Ни рыб, ни водорослей не водилось в озере, не кружились птицы. Только ночью и рассветными зорями приходили сюда на водопой звери.
Глубокое безмолвие окружало ущелье. Вечерний сумрак становился гуще, заволакивал лес, темнели и медленно стирались грани дальнего кряжа Скалистых гор.
Павел спустился вниз, к озеру. Необходимо было найти ночлег, пока темнота окончательно не укрыла скалы, добыть огня. Ночи в горах стояли холодные, от лесной сырости спасал только костер.
После того как Чуукван увел Кулика и Наташу и откочевало все племя, Павел не думал о нападении индейцев и не таился. Бросил хижину в тот же день налегке, как был, взяв с собою лишь ружье и немного пороху. Он не хотел оставаться там ни одного лишнего часа, не хотел взять ни одной юколы. Он был слишком горд, чтобы объяснять индейцам свою непричастность и свое отношение к происшествию в крепости, и не хотел больше быть обязанным ничем и никому. Великодушие, проявленное врагами, хоть и подсказанное охотником, переживалось мучительно, тем более что вызвано было жалостью. Так, по крайней мере, казалось Павлу... Он очень страдал... Еще раз разрушились мечты! Были моменты, когда хотелось умереть, охватывали стыд и гнев... Он не мог оставаться на одном месте, он должен был двигаться, идти все равно куда... Он брел уже третий день и только сегодня понял, что идет к форту.
Темнело быстро. Исчезли очертания скал, леса, невидным стало озеро. Мерцала лишь в надвигавшемся мраке полоска воды у самого берега, отблескивал мокрый уступ каменного навеса.
На краю этой выемки Павел соорудил костер, рядом накидал веток. Он не взял из хижины даже звериной шкуры, необходимой для лесных ночевок. Влажная колючая хвоя заменила привычное ложе, и он не замечал разницы.
Гибель «Ростислава» и экипажа, утеря груза и крушение всех надежд, связанных с отчаянным рейсом, события последних дней снова остро и мучительно всплыли в памяти. Павел старался не думать, отвлечься, подолгу останавливался среди диких, суровых скал, следил за неторопливым полетом кондора, слушал гром водопада, свергавшегося со страшной высоты. Камни, горы и лес окружали все дни его пути, действовали умиротворяще. Шорохи трав на высоких лугах, ветер, запах смолы и прели, не тревоженная тишина...
Звери и птицы не попадались. Лишь изредка в сумеречной гущине мелькала колибри еле приметная лесная гостья. Яркий оранжевый зоб пламенел на солнце, как раскаленный уголь, длинный клюв напоминал иглу. Птица появлялась только в середине лета, затем снова засыпала в гнезде.
Несколько раз Павел замечал возле разрытых муравьиных куч следы тарбагана, однажды пересек дорогу сохатый. Иных зверей не встречалось, и, если бы не убитый в начале пути дикий козленок, пришлось бы долго кружить по тайге за дневным прокормом.
Уходя, Кулик оставил ему винтовку, рог пороху, мешочек пуль. В пути он мог добывать себе пищу. Чуукван стоял в стороне бесстрастный, казалось, равнодушный и не глядел на разложенные припасы. После того как уступил старику жизнь врага, он больше его не замечал. Слишком много отдано дружбе, доблесть воинав исполнении сказанного.
Весь день, пробираясь по горам и зарослям, Павел не думал о еде и только теперь почувствовал голод. Однако ни в тощем мешке, висевшем у пояса, ни в карманах ничего не нашлось. Потерялся и тщательно хранимый высушенный трут.
Ночь оказалась теплой. Ветра не было, густой туман застилал озеро, поднимался все выше, укрывал лес. Стало сыро, зато можно было обойтись без костра. Но есть очень хотелось, и Павел решил засесть на звериной тропе, проложенной к водопою. Спускаясь сюда, он видел следы недалеко от своей стоянки.
Темно и глухо было в лесу. Влажные белесые клочья прикрыли Деревья и камни, опутали всю землю. В сырой тьме изредка трещала ель, падал сорвавшийся где-то в горах обломок скалы, неясно гудел водопад. Павел ждал всю ночь, но ни один зверь не появился у озера. Словно все вымерло кругом, и только редкие ночные звуки смутно напоминали о непрерывности бытия.
Лежа за упавшей огромной елью Павел согрелся; подопревшая хвоя высохла под ним. стала податливой и мягкой, как мох; постепенно утих голод, наплывала дремота. До утра еще было далеко, но тропа по-прежнему оставалась пустой. Как видно, лесное зверье покинуло эти места. Незаметно юноша окончательно задремал.
Проснулся он перед самым утром. Еще было темно, все так же туманно и сыро, но за нависшими громадами скал уже угадывался сумеречный расцвет.
