Полностью одетая девушка задумчиво потягивает на уютном диване свой любимый напиток, а обнаженный для ее удовольствия юноша сладострастно корчится на столбе.
Он почувствовал, как у него сам собой поднимается член.
Остановить его или сделать что-либо другое было невозможно.
Сейчас она могла и хотела видеть все. Стефания закурила.
Кажется, он впервые заметил, что она курит. Это было красиво.
Отставив бокал, Стефания порывисто поднялась. Берни решил, что она подойдет к нему и будет истязать ласками, однако девушка прошла мимо. Она распахнула окно.
Вместе с шумом машин в комнату ворвался холодный воздух с улицы.
Юноша вздрогнул. Кожа моментально покрылось мурашками.
Стефания вернулась на диван.
Ей как будто доставляло удовольствие видеть, что он страдает.
Да, он страдал, но, с другой стороны, возбуждение его росло, а вытянувшийся почти вдоль живота ствол плоти трепетал он невыносимого напряжения.
Сознание своей наготы, холод и взгляд девушки давали удивительный эффект.
Он молчал. Он уже знал, что возражать или советовать бесполезно. Из одушевленного человека, может быть, даже любимого, он превратился для нее в сексуальный объект. Она хотела его просто использовать.
Они оба, не сговариваясь, понимали, что она имеет на это право.
Из соседней комнаты доносилась музыка.
По-прежнему пахло съеденными китайскими кушаньями, однако холодный сквозняк уже побеждал все прочие запахи.
– Закрой окно, – сказал он.
Она среагировала не сразу. Только когда кончилась сигарета.
Она тоже замерзла.
Лишние звуки стихли. Стало слышно, как шелестит ее шелковое кимоно.
Она обошла вокруг столба, выставив левую руку и оглаживая ладонью обнаженное тело.
– Жаль, что я не могу перевязать тебя лицом к столбу. Он невольно напряг ягодицы.
Она зажала в пальцах ствол члена. Одним рывком стянула крайнюю плоть и потрогала ноготком раздутое сердечко.
– Согрей меня.
Она присела на корточки и стала дышать на живот, на бедра, на подтянутую мошонку.
– Ртом…
Она не слышала его.
Она встала и вышла, но скоро вернулась, неся в руках стеклянную банку в форме бочонка. Он узнал банку.
Это был мед, который они накануне купили в каком-то универмаге вместе с Эстер. Эстер уверяла, что мед оказывает очень хорошее воздействие на сон.
Она открыла крышку.
Мед стоял со вчерашнего дня в холодильнике и поэтому потерял всякий запах.
Обмакнув в банку указательный палец, она обмазала сначала левый сосок юноши.
Он почему-то подумал, что теперь настало время пчел. Где-то он читал о подобной пытке.
Единственной пчелой была она. Но она не жалила. Она наклонилась к его взволнованно поднимающейся груди и с упоением слизывала мед.
Потом она зачерпнула из банки всей пригоршней и размазала мед по его животу. В пупке собралась целая капля.
Мед очень медленно стекал вниз на бедра.
Она поставила банку на пол и осторожно стряхнула с плеч кимоно, боясь его испачкать.
Голая прижалась к юноше.
Тела их слиплись.
Член, зажатый крепким лобком девушки, болел.
Потом она со стоном отлипла от него и снова приникла, только уже спиной.
Что-то бормоча себе под нос, наклонилась вперед.
Он смотрел на ее красивую длинную спину, плавно переходящую в широкий круп с ямочками.
Рукой из-за спины она торопливо вставила изнывающее древко в жаркое влагалище.
Он не верил в то, что это возможно. А когда поверил, она уже соскользнула с влажного насеста и опустилась на корточки, снова лицом к нему.
Прямо из банки капнула на кончик члена.
Капля обогнула ствол и потянулась к полу, но она успела перехватить ее языком. И обняла губами тугую головку.
Просто подержала ее в мягком колечке и отпустила.
Стала слизывать и сцеловывать липкий мед.
Берни наклонил голову.
Стефания смотрела на него снизу вверх, и из уголков ее широко открытых глаз катились две слезинки. Берни молчал.
То, что делала девушка, было изумительно. Прекрасно. Восхитительно. Это никоим образом не вязалось с тем, как принято оценивать подобные ласки – порнография, извращение, пошлость…
Когда минет делает красивая девушка, очень красивая, потрясающе красивая, для которой это не обязанность, а наслаждение, тогда это зрелище воспринимается даже со стороны как истинное искусство, вызывающее отнюдь не только физическое возбуждение, но и восхищение, желание смотреть еще и еще, следить, как мягко приоткрываются ее губы, как нежно всасывает она в себя гладкий ствол, как помогает себе маленьким язычком, как тугая труба скользит взад-вперед в едва сдерживаемом ритме, как девушка выпускает ее и закусывает сбоку, чтобы затем снова принять в самое горло, роняя горькие слезки радости.
Сегодня вечером Стефания явно решила помучить Берни.
Юноша молчал, и она по каким-то внутренним ощущениям, внятным только ей, понимала, когда в глубинах его тела начинается та самая волна, которая потом выплескивается наружу густой белой струей.
Зная это, зная, что еще не время, она всякий раз успевала отнимать губы, и пленник стонал, извиваясь на столбе и требуя, чтобы его удовлетворили, а не дразнили, как Тантала.
Наконец она поднялась с корточек и встала к Берни вплотную.
– Я хочу тебя, – сказал он.
Она привстала на цыпочки и стала медленно насаживаться на раскаленное древко.
Берни всегда казалось, что мазохисты правы, утверждая, будто настоящее наслаждение должно быть непременно связано с болью. Он даже вспоминал распространенную в древности казнь, когда преступника сажали на кол. Вероятно, ощущения женщины в первые мгновения соития схожи с ощущениями тех несчастных. У них также перехватывало дыхание и закатывались глаза.
Берни страдал оттого, что не может обнять девушку.
Продолжая стоять на правой ноге, Стефания подняла левую на уровень его бедра и начала осторожно приседать, держась обеими руками за плечи юноши.
Но и теперь оказалось, что она только дразнила его.
Через минуту она покинула его совсем, вышла из комнаты, пропала…
Берни не хотелось даже смотреть вниз, на то жалкое состояние, в котором она его оставила.
Потом он ждал ее, думая, что она должна вот-вот вернуться.
Она не возвращалась.
Мед высох и неприятно стягивал кожу.
Хотелось по нужде.
Ленты надежно стягивали руки и ноги…
На следующий день было воскресенье. По воскресеньям к Берни приходила старая негритянка делать уборку. У нее был свой ключ от входной двери.
В то утро уборщицу ждал приятный сюрприз.
Хотя она сокрушенно охала и горестно причитала, отвязывая его, у Берни было такое чувство, как будто она несказанно рада свалившейся ему на голову напасти.
Когда Берни вышел из душа, она была еще здесь, домывая пол на кухне, и с ехидной миной на губастом лице призналась, что уже лет десять не видела так близко голого мужчину.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86