Все, что думают, чувствуют или
растут, должны жить так, как им хорошо.
Слушаю этот детский лепет, и даже не гнев - тоска. Неужели он просто
глуп? Или он говорит о чем-то таком, что я не могу понять?
- Сообитание, - говорить он. - Мы все равны в том, что живые. Я и
травинка - у нас только одна жизнь, но я войду в Общее и останусь, а
травинка, этэи - вы говорите "рунги", серый лур - они не войдут, и поэтому
я должен их защищать. Понимаешь, их жизнь важнее моей - она кончится. Им
надо прожить ее так, как живут единственный раз...
- А разве ты не умрешь?
- Я просто больше не буду Живущим, но Общая Память меня сохранит.
О Небо! Прочь, прочь от этой жути!
- А закон? Ты говорил о законе.
- Законов много, - говорит он, - но главных два: то, что для всех. В
Сообитании можно убивать только тем, кто питается мясом - ради еды. В
Сообитании нельзя ничего менять - только если это делает само Сообитание -
чтобы себя сохранить.
- Ортан, я совсем ничего не понимаю!
- А разве ты хочешь понять, леди Элура?
Он прав, я не хочу понимать. Только страх и гнев. Я не хочу, чтобы
меня равняли с травой. Я не хочу соблюдать дурацких законов.
Я не вижу его лица - только чуть светящееся пятно и на нем огромные
черные тени глазниц. Я не хочу говорить того, что должна сказать.
- Ортан, - говорю я с трудом, - ты - единственный, кого спасли ильфы?
- Нет, нас много.
- И вы... вы живете все вместе?
- Да, - говорить он. - Кроме меня.
- А они... где они живут?
- На острове. Там ослаблен Закон. Сообитание присматривает за ними,
но дает им жить так, как им хорошо.
- Ортан, а если бы мы попали на этот остров?
- Это невозможно. Сообитание вас не пропустит.
- Ортан, - говорю я, - в этом Мире нет для нас места. Все равно нас
убьют - не сейчас, так через год. Неужели мы так опасны для целого мира -
четверо одиноких, бездомных людей?
Он молчит, ему трудно сказать "нет", и мне чудится в этом проблеск
надежды.
- Смерть так смерть, - говорю я, - ладно! Что будет - то будет. Но мы
ведь тоже живые, Ортан! Нам тоже надо прожить свою жизнь - единственную,
ведь у нас другой не будет. Ортан! - говорю я. - Ради себя я бы не стала
просить. Моя жизнь что-то значит лишь для меня. Но ради них... Ортан!
Помоги их спасти!
Он молчит. Долго молчит и нехотя отвечает:
- Мы не дойдем. Сообитание вас убьет.
- А тебя?
- Не знаю. Может быть, тоже. Хорошо, - говорит он, - я попытаюсь. Но
мы не дойдем.
Я не вижу его лица, но чувствую взгляд, этот странный, тревожащий
взгляд, как будто он видит меня - ту невидимую меня, что запрятана так
глубоко.

Опаленные горы. Это выглядит веселей, чем звучит. Просто горы,
смирные и округлые, в пегой шкуре светло и темно-зеленых пятен. Просто
легкий, едва заметный привкус гари. Даже не запах - только горький привкус
во рту.
Джер неспокоен: вот он подъехал к Ортану, что-то сказал, показывает
рукой. А вот и Норт рядом с ними - тоже смотрит из-под руки.
Я не подъеду и ни о чем не спрошу. Незачем спрашивать о том, что
знаешь. Летнее Междулуние кончилось без дождя - значит, чирод уже
загорелся. Кто-то рассказывал мне, как горят чироды. Синее, почти
бездымное пламя прыгает по кустам, мчится по всей горе со скоростью
ветра... Через несколько дней эти горы будут черны. Черные-черные
Опаленные горы. А к весне чирод уже встает в человеческий рост...
Они не столковались, и едут ко мне. Я тоже боюсь. Я не хочу в огонь.