Туман увлажнил хвою, жухлую листву между упавших лесин. темный береговой гранит. Медленно падали с отяжелевших веток редкие крупные капли, скользкую топь превратилась тропа. Павел продрог, ныло простреленное плечо, еще сильнее хотелось есть. Он поднялся и, стряхнув с одежды росу, решил снова податься в горы. Может быть, там встретит стадо баранов. На заре они покидали разлоги, уходили в недоступные места.
Становилось светлее. Липкий туман все еще висел клочьями, но в просветах уже обозначилось озеро, рваные скалы над ним, мерцал и дробился на камнях не умолкающий водопад. Было очень тихо, торжественно, как перед началом жизни, потом вдруг далеко вверху озарилась вершина горы, фиолетово-розовая, чистая, одетая вечным снеговым покровом.
И вслед за первым лучом солнца раздался мощный протяжный рев, сильный и нараставший, будивший тайгу и горы,великий нетерпеливый зов. Это кричал сохатый, искавший лесную подругу, нежную, густошерстую самку.
Павел встрепенулся, торопливо осмотрел винтовку. Инстинкт охотника, голод заставили его быстро и бесшумно двинуться навстречу лосю.
Зверь был близко, шел напрямки через заросли, разрывая лианы и гущину леса огромными тупыми рогами, проваливаясь по колено в гнилье и раскисшую болотистую почву. Павел слышал, как трещали под гигантскими копытами ветки, упавшие стволы, корни. Потом совсем невдалеке, между расщелинами обомшелого камня, мелькнула волосатая морда, могучая грудь великана. Он не видел притаившегося охотника, не чуял опасности. Прекрасный извечный порыв вел его вперед, дальше, навстречу любви и смерти.
Юноша опустил винтовку. Сколько раз он охотился в тайге и горах, добывая еду и шкуры, и никогда об этом не думал. То было простым, не придуманным законом, как дуновение ветра, как снег, как солнечное тепло. Сейчас впервые он почувствовал жестокую правду.
Лось приближался. Стучали копыта по камням, усилился. треск сучьев и давних, поваленных ветрами, отживших деревьев. Несколько раз маячила бурая, вспотевшая шерсть зверя, раскрытая пасть, тяжелая кость рогов. Сохатый порывисто и сильно дышал, брызги пены покрывали широкую грудь. Он двигался напрямик, как раз к тому месту, где находился Павел.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145
Глубокое безмолвие окружало ущелье. Вечерний сумрак становился гуще, заволакивал лес, темнели и медленно стирались грани дальнего кряжа Скалистых гор.
Павел спустился вниз, к озеру. Необходимо было найти ночлег, пока темнота окончательно не укрыла скалы, добыть огня. Ночи в горах стояли холодные, от лесной сырости спасал только костер.
После того как Чуукван увел Кулика и Наташу и откочевало все племя, Павел не думал о нападении индейцев и не таился. Бросил хижину в тот же день налегке, как был, взяв с собою лишь ружье и немного пороху. Он не хотел оставаться там ни одного лишнего часа, не хотел взять ни одной юколы. Он был слишком горд, чтобы объяснять индейцам свою непричастность и свое отношение к происшествию в крепости, и не хотел больше быть обязанным ничем и никому. Великодушие, проявленное врагами, хоть и подсказанное охотником, переживалось мучительно, тем более что вызвано было жалостью. Так, по крайней мере, казалось Павлу... Он очень страдал... Еще раз разрушились мечты! Были моменты, когда хотелось умереть, охватывали стыд и гнев... Он не мог оставаться на одном месте, он должен был двигаться, идти все равно куда... Он брел уже третий день и только сегодня понял, что идет к форту.
Темнело быстро. Исчезли очертания скал, леса, невидным стало озеро. Мерцала лишь в надвигавшемся мраке полоска воды у самого берега, отблескивал мокрый уступ каменного навеса.
На краю этой выемки Павел соорудил костер, рядом накидал веток. Он не взял из хижины даже звериной шкуры, необходимой для лесных ночевок. Влажная колючая хвоя заменила привычное ложе, и он не замечал разницы.
Гибель «Ростислава» и экипажа, утеря груза и крушение всех надежд, связанных с отчаянным рейсом, события последних дней снова остро и мучительно всплыли в памяти. Павел старался не думать, отвлечься, подолгу останавливался среди диких, суровых скал, следил за неторопливым полетом кондора, слушал гром водопада, свергавшегося со страшной высоты. Камни, горы и лес окружали все дни его пути, действовали умиротворяще. Шорохи трав на высоких лугах, ветер, запах смолы и прели, не тревоженная тишина...
