Якоб погрозил кулаком рыдающему комку плоти.
– Сейчас же убирайся из дома, – приказал, словно выплюнул слова, Якоб. – И достань ее оттуда, куда положил.
Наконец Труда поняла, о чем идет речь. Она помогла Бену одеться, пошла впереди с лампой в сад Герты Франкен и светила сыну, в то время как Якоб принес лопату из сарая. Жалобно скулящий и всхлипывающий Бен слонялся в крапиве между кустами. Не сразу поняв, чего от него хочет Якоб, он в первый момент попытался влезть в убежище на дереве. Якоб стащил его назад. Бен поднял ногу, собираясь залезть в резервуар с водой. Якоб снова стал его молотить и остановился, только когда Труда громко, навзрыд зарыдала.
– Кукла, – тяжело дыша, выговорил Якоб. – Ты сломал ее. Что потом? Что ты делаешь с ними потом? Где-нибудь зарываешь? Всегда находятся только части. Но теперь я положу этому конец!
Затем Якоб воткнул лопату в землю. Бен хотел перейти в огород Труды. Когда они наконец позволили ему делать, что он хочет, Бен побежал к яблоневому саду, остановился рядом с шахтой, засыпанной песком, посмотрел в лицо Якоба опухшими, заплаканными глазами, показал на открытую шахту и, всхлипывая, вымолвил:
– Руки прочь.
– Да, – прошипел Якоб, – здесь тебе искать нечего. Мы здесь не для того.
Якоб отвел его обратно в сад Герты Франкен, вложил в руки лопату, а Труда стала светить. Прошло четверть часа, прежде чем лопата наткнулась на какое-то препятствие в земле. Но когда Бен поднес выкопанный предмет к свету лампы, тот оказался всего лишь крупным камнем.
Мальчик в страхе уставился на отца и, когда Якоб сделал к нему шаг, втянул голову в плечи. Но Якоб только наклонился, чтобы поднять камень. Забросил его в кусты и потребовал:
– Продолжай копать. Я хочу видеть не камни, а кукол.
В яме больше ничего не оказалось. Этой ночью из страха перед побоями Бен перекопал половину зарослей. В последующие дни он продолжал копать ямы во всевозможных углах сада Герты Франкен. Он перекопал всю землю вокруг резервуара с водой, так что тот стал крениться то в одну, то в другую сторону, пока наконец не выровнялся, еще глубже осев в почву.
Рано утром, увидев его крадущимся в сарай, Труда снова почувствовала, как сердце судорожно забилось. Голова глубоко втянута в плечи, как будто Якоб сломал ему крестец. И когда он, стараясь исполнить желание отца, начинал копать, Труда часто тайком плакала.
25 августа 1995 года
Всю пятницу на работе Якоба мучило какое-то неприятное чувство. Как будто невидимая тайная связь дала ему возможность почувствовать страх Труды и ее муку. Однако, если бы он смог видеть, как Труда разжигает кухонную плиту и в пламени исчезают два отрезанных пальца, он тотчас бы поехал домой и потребовал от нее объяснений.
Якоб позаботился бы о том, чтобы выяснить происхождение пальцев. И если бы выяснил, что Бен их отрезал кому-то – мертвому или живому, – то докопался бы до истины, чего бы это ни стоило.
Неприятное чувство, постоянно преследовавшее его в течение недели, постепенно возрастало и в пятницу достигло кульминации – в некоторой степени из-за газетной публикации. В газете за среду в небольшой статье говорилось, что Клауса и Эдди необходимо освободить, так как показания подозреваемых нельзя опровергнуть, и, значит, нет оснований выдвигать им обвинение. Но в большей степени причина неприятного чувства таилась в неразговорчивости Труды.
Она стала необычно рассеянной. Если они сидели вечером в гостиной и он к ней обращался, она часто вздрагивала, как от удара. В такой момент он задавался вопросом, где она только что была со своими мыслями.
У него самого в голове непрерывно прокручивались газетные статьи и та сцена, которую он наблюдал в понедельник утром на проселочной дороге. Как Бен прижал к себе младшую сестру и попытался покружить ее в воздухе вместе с велосипедом.
Якоб любил сына, даже если любовь с ранних лет часто проявлялась через кулаки, о чем он всегда искренне сожалел. Он сознавал свою ответственность за него, любил Бена искренне, от всего сердца, но не так пылко, как младшую дочь.
Для Якоба третья дочь с самого рождения оставалась подарком небес. Таня бывала дома крайне редко, но это ничего не меняло в его нежных отцовских чувствах. Труда нуждалась в Бене, в сыне, который даже при двух метрах роста и полутора центнерах веса нуждался, чтобы мать мыла ему руки и зад. Якоб же не переставал, как и прежде, мечтать когда-нибудь передать хозяйство, более не существующее, в молодые руки.
