Сварливый старый бродяга помнил каждую бухту в Беринговом море, пять раз тонул, два года прожил один на пустынном острове.
Баранов обрадовался давнишнему другу, но радости своей не показал. Старик ехидный, может съязвить и сконфузить правителя. Баранов поднялся по трапу, снял картуз, перекрестился и только тогда подошел к штурману.
Свиделись, Петрович? сказал он, усмехнувшись, и протянул руку.
Против обыкновения, старик ничего не ответил, притронулся короткими пальцами к руке Баранова, крикнул что-то матросу, возившемуся у вантов. Штурман еще с мостика разглядел, как постарел и осунулся правитель, голова облысела, уцелевшие седые пряди закрывали виски. Худой и сгорбившийся старикгрозный повелитель колонии. Штурман заметил, как жадно обшарил глазами палубу, открытый люк пустого трюма Баранов и, окончательно нахмурившись, отвернулся.
Правитель понял, что корабль не привез ничего. В это время, опираясь на тонкий камышовый посох, приблизился к Баранову, благословляя его тщательно сложенными пальцами, рыжий щуплый монах в синей бархатной камилавке. Это был новый архимандрит Ананий, присланный главным правлением для закрепления слова божьего и как представитель высшей духовной власти в далеких российских владениях.
Во имя отца и сына и святого духа...сказал он скороговоркой. Тонкий дребезжащий голос был неприятен.Господин правитель здешних мест?
И привычно ткнул, ладонью вниз, веснушчатую руку.
Баранов руки не поцеловал. Отступив назад, он внимательно разглядывал монаха, затем сухо и коротко сказал:
Быстро больно, пустынножитель.
Соли б лучше прислали,заявил он потом штурману с горечью.
Не прощаясь, он торопливо ушел. Туман рассеялся. Ясно виден был берег, голый каменькекур с палисадом крепости, вяло повисший трехцветный флаг, толпа нетерпеливо ждущих людей.
Глава четвертая
Шумел дождь. Временами он утихал, и тогда тяжелые редкие капли пробегали по деревянному настилу крыши. А потом снова тянулся монотонный шелест.
Только что кто-то был здесь. Павел ясно чувствовал тихое, сдерживаемое дыхание, прикосновение руки. Он открыл глаза. Снова в полумраке увидел бледное пятно окна, неровный отсвет камелька на бревенчатой стене. То, что видел множество раз, когда спадал жар и на минуту возвращалось сознание. Потом опять начинался бред.
Сейчас пятно не уходило, отчетливо был слышен шум дождя. Треснула в очаге смолистая ветка. Павел понял, что лежит в хижине, нет ни корсара, ни корабля, ни гудящей каменистой гряды, ни последних усилий перед неизбежным. Он хотел подняться, но боль в правом плече вынудила его опуститься на место. Оранжевые круги поплыли по жилью, смежились веки. Полосатый зверек, примостившийся на теплой шкуре, испуганно прыгнул с нар, завертел мордочкой.
Когда Павел очнулся вторично, дождь перестал совсем, дверь хижины была распахнута, виднелись мокрые ветки хвои, кусочек посветлевшего неба. В избе было по-прежнему пусто. Не пытаясь больше подняться, раненый впервые разглядел темную икону, грубый, накрытый плетенкой из травянистых корней стол, глиняный кувшин и кружку. Возле двери протянута кожаная занавеска, отгораживающая угол. Занавеска шевельнулась, и Павел снова почувствовал, что в хижине он не один.
А потом из-за перегородки высунулась голова, повисли две темно-русые косы. Золотистой бронзой отливали волосы, разделенные ровным пробором, тонкие морщинки появились на лбу. Несколько секунд девушка наблюдала, затем вышла из своего угла. В ровдужных штанах, такой же рубашке, небольшая, легкая, она приблизилась к нарам, удовлетворенно вздохнула. Больной, действительно, очнулся, лежал с открытыми глазами.
Поправился,сказала она и вдруг сконфуженно замолчала, откинула косы назад.
Лежавший на нарах разглядывал ее пристальным, удивленным взглядом.
Девушка отступила, затем повернулась и выбежала из хижины. Спустя минуты две вошел Кулик. Вытирая на ходу пучком травы мокрые пальцыставил на ключе запруду,старый охотник торопливо подошел к нарам. Павел снова попытался подняться. На этот раз боль не возобновилась. Облокотившись на левую руку, он с усилием приподнялся и сел.
Старик невольно сделал движение, словно хотел поддержать, но Павел не заметил. Оглядев Кулика, жилье, дверь, он спросил:
Кто вы такой, сударь?
Охотник медленно и скупо улыбнулся, разогнул спину. Длинный и тощий, в старой кожаной рубашке, обнажавшей морщинистую шею, стоял он перед Павлом, добродушно смотрел на взволнованное лицо больного.