Звери и птицы не попадались. Лишь изредка в сумеречной гущине мелькала колибри еле приметная лесная гостья. Яркий оранжевый зоб пламенел на солнце, как раскаленный уголь, длинный клюв напоминал иглу. Птица появлялась только в середине лета, затем снова засыпала в гнезде.
Несколько раз Павел замечал возле разрытых муравьиных куч следы тарбагана, однажды пересек дорогу сохатый. Иных зверей не встречалось, и, если бы не убитый в начале пути дикий козленок, пришлось бы долго кружить по тайге за дневным прокормом.
Уходя, Кулик оставил ему винтовку, рог пороху, мешочек пуль. В пути он мог добывать себе пищу. Чуукван стоял в стороне бесстрастный, казалось, равнодушный и не глядел на разложенные припасы. После того как уступил старику жизнь врага, он больше его не замечал. Слишком много отдано дружбе, доблесть воинав исполнении сказанного.
Весь день, пробираясь по горам и зарослям, Павел не думал о еде и только теперь почувствовал голод. Однако ни в тощем мешке, висевшем у пояса, ни в карманах ничего не нашлось. Потерялся и тщательно хранимый высушенный трут.
Ночь оказалась теплой. Ветра не было, густой туман застилал озеро, поднимался все выше, укрывал лес. Стало сыро, зато можно было обойтись без костра. Но есть очень хотелось, и Павел решил засесть на звериной тропе, проложенной к водопою. Спускаясь сюда, он видел следы недалеко от своей стоянки.
Темно и глухо было в лесу. Влажные белесые клочья прикрыли Деревья и камни, опутали всю землю. В сырой тьме изредка трещала ель, падал сорвавшийся где-то в горах обломок скалы, неясно гудел водопад. Павел ждал всю ночь, но ни один зверь не появился у озера. Словно все вымерло кругом, и только редкие ночные звуки смутно напоминали о непрерывности бытия.
Лежа за упавшей огромной елью Павел согрелся; подопревшая хвоя высохла под ним. стала податливой и мягкой, как мох; постепенно утих голод, наплывала дремота. До утра еще было далеко, но тропа по-прежнему оставалась пустой. Как видно, лесное зверье покинуло эти места. Незаметно юноша окончательно задремал.
Проснулся он перед самым утром. Еще было темно, все так же туманно и сыро, но за нависшими громадами скал уже угадывался сумеречный расцвет.
Туман увлажнил хвою, жухлую листву между упавших лесин. темный береговой гранит. Медленно падали с отяжелевших веток редкие крупные капли, скользкую топь превратилась тропа. Павел продрог, ныло простреленное плечо, еще сильнее хотелось есть. Он поднялся и, стряхнув с одежды росу, решил снова податься в горы. Может быть, там встретит стадо баранов. На заре они покидали разлоги, уходили в недоступные места.
Становилось светлее. Липкий туман все еще висел клочьями, но в просветах уже обозначилось озеро, рваные скалы над ним, мерцал и дробился на камнях не умолкающий водопад. Было очень тихо, торжественно, как перед началом жизни, потом вдруг далеко вверху озарилась вершина горы, фиолетово-розовая, чистая, одетая вечным снеговым покровом.
И вслед за первым лучом солнца раздался мощный протяжный рев, сильный и нараставший, будивший тайгу и горы,великий нетерпеливый зов. Это кричал сохатый, искавший лесную подругу, нежную, густошерстую самку.
Павел встрепенулся, торопливо осмотрел винтовку. Инстинкт охотника, голод заставили его быстро и бесшумно двинуться навстречу лосю.
Зверь был близко, шел напрямки через заросли, разрывая лианы и гущину леса огромными тупыми рогами, проваливаясь по колено в гнилье и раскисшую болотистую почву. Павел слышал, как трещали под гигантскими копытами ветки, упавшие стволы, корни. Потом совсем невдалеке, между расщелинами обомшелого камня, мелькнула волосатая морда, могучая грудь великана. Он не видел притаившегося охотника, не чуял опасности. Прекрасный извечный порыв вел его вперед, дальше, навстречу любви и смерти.
Юноша опустил винтовку. Сколько раз он охотился в тайге и горах, добывая еду и шкуры, и никогда об этом не думал. То было простым, не придуманным законом, как дуновение ветра, как снег, как солнечное тепло. Сейчас впервые он почувствовал жестокую правду.
Лось приближался. Стучали копыта по камням, усилился. треск сучьев и давних, поваленных ветрами, отживших деревьев. Несколько раз маячила бурая, вспотевшая шерсть зверя, раскрытая пасть, тяжелая кость рогов. Сохатый порывисто и сильно дышал, брызги пены покрывали широкую грудь. Он двигался напрямик, как раз к тому месту, где находился Павел.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145