Таня, как и Анита много лет тому назад, ходила в гимназию в Лоберге. И тоже хотела учиться дальше – она часто с воодушевлением рассказывала ему о своих планах. Агрономия. Глубоко внутри его ютился страх, что ничего из этого не получится и кто-нибудь когда-нибудь разрушит его мечту.
Как ни странно, когда Якоб становился свидетелем таких братских объятий, несколько пузырьков страха всегда поднимались на поверхность его души. Сцена, которую он наблюдал в понедельник утром, происходила уже не в первый раз. Время от времени дочь приходила домой, рассказывала о школе, о дяде Пауле и Антонии или об очередном походе в кино. Если к ним присоединялся Бен, что происходило довольно часто, он улыбался сестре, невнятно бормотал под нос «прекрасно», и было заметно, что руки у него прямо чешутся от желания к ней прикоснуться.
Таня была изящной девочкой и в свои тринадцать лет выглядела совсем еще ребенком. И Бен, эта неотесанная колода, обращался с сестрой как с мешком с мукой. Уже сто раз Якоб предостерегал его, грозил пальцем, с явным металлом в голосе требовал быть осторожнее:
– Не так сильно, Бен.
А она только смеялась. Такая беспечная, беззаботная и доверчивая, переполненная сестринской любви к брату, в противоположность обеим сестрам, которые теперь еще больше, чем в прежние годы, избегали Бена. Она же, наоборот, всей душой любила великана, висела у него на шее, ездила верхом на его спине. Пожалуй, она и не могла иначе.
«Мой медведь», – говорила она. Или: «Мой лесной человек». И еще одна привычная фраза: «Не волнуйся, папа, если он сделает мне больно, я громко закричу, и он сразу остановится».
Однажды она может опоздать с криком. Однажды медведь наверняка сломает ей несколько ребер. И тогда – да спасет его Бог.
Конечно, Якоб знал, что Бен обнимает свою младшую сестру, даже когда бывает с нею наедине, вдали от подозрительных глаз Якоба, вне дома, на проселочной дороге. Возможно, именно на том месте, где пропала Марлена Йенсен. Полицейские, должно быть убежденные в вине обоих молодых людей, отпустили их только из-за отсутствия доказательств вины. Однако наверняка некоторые люди задавались вопросом: а что, если парни не лгут?
Продавец отдела обоев и покрытий для пола в магазине строительных товаров Вильмрода, с которым Якоб завтракал в перерыв в прошлую пятницу, тоже задал такой вопрос.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98
– Сейчас же убирайся из дома, – приказал, словно выплюнул слова, Якоб. – И достань ее оттуда, куда положил.
Наконец Труда поняла, о чем идет речь. Она помогла Бену одеться, пошла впереди с лампой в сад Герты Франкен и светила сыну, в то время как Якоб принес лопату из сарая. Жалобно скулящий и всхлипывающий Бен слонялся в крапиве между кустами. Не сразу поняв, чего от него хочет Якоб, он в первый момент попытался влезть в убежище на дереве. Якоб стащил его назад. Бен поднял ногу, собираясь залезть в резервуар с водой. Якоб снова стал его молотить и остановился, только когда Труда громко, навзрыд зарыдала.
– Кукла, – тяжело дыша, выговорил Якоб. – Ты сломал ее. Что потом? Что ты делаешь с ними потом? Где-нибудь зарываешь? Всегда находятся только части. Но теперь я положу этому конец!
Затем Якоб воткнул лопату в землю. Бен хотел перейти в огород Труды. Когда они наконец позволили ему делать, что он хочет, Бен побежал к яблоневому саду, остановился рядом с шахтой, засыпанной песком, посмотрел в лицо Якоба опухшими, заплаканными глазами, показал на открытую шахту и, всхлипывая, вымолвил:
– Руки прочь.
– Да, – прошипел Якоб, – здесь тебе искать нечего. Мы здесь не для того.
Якоб отвел его обратно в сад Герты Франкен, вложил в руки лопату, а Труда стала светить. Прошло четверть часа, прежде чем лопата наткнулась на какое-то препятствие в земле. Но когда Бен поднес выкопанный предмет к свету лампы, тот оказался всего лишь крупным камнем.
Мальчик в страхе уставился на отца и, когда Якоб сделал к нему шаг, втянул голову в плечи. Но Якоб только наклонился, чтобы поднять камень. Забросил его в кусты и потребовал:
– Продолжай копать. Я хочу видеть не камни, а кукол.
В яме больше ничего не оказалось. Этой ночью из страха перед побоями Бен перекопал половину зарослей. В последующие дни он продолжал копать ямы во всевозможных углах сада Герты Франкен. Он перекопал всю землю вокруг резервуара с водой, так что тот стал крениться то в одну, то в другую сторону, пока наконец не выровнялся, еще глубже осев в почву.