- Ортан, - спросила она, - ты уверен, что мы сможем пройти?
- Я не уверен, - ответил он. - Может быть.
- Тогда почему бы нам не проехать немного дальше? Ветер с запада. Там
уже могут быть выгоревшие места.
- Мы не успеем. То, что за нами... оно догоняет. Мы умрем, если не
спрячемся за огонь.
- А Фоил? - спросила Элура. - Что он говорит?
Спросила и пожалела - сейчас не время для шуток.
- Он боится, - ответил Ортан. - То, что сзади, страшней. Он пойдет
сквозь огонь.
- А наши рунги?
- Они пойдут. Фоил их поведет.
Она поглядела на спутников и сложила губы в улыбку. Ужас в глазах
Илейны, ни кровинки в лице, но она не отстанет, об этом можно не думать.
Джер? Согласен. Не слишком надеется - но согласен.
- Норт?
- Не знаю! Я так не привык - шарахаться. Кто-то, что-то... С нами
женщины, понял? Куда ты их тащишь? Вон смерть, а что там позади...
- Она, - сказал Джер. - Я тоже чую.
- Что?
- Не знаю, госпожа. Локаи говорят: рода.
Норт усмехнулся:
- Ага! Слыхал я такие байки! Никто не видел, никто не знает...
- Кто узнал - тот умер, - просто ответил Джер. - Сам смекни,
господин. Локаи вон куда ушли, вполголода живут, а в этаком богатом краю -
и ни души. А мои предки? С чего бы это они под Экипаж ушли, ежели б не
погибель?
Я ничего не знаю об этом. Странно, я думала, что хоть о нас-то я знаю
все. Только это уже не важно. Я боюсь. Тяжелый, медленный страх шевелится
внутри. Если Джер говорит, я обязана верить. Я могу сомневаться в Ортане
или в себе, но Джеру я обязана верить.
- Ты в меньшинстве, сэр Норт, - сказала Элура. - В незнакомом месте я
верю проводнику. Если Ортан и Джер говорят одно - значит, что-то в этом да
есть.
- Есть или нет, - огрызнулся Норт, - а лучше бы умирать не в огне.
Это очень больно, леди Элура!
- Пусть умирают враги, - сказала она надменно. - Я поклялась, что
леди Илейна будет жить - и она будет жить. Вперед!

Вперед! Вперед! Сначала мы едем шагом, уже не по камню, а по плоски
подушкам зеленого мха, но что-то случилось - мой рунг задрожал подо мной,
я чувствую эту дрожь, на проникает в меня, я тоже дрожу, и крик... нет, не
мой! Это Фоил кричит - пронзительный, почти человеческий крик, и рунги
рванулись вперед; мы мчимся; нас хлещут бичи беспощадного страха, мы
мчимся, ветки рвут с меня плащ, я в страха вцепилась в узду. Илейна! Она
не сумеет! Она не удержится... Ортан! Задушенный крик трепыхнулся и умер у
губ, мне нечем кричать, мне нечем дышать, я задыхаюсь, и только мольба:
Ортан! Илейна! И черная молния, черный проблеск сквозь слезы, меня
ослепляют слеза, но руки вцепились в узду, я злобно трясу головой и на миг
прозреваю: Ортан возле Илейны, но дым, дым! и нечем дышать, я корчусь от
кашля, я задыхаюсь, волна беспощадного жара и кровь на губах; боль, боль!
- но руки вцепились в узду, рунги кричат, словно дети, а я не могу
кричать, во рту опаляющий жар и тусклый железный вкус крови, я высохла
вся, я умираю, но руки вцепились в узду, и я уже не боюсь - только жар,
только боль...
И блаженная тихая темнота...
И уже поблекшее тихое небо. Сквозь жар в груди, сквозь красную боль в
глазах...
Черное лицо в кровавых ссадинах и волдырях смотрит страшными
кровавыми глазами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26