Живу, немного погодя, сказал он просто.
Больше в этот день Павлу говорить не пришлось. Девушка не появлялась, а старик бережно, но настойчиво уложил его опять на шкуры, покормил мясной похлебкой все еще с ложки, как тяжелобольного. На вопросы не отвечал. Раненый скоро уснул, впервые за много дней крепко, по-настоящему.
Проснулся он от терпкого запаха хвои. Запах напомнил детство, благоухающий кедр из диких прибрежных гор, весну, первые ароматы трав. Не отгоняя сна, Павел улыбнулся, повернул голову. Нежные иглы душмянки встретили его лицо, упали капли росы. От неожиданности он зажмурился, а потом сразу открыл глаза.
На полу и на нарах лежали кедровые ветки. Световые полосы, пробившиеся сквозь дверные щели и узкое окно, озаряли сочную нежную зелень, смолистые срезы, пучок желтых влажных цветов. Раньше этого не было. Павел удивленно огляделся и только сейчас заметил за столом у окна вчерашнюю девушку. Не поднимая головы, она что-то прилежно шила. Девушка была в том же наряде, только вместо штанов надела недлинную юбку из толстой бумажной ткани, белые, без всяких украшений, мокасины. На худое, почти детское плечо сдвинулись обе косы.
Наташа не видела, что больной проснулся. Чуть нахмурив от усердия брови, она выводила стежок за стежком. Светлая тень падала на изгиб переносицы, выделялось несколько мелких веснушек. Некоторое время девушка работала не отрываясь, затем отложила шитье, глянула в сторону нар. Увидев, что больной не спит и внимательно наблюдает за ней, Наташа вспыхнула, серые глаза ее стали синими. Торопливо схватив иголку, она потянула к себе отложенную работу, и Павел заметил, что это был его кафтан. Девушка чинила продранную выстрелом одежду.
Павел поднялся и сел. Сегодня он чувствовал себя совсем здоровым. Беспокойные мысли отошли в сторону.
Дай мне кафтан,сказал он громко.И скажи, кто ты такая.
Наташа вздрогнула, но теперь уже не покраснела. Поднявшись из-за стола, она вдруг отодвинула одежду, спокойно и дружелюбно посмотрела Павлу прямо в глаза.
Ты русский?спросила она вместо ответа.
И когда Павел кивнул головой, задумчиво притихла, подергала кончик косы.
Я тоже русская,сказала потом негромко.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145
Баранов обрадовался давнишнему другу, но радости своей не показал. Старик ехидный, может съязвить и сконфузить правителя. Баранов поднялся по трапу, снял картуз, перекрестился и только тогда подошел к штурману.
Свиделись, Петрович? сказал он, усмехнувшись, и протянул руку.
Против обыкновения, старик ничего не ответил, притронулся короткими пальцами к руке Баранова, крикнул что-то матросу, возившемуся у вантов. Штурман еще с мостика разглядел, как постарел и осунулся правитель, голова облысела, уцелевшие седые пряди закрывали виски. Худой и сгорбившийся старикгрозный повелитель колонии. Штурман заметил, как жадно обшарил глазами палубу, открытый люк пустого трюма Баранов и, окончательно нахмурившись, отвернулся.
Правитель понял, что корабль не привез ничего. В это время, опираясь на тонкий камышовый посох, приблизился к Баранову, благословляя его тщательно сложенными пальцами, рыжий щуплый монах в синей бархатной камилавке. Это был новый архимандрит Ананий, присланный главным правлением для закрепления слова божьего и как представитель высшей духовной власти в далеких российских владениях.
Во имя отца и сына и святого духа...сказал он скороговоркой. Тонкий дребезжащий голос был неприятен.Господин правитель здешних мест?
И привычно ткнул, ладонью вниз, веснушчатую руку.
Баранов руки не поцеловал. Отступив назад, он внимательно разглядывал монаха, затем сухо и коротко сказал:
Быстро больно, пустынножитель.
Соли б лучше прислали,заявил он потом штурману с горечью.
Не прощаясь, он торопливо ушел. Туман рассеялся. Ясно виден был берег, голый каменькекур с палисадом крепости, вяло повисший трехцветный флаг, толпа нетерпеливо ждущих людей.
Глава четвертая
Шумел дождь. Временами он утихал, и тогда тяжелые редкие капли пробегали по деревянному настилу крыши. А потом снова тянулся монотонный шелест.
Только что кто-то был здесь. Павел ясно чувствовал тихое, сдерживаемое дыхание, прикосновение руки. Он открыл глаза. Снова в полумраке увидел бледное пятно окна, неровный отсвет камелька на бревенчатой стене. То, что видел множество раз, когда спадал жар и на минуту возвращалось сознание. Потом опять начинался бред.
