ТВОРЧЕСТВО

ПОЗНАНИЕ

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  AZ

 

Наверняка поступала, и, скорее всего, обильная разведывательная информация о приготовлении Германии к войне, но ей не верили, ее отвергали. И не предприняли никаких ответных приготовлений. Антон понял, что граница наша от Ледовитого океана до Черного моря никак и ничем не укреплена, открыта, обороняющим ее войскам, за исключением некоторых незначительных пунктов, не за что уцепиться, держаться, нечем прикрыть себя, а наспех открытые саперными лопатками земляные окопы – это не укрепления при такой силе наступающего танковыми лавинами врага. Из первых же сводок Совинформбюро Антон понял, что на границе только малочисленные, слабо вооруженные пограничники, а наши основные силы к границе заранее не подтянуты, не сосредоточены, не развернуты в боевой готовности, как надо было бы обязательно сделать в последние месяцы перед войной, исходя из складывающейся обстановки; основные силы еще в глубине страны, и пока они будут задействованы, противник сумеет смять и уничтожить тех, кто защищает границу, глубоко продвинуться по нашей земле, многого достичь, многое захватить, а мы понесем тяжелые потери во всем.
Много чего еще понял Антон, и прежде всего то, что висевшие повсюду лозунги, вселявшие веру в нашу армию, в наши немедленные победы в случае войны: «Будем бить врага на его территории малой кровью, могучим ударом!», «Ни пяди своей земли не отдадим!» и прочие – были только лишь словами, блефом, которым успокаивали себя и пугали врагов; той победоносной сокрушительной войны, которую обещали народу в речах и лозунгах, не будет война будет совсем другая: тяжкая, кровавая, со страшным напряжением сил и средств, с громадными людскими потерями. И совсем неизвестно, чем она кончится, хотя заикающийся, явно испуганный и трусивший Молотов, выступивший раньше почему-то молчащего Сталина, в конце своей сбивчивой речи сказал: «Победа будет за нами!»
Повестки на призыв в армию понесли по домам в тот же день, когда выступил Молотов. Его речь прозвучала в полдень, а часа через три по улицам уже бежали посыльные военкоматов с белыми листками в руках, разыскивая указанные в них адреса.
Ближайший к дому Антона мобилизационный пункт находился в клубе имени Карла Маркса на Комиссаржевской. Явившихся по повесткам быстренько прогоняли по кабинетам с врачами, наголо стригли и переводили в прилегавший к клубу сад, в котором в недавние мирные дни играла по вечерам музыка, танцевала на дощатом кругу молодежь. И больше мобилизованные уже не выходили за ограду. Дня два, три шло накопление призывников, потом их обмундировывали в военное, с шинельными скатками через плечо, вещевыми мешками на спине строили повзводно – и длинной колонной вели на вокзал к уже поданному и ожидавшему их эшелону. Иногда во главе колонны шел духовой оркестр, играл бравурный марш, но музыка эта только лишь надрывала всем сердца. Пока же этого не произошло, с утра до позднего вечера у ограды сада толклись родные тех, кто был призван и отправлялся на фронт. Звучали всякого рода наказы тем, кто оставался, пожелания и напутствия тем, кто уезжал. А многие, уже все сказав и все услышав, просто стояли у ограды, вцепившись в нее руками, прижав к ней лица, и смотрели в лица тех, кто был по другую ее сторону. И большинство при этом думало, что видят друг друга в последний раз…
24
В августе за оградой сада в гуще остриженных машинкой призывников оказался и Антон.
По саду блуждали, сидели и спали на скамейках, под кустами, стояли вдоль ограды человек двести. Примерно столько же находилось внутри клубного здания, где зрительный зал и несколько больших комнат были отведены для пребывания призывников и ночлега. Антон бегло глядел тех, кто маялся в саду под листвой деревьев, в духоте жаркого августовского дня: ни одного знакомого лица. Возраст у всех, в основном, средний. Попадались и за сорок лет – уже призывали и таких. И совсем мало юнцов, вчерашних школьников возраста Антона, их уже забрали по повесткам раньше, в минувший месяц. Многих направили в ускоренные военные училища, другие уже находились в действующих частях, и было уже немало, для кого их солдатская судьба завершилась холмиками со звездочкой из жести консервных банок в полях, на опушках рощиц, где пролегали их окопы…
Антон побродил по зданию клуба, по его двум этажам, выискивая знакомых.
Нет, никого. На душе было бы веселей, если бы он увидел кого-нибудь из своей школы или своей улицы.
Что ждет призывников дальше, сколько еще предстоит им находиться на сборном пункте – никто ни знал. Пробегали озабоченные, спешащие, с повязками на рукавах, порученцы военкоматского начальства; они были такими же только что призванными, как все остальные, но назначены в помощники; их перехватывали на бегу, спрашивали о дальнейшем, но и они не знали ничего, отвечали кратко: «Распоряжений пока нет…»
В середине дня Антона навестила мама. С ней пришел и отец. Год назад он стал пенсионером, с зимы у него болело сердце, большую часть дня он проводил в постели: врачи рекомендовали ему покой, поменьше двигаться, не вставать. Тем не менее, он собрался с силами и медленно, с остановками, опираясь на мамину руку, добрел до сада, понимая, что иначе может не попрощаться с Антоном.
Отец Антона не был ни сухим, ни суровым, ни черствым человеком. Все человеческое было ему присуще в не меньшей степени, чем другим. Внешне же людям, не знавшим его близко, он казался замкнутым, не доступным для живых человеческих чувств. На самом же деле он был просто сдержанным, умел при любых обстоятельствах собою управлять. Сдержанным, без сантиментов, был он и у ограды сада, хотя судьба единственного сына его глубоко тревожила и волновала. Однако об этом отец не сказал ни слова. Он только попросил Антона при всякой возможности посылать о себе домой вести. Лучше, сказал отец, почтовыми открытками. Наверняка в условиях войны введут для писем цензуру, она будет распечатывать каждый конверт и просматривать, что в нем, а почтовые открытки просмотреть проще и быстрей, поэтому и доходить они тоже будут быстрее. Это был совет знающего, опытного человека: профессионального почтовика, связиста и участника первой мировой войны; все ее четыре года отец провел на Юго-Западном фронте в штабах воевавших армий. Он даже принес с собой и передал Антону десять чистых почтовых открыток с уже написанным на каждой из них рукой отца домашним адресом. Открытки были пронумерованы: 1,2,3…
– А это зачем? – спросил Антон.
– Посылай в порядке нумерации, а мы будем знать, все ли твои письма до нас доходят. Может случиться так: есть возможность отправить весточку, а времени писать нет. Так поставь только дату, время и свою подпись. Даже в таком виде для нас это будет добрый знак от тебя:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91