Рано утром, увидев его крадущимся в сарай, Труда снова почувствовала, как сердце судорожно забилось. Голова глубоко втянута в плечи, как будто Якоб сломал ему крестец. И когда он, стараясь исполнить желание отца, начинал копать, Труда часто тайком плакала.
25 августа 1995 года
Всю пятницу на работе Якоба мучило какое-то неприятное чувство. Как будто невидимая тайная связь дала ему возможность почувствовать страх Труды и ее муку. Однако, если бы он смог видеть, как Труда разжигает кухонную плиту и в пламени исчезают два отрезанных пальца, он тотчас бы поехал домой и потребовал от нее объяснений.
Якоб позаботился бы о том, чтобы выяснить происхождение пальцев. И если бы выяснил, что Бен их отрезал кому-то – мертвому или живому, – то докопался бы до истины, чего бы это ни стоило.
Неприятное чувство, постоянно преследовавшее его в течение недели, постепенно возрастало и в пятницу достигло кульминации – в некоторой степени из-за газетной публикации. В газете за среду в небольшой статье говорилось, что Клауса и Эдди необходимо освободить, так как показания подозреваемых нельзя опровергнуть, и, значит, нет оснований выдвигать им обвинение. Но в большей степени причина неприятного чувства таилась в неразговорчивости Труды.
Она стала необычно рассеянной. Если они сидели вечером в гостиной и он к ней обращался, она часто вздрагивала, как от удара. В такой момент он задавался вопросом, где она только что была со своими мыслями.
У него самого в голове непрерывно прокручивались газетные статьи и та сцена, которую он наблюдал в понедельник утром на проселочной дороге. Как Бен прижал к себе младшую сестру и попытался покружить ее в воздухе вместе с велосипедом.
Якоб любил сына, даже если любовь с ранних лет часто проявлялась через кулаки, о чем он всегда искренне сожалел. Он сознавал свою ответственность за него, любил Бена искренне, от всего сердца, но не так пылко, как младшую дочь.
Для Якоба третья дочь с самого рождения оставалась подарком небес. Таня бывала дома крайне редко, но это ничего не меняло в его нежных отцовских чувствах. Труда нуждалась в Бене, в сыне, который даже при двух метрах роста и полутора центнерах веса нуждался, чтобы мать мыла ему руки и зад. Якоб же не переставал, как и прежде, мечтать когда-нибудь передать хозяйство, более не существующее, в молодые руки.
Таня, как и Анита много лет тому назад, ходила в гимназию в Лоберге. И тоже хотела учиться дальше – она часто с воодушевлением рассказывала ему о своих планах. Агрономия. Глубоко внутри его ютился страх, что ничего из этого не получится и кто-нибудь когда-нибудь разрушит его мечту.
Как ни странно, когда Якоб становился свидетелем таких братских объятий, несколько пузырьков страха всегда поднимались на поверхность его души. Сцена, которую он наблюдал в понедельник утром, происходила уже не в первый раз. Время от времени дочь приходила домой, рассказывала о школе, о дяде Пауле и Антонии или об очередном походе в кино. Если к ним присоединялся Бен, что происходило довольно часто, он улыбался сестре, невнятно бормотал под нос «прекрасно», и было заметно, что руки у него прямо чешутся от желания к ней прикоснуться.
Таня была изящной девочкой и в свои тринадцать лет выглядела совсем еще ребенком. И Бен, эта неотесанная колода, обращался с сестрой как с мешком с мукой. Уже сто раз Якоб предостерегал его, грозил пальцем, с явным металлом в голосе требовал быть осторожнее:
– Не так сильно, Бен.
А она только смеялась. Такая беспечная, беззаботная и доверчивая, переполненная сестринской любви к брату, в противоположность обеим сестрам, которые теперь еще больше, чем в прежние годы, избегали Бена. Она же, наоборот, всей душой любила великана, висела у него на шее, ездила верхом на его спине. Пожалуй, она и не могла иначе.
«Мой медведь», – говорила она. Или: «Мой лесной человек». И еще одна привычная фраза: «Не волнуйся, папа, если он сделает мне больно, я громко закричу, и он сразу остановится».
Однажды она может опоздать с криком. Однажды медведь наверняка сломает ей несколько ребер. И тогда – да спасет его Бог.
Конечно, Якоб знал, что Бен обнимает свою младшую сестру, даже когда бывает с нею наедине, вдали от подозрительных глаз Якоба, вне дома, на проселочной дороге. Возможно, именно на том месте, где пропала Марлена Йенсен. Полицейские, должно быть убежденные в вине обоих молодых людей, отпустили их только из-за отсутствия доказательств вины. Однако наверняка некоторые люди задавались вопросом: а что, если парни не лгут?
Продавец отдела обоев и покрытий для пола в магазине строительных товаров Вильмрода, с которым Якоб завтракал в перерыв в прошлую пятницу, тоже задал такой вопрос.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98