сорока с плешью среди рыжих волос.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119