Майя больше не приходила. Как ушла тогда, так вовек и не воротилась. Пришлось Юрке самому ехать за нею, потому что Юла хотела, чтобы ее первая дочь отправилась в свой вечный путь из отчего дома, через родной порог, через ворота, где она бегала и резвилась ребенком. Вот и пришлось Майе сначала отъехать подальше от церкви, а затем снова повернуть назад, к кладбищу. Ехали они вдвоем с отцом; Майя, вытянувшись, лежала в телеге, Юрка шагал рядом, размышляя и бормоча про себя:
– Вон она какая, жизнь-то человеческая: была у меня телега на деревянном ходу, а нынче – на железном, но недолго думая отдал бы я железные оси и взял бы опять деревянные, лишь бы дочка моя сидела в телеге.
Это, собственно, и было у Юрки единственной ясной мыслью, когда он шел рядом с телегой и порой утирал слезы. Дома ждала их Юла, – она хотела узнать подробно, что на самом деле случилось с ее Майей, ее первой дочерью. Но, насколько можно было понять из Юркиных слов, ничего как будто не произошло, – девушка истекла кровью, только и всего: забилась в солому на сеновале и больше уж не встала.
– Что за кровь неуемная: как пошла, так и не остановить?
– Известно что – девка ведь…
– Боже мой! – закричала Юла. – С кем же?
– Спроси поди. Теперь конец – не ответит.
– Другие-то разве не знают?
– Думаешь, скажут, если и прознали?
– Ну да, у Антса всегда так: знать не знаем, ведать не ведаем, словно всем рты позатыкали. А коли так, стало быть или сам старик, или молодой Антс. Будь кто другой – не держали бы язык за зубами.
– Узнать бы – кто, уж я ему, гусаку, шею вдвое скручу, – сказал Юрка.
– Брось, не сходи с ума, старик! Что тогда с нами станется? – испугалась Юла.
– Сверну ему глаза на затылок! – выкрикнул Юрка.
– Как же так вышло? Скинуть девушка хотела, что ли?
– Вроде бы так.
– Не сама же она?
– Говорят, будто сама.
– Пусть не врут. Небось без Купу-Кай не обошлись.
– Ну, – если Кай – тут ей и конец.
– Дочка-то дуреха, – ну принесла бы ребенка к нам, я бы его вырастила хоть на коровьем молоке.
– Вроде бы так.
– Нынче все по-иному, нет того, как прежде бывало.
– Вроде бы нет.
Юла сама ходила к Антсу разузнавать, как и что, но вернулась не солоно хлебавши. Даже Куста молчал, словно кто-то его за глотку держал: Майя-де была замкнутая и скрытная; никому невдомек, куда она ходила, что делала. Даже на похороны сестры не смог прийти Куста, – уж такая у него была работа, такая спешка.
С похоронами было много хлопот: Маню сначала не хотели предавать освященной земле на кладбище.
– Почему? – испуганно спросил Юрка.
– Потому, возлюбленное чадо мое, что она, может быть, сама лишила себя жизни, – объяснил пастор.
– Ничуть не сама.
– Как знать? Во всяком случае официальное следствие не выяснило пособника. Может быть, кто-либо тайком научил, но чтобы помогал – это нам неизвестно.
– Не повесилась же она, чтобы…
– Наложить на себя руки можно по-разному, но для господа все едино, главное что…
– Она же не из-за себя пошла на такое дело.
– Тем хуже, она умертвила во плоти своей того, кто ниспослан ей благословением господним. Это страшное злодеяние и перед людьми и перед богом.
– Стало быть…
– Стало быть, налицо весьма трудное дело, дорогой мой.
Юрка сел на стул и уставился в пол. Пастор сидел по другую сторону стола и наблюдал за ним. Ему ясно припомнилось, как некогда он испугался этого мужика, который назвался Нечистым, пришедшим на землю ради спасения души. «Блаженное безумство», – подумал пастор. Сейчас этот мужик снова перед ним, но подавленный горем. Интересно было бы узнать, считает ли он себя и поныне Нечистым? Но момент был слишком серьезным, чтобы отважиться расспрашивать Юрку, и пастор сказал:
– Почему ты не хочешь, чтобы твою дочь похоронили за кладбищенской оградой? Там она будет рядом с братом.
– Не хочу.
– Но почему же, возлюбленный брат?
– Оттуда она в ад пойдет.
– Как так пойдет? Уж не ты ли сам там будешь?
– А то где же?
– С какой стати?
– Ведь я Нечистый.
– Возлюбленный брат, ты все еще веришь в это?
– Верю.
– Но ведь если дети придут к тебе, это будет прекрасно.
– Нет, пастор, я хочу, чтобы Майя попала в рай.
– Как же ей попасть в рай, коли Майя твоя дочь, а ты Нечистый?
– На земле я человек, Майя – дитя человеческое; а человек, когда обретает блаженство, идет в рай. Пастор, миленький, помоги Майе попасть в рай, она – человек.
Юрка, подняв голову, взглянул на пастора. На глазах его были слезы, они катились по щекам в свалявшуюся бороду.
Пастор перевидал на своем веку такое великое множество слез, что стал к ним равнодушен. С годами он пришел к убеждению, что жизнь нуждается в орошении, как поле, на котором предстоит взойти хлебам. Пастора трогали не слезы, а счастливые улыбки, что порой лучились у алтаря на лице юной матери или невесты. На эти улыбки старик пастор зачастую отвечал слезами, но никто не знал о его сокровенных думах. Пастор, говорили, предается тайной скорби и поэтому-де не может видеть радость и счастье других людей. На самом деле пастор не скорбел, он лишь знал, как быстро всякая радость становится скорбью, всякое счастье – бедой, – это и было причиной его неуместного душевного волнения.
Однако сегодня с пастором случилось что-то удивительное: стоило ему увидеть Юркины слезы, как у него самого увлажнились глаза. Молнией пронеслась мысль, что перед ним сидит не человек, а Нечистый, как верит в это сам Юрка, – верит вот уже десятки лет. А если вера его крепка настолько, что пребудет неколебимо тысячи и миллионы лет, не сгинет во веки вечные, пока существует жизнь? Как быть в таком случае? Может ли столь твердая вера творить чудеса? Способна ли она превратить обыкновенного Юрку из Пекла в подлинного Нечистого? А если может и перед ним, пастором, сидит настоящий Нечистый в образе Юрки с лохматой головой и свалявшейся бородой, сидит и просит пастыря помочь ему сделать так, чтобы Майя, дочь Нечистого, попала в рай? Как поступить священнослужителю, если он верит в спасение и в жизнь бесконечную и поучает тому людей?
– Ты вправду веришь, что я могу помочь твоей дочери попасть в рай? – спросил, наконец, пастор.
– Верю, – убежденно ответил Юрка.
– Тверда ли твоя вера, возлюбленный брат? – сказал пастор, словно заклиная, ибо он сам стал сомневаться в своей власти. Долгие годы пастор бессчетное число раз отпускал людям грехи, отворял перед ними врата рая, но делал он это, как чиновник, – властью, данной ему начальством. Сегодня же он впервые почувствовал, что поступает самостоятельно, как человек, имеющий собственную совесть и способность принимать решения. Ему нужна была неодолимая вера, и он искал поддержки у человека, который считал себя Нечистым.
– Твердо верю, – сказал Юрка так просто, что у пастора рассеялись все сомнения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63