ТВОРЧЕСТВО

ПОЗНАНИЕ

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  AZ

 

Только уводишь всех от дела… – Голос прозвучал из задних рядов, которые, в основном, заполняли «чужаки».
– Не увожу, наоборот, хочу приблизить всех вплотную, – гневно ответил Наум, снова поправляя непослушные очки. – Знание мировой истории еще никому не помешало здраво судить и поступать в конкретных жизненных делах. Хочу, чтоб вы все именно так сейчас поступили. Предлагаю: ничего сейчас в отношении Аркадия Карасева не предпринимать, оставить его дело открытым до появления новых обстоятельств, нужных Аркадию. Нам, организации, они тоже нужны. Для полной уверенности в своей позиции, в том решении, которое будет принято.
Корчагин еще при последних словах Наума стал несогласно мотать головой. Резко взмахнул рукой, останавливая Наума. Но его коротенькая речь послужила как бы сигналом для комсомольцев десятого «А». Один за другим, не прося разрешения, они стали выбегать к столу и, торопливо глотая слова и фразы, выкрикивать примерно то же самое, что сказал Наум: ничего антикомсомольского Аркадий не совершил и не совершает. Он только хочет соблюдения юридических правил, доказательности!
Зал бурлил.
– Тихо! – опять закричал Корчагин, уже во всю силу голоса. – За исключение Карасева было подано много голосов. Собрание не может их игнорировать. Если не проведем голосования – собрание будет считаться недействительным. Райком его отменит. На этом будут настаивать ваши же товарищи, что выходили сюда, к столу, и заявляли, что Карасев заслуживает исключения. Поэтому будем голосовать. Открыто. Нам нечего скрывать и прятать. А во избежание неточностей при подсчете рук, возможных протестов, несогласий с цифрами, требований пересчета, переголосовки – поименно. По списку.
Корчагина было уже не слышно. Он стоял, шевелил губами, как на экране немого кино, но что он говорил – не долетало ни слова. С размаху он ударил ладонью о стол; подпрыгнул графин с водой, звякнул стеклянной пробкой. Комсомольцы примолкли.
– Итак, как представитель райкома, отвечающий за соблюдение дисциплины, порядка и уставных норм при проведении собрания, объявляю открытое поименное голосование. В одном списке поданный голос будет отмечать председатель счетной комиссии, в другом я сам, лично, для контроля. Чтоб соблюсти полную точность.
Это был сильный ход, заготовленный Корчагиным заранее – поименное голосование с отметками в списке. Не одного комсомольца оно должно было заставить усиленно подумать, перед тем как объявить свое решение, подумать не только об Аркадии, но главным образом о себе, и качнуться в сторону, нужную Корчагину и райкому.
– Итак, – произнес Корчагин с карандашом и ученической тетрадкой в руках, в которой был список членов школьной организации, – я буду называть фамилии по алфавиту. Кто за исключение – говорит «за», кто против – «против». Аверин!
– «За».
– Авакумов!
– «За».
– Авдеев!
– «За».
Все трое были из «чужих».
– Атласов!
– «Против»!
– Ашурков!
– «Против»!
Саша Атласов был из десятого «Б», Сергей Ашурков – из десятого «А».
И дальше пошло точно так же: все, кто был из «А», и все, кто из «Б», громко, четко, как первые двое, произносили «Против»! Но так же громко и четко, как бы даже с гордостью подчеркивая, что они говорят именно так, звучало: «За»! И этих «за» было много. Казалось, они побеждают, их больше, чем «против».
Фамилия Антона была в конце. Еще три-четыре минуты, и очередь дойдет до него.
Мысль его металась, как птица в клетке. Он прекрасно понимал, что ему не сойдет, если он скажет «против». Он чувствовал не то чтобы страх, но скованность, принужденность, несвободу. И в то же время он чувствовал, знал, что сказать «за» он не сможет. Не только духовное его существо, но вся плоть, физика упрямо противятся этому. Он станет гадок себе самому. И никогда потом не простит себе этого поступка. Нужна была какая-то опора его силам, и он вдруг подумал: а если бы с нм получилось вот так, как у Аркадия, он оказался бы в его положении и должен был бы проклясть своего отца? Сделал бы он это? Да ни за что! – словно взорвалось что-то у Антона внутри. Забыть тепло его рук, как он носил его, Антона, маленького, на первомайские демонстрации во главе колонны почтовиков, с большим красным бантом на своей груди, прикрепив и ему на курточку такой же большой алый бант. Забыть, как в редкие часы отцовского досуга ходили они вместе гулять по городу, и отец обязательно сворачивал на бывший Кадетский плац, к братской могиле погибших в дни революции, при обороне города от белогвардейских войск, и отец снимал там фуражку, обнажая свою белую, рано поседевшую голову, и долго стоял в задумчивости и печали, потому что среди павших были люди, которых он близко знал, а среди тех, кого сразили пули белогвардейцев, были те, с которыми он в тех же боях сражался бок о бок.
И Антон вдруг обрел то последнее для своей решимости и твердости духа, чего ему не хватало, и стал внутри как камень, зная, ощущая каждой своей клеткой, что теперь его уже ничто не поколеблет и не столкнет с принятого им решения.
– Черкасов! – в ту же минуту назвал его фамилию Корчагин.
Антон встал, желваки его напряглись, он даже почувствовал, как они неестественно обтянуты кожей, – еще чуть – и она лопнет.
– «Против»!
Корчагин должен был перейти к следующей фамилии, но он опустил тетрадку со списком и пристально посмотрел на Антона.
– Я понимаю, когда в поддержку Карасева голосуют его соклассники, ученики параллельного класса, это ложно понимаемое товарищество, семейственность, так сказать. Но ты почему, Черкасов? Чем ты такое свое мнение мотивируешь, как его объясняешь?
Корчагин отлично знал, что он делает. В списке еще полтора, а то и два десятка фамилий. Антон – самый в зале молодой, неопытный, это первое в его жизни собрание. Он должен чувствовать и наверняка чувствует себя робко, неуверенно в такой человеческой массе, где все старше его, под взглядами более сотни глаз. Сейчас Корчагин ввергнет его в нелегкое затруднение, заставит помучиться под пулями своих едких, пристрастных вопросов, смутиться, растеряться, покраснеть, потерять дар речи и перейти на заикание, и в конце концов изменить свой ответ. И те, что ждут по списку своей очереди и собираются сказать «против», увидев незавидное положение Антона, его муки в тщетных поисках убедительного объяснения, не захотят для себя того же, посчитают за лучшее перебежать в противоположный лагерь и скажут «за»!
Кровь забилась в висках у Антона.
Сказать о том, что он до этого мгновения думал, чувствовал, он понимал, – не произведет впечатления, покажется ничтожно слабым в этой накаленной обстановке. Нужно было что-то совсем другое, что не просто опрокинуть, отмести. Что несло бы в себе что-то разящее, как удар стального клинка, и было бы сильнее всех уже приведенных доводов, и сильнее всего, что можно было услышать в противовес.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91