Сейчас пятно не уходило, отчетливо был слышен шум дождя. Треснула в очаге смолистая ветка. Павел понял, что лежит в хижине, нет ни корсара, ни корабля, ни гудящей каменистой гряды, ни последних усилий перед неизбежным. Он хотел подняться, но боль в правом плече вынудила его опуститься на место. Оранжевые круги поплыли по жилью, смежились веки. Полосатый зверек, примостившийся на теплой шкуре, испуганно прыгнул с нар, завертел мордочкой.
Когда Павел очнулся вторично, дождь перестал совсем, дверь хижины была распахнута, виднелись мокрые ветки хвои, кусочек посветлевшего неба. В избе было по-прежнему пусто. Не пытаясь больше подняться, раненый впервые разглядел темную икону, грубый, накрытый плетенкой из травянистых корней стол, глиняный кувшин и кружку. Возле двери протянута кожаная занавеска, отгораживающая угол. Занавеска шевельнулась, и Павел снова почувствовал, что в хижине он не один.
А потом из-за перегородки высунулась голова, повисли две темно-русые косы. Золотистой бронзой отливали волосы, разделенные ровным пробором, тонкие морщинки появились на лбу. Несколько секунд девушка наблюдала, затем вышла из своего угла. В ровдужных штанах, такой же рубашке, небольшая, легкая, она приблизилась к нарам, удовлетворенно вздохнула. Больной, действительно, очнулся, лежал с открытыми глазами.
Поправился,сказала она и вдруг сконфуженно замолчала, откинула косы назад.
Лежавший на нарах разглядывал ее пристальным, удивленным взглядом.
Девушка отступила, затем повернулась и выбежала из хижины. Спустя минуты две вошел Кулик. Вытирая на ходу пучком травы мокрые пальцыставил на ключе запруду,старый охотник торопливо подошел к нарам. Павел снова попытался подняться. На этот раз боль не возобновилась. Облокотившись на левую руку, он с усилием приподнялся и сел.
Старик невольно сделал движение, словно хотел поддержать, но Павел не заметил. Оглядев Кулика, жилье, дверь, он спросил:
Кто вы такой, сударь?
Охотник медленно и скупо улыбнулся, разогнул спину. Длинный и тощий, в старой кожаной рубашке, обнажавшей морщинистую шею, стоял он перед Павлом, добродушно смотрел на взволнованное лицо больного.
Живу, немного погодя, сказал он просто.
Больше в этот день Павлу говорить не пришлось. Девушка не появлялась, а старик бережно, но настойчиво уложил его опять на шкуры, покормил мясной похлебкой все еще с ложки, как тяжелобольного. На вопросы не отвечал. Раненый скоро уснул, впервые за много дней крепко, по-настоящему.
Проснулся он от терпкого запаха хвои. Запах напомнил детство, благоухающий кедр из диких прибрежных гор, весну, первые ароматы трав. Не отгоняя сна, Павел улыбнулся, повернул голову. Нежные иглы душмянки встретили его лицо, упали капли росы. От неожиданности он зажмурился, а потом сразу открыл глаза.
На полу и на нарах лежали кедровые ветки. Световые полосы, пробившиеся сквозь дверные щели и узкое окно, озаряли сочную нежную зелень, смолистые срезы, пучок желтых влажных цветов. Раньше этого не было. Павел удивленно огляделся и только сейчас заметил за столом у окна вчерашнюю девушку. Не поднимая головы, она что-то прилежно шила. Девушка была в том же наряде, только вместо штанов надела недлинную юбку из толстой бумажной ткани, белые, без всяких украшений, мокасины. На худое, почти детское плечо сдвинулись обе косы.
Наташа не видела, что больной проснулся. Чуть нахмурив от усердия брови, она выводила стежок за стежком. Светлая тень падала на изгиб переносицы, выделялось несколько мелких веснушек. Некоторое время девушка работала не отрываясь, затем отложила шитье, глянула в сторону нар. Увидев, что больной не спит и внимательно наблюдает за ней, Наташа вспыхнула, серые глаза ее стали синими. Торопливо схватив иголку, она потянула к себе отложенную работу, и Павел заметил, что это был его кафтан. Девушка чинила продранную выстрелом одежду.
Павел поднялся и сел. Сегодня он чувствовал себя совсем здоровым. Беспокойные мысли отошли в сторону.
Дай мне кафтан,сказал он громко.И скажи, кто ты такая.
Наташа вздрогнула, но теперь уже не покраснела. Поднявшись из-за стола, она вдруг отодвинула одежду, спокойно и дружелюбно посмотрела Павлу прямо в глаза.
Ты русский?спросила она вместо ответа.
И когда Павел кивнул головой, задумчиво притихла, подергала кончик косы.
Я тоже русская,сказала потом негромко.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145