Городские власти отдали ее почти задаром. Даже не торговались, ведь она ни черта не делала, только жрала.
Август бледнеет:
– Вы хотите сказать, что она даже не цирковая?
Человек перешагивает через веревку и уходит за слона. Возвращается он с дерёвянным шестом около трех футов в длину с четырехдюймовым железным крюком на конце.
– Вот вам крюк. Еще пригодится. Удачи! Что до меня, в жизни больше не подойду ни к одному слону! – Он снова сплевывает и уходит.
Август и Марлена таращатся ему вслед. Я оглядываюсь и замечаю, как слониха вытаскивает хобот из корыта с водой. Подняв его, она прицеливается и выстреливает в уходящего с такой силой, что шляпу у него с головы буквально смывает потоком воды.
Он останавливается. С головы и одежды струями стекает вода. Помедлив, он вытирает лицо, поднимает с земли шляпу, отвешивает изумленным рабочим поклон и удаляется.
ГЛАВА 10
Август пыхтит, сопит и краснеет, если не сказать пунцовеет. А потом резко уходит – должно быть, обсудить новости с Дядюшкой Элом.
Мы с Марленой обмениваемся взглядами и, не сказав друг другу ни слова, остаемся на месте.
Рабочие зверинца один за другим уходят, а животные, которых наконец накормили, устраиваются спать. Хорошо, что этот безнадежный день завершается с миром.
Наконец, мы с Марленой остаемся в зверинце одни и по очереди подносим корм к пытливому хоботу Рози. Когда странный резиновый палец на его конце выхватывает у меня из рук пучок сена, Марлена взвизгивает от радости. Рози покачивает головой и улыбается.
Обернувшись, я замечаю, что Марлена смотрит прямо на меня. В зверинце тихо, если не считать шуршания, посапывания и негромкого почавкивания. Снаружи, вдали, играет гармоника. Мелодия – какой-то вальсок – мне знакома, вот только названия не припомню.
И вдруг непонятно как – я ли тянусь к ней, она ли ко мне – она оказывается у меня в объятиях, и мы принимаемся вальсировать, приседать и подпрыгивать прямо перед низко натянутой веревкой. Кружась, я замечаю, что Рози подняла вверх хобот и улыбается.
Внезапно Марлена отстраняется.
Я замираю в растерянности, так и не опустив рук.
– Ох, – выдыхает Марлена, отчаянно краснея и отводя глаза. – Ага. Ну, вот. Пойдем подождем Августа, хорошо?
Я смотрю на нее долго-долго. Мне хочется ее поцеловать. До того хочется, как в жизни еще ничего не хотелось.
– Да, – отвечаю наконец я. – Да, пойдемте.
Час спустя Август возвращается. Вихрем ворвавшись в купе, он с грохотом захлопывает за собой дверь.
– Этот бестолковый сукин сын заплатил за этого бестолкового сукина слона две тысячи! – провозглашает он, швыряя шляпу в угол и срывая с себя пиджак. – Две тысячи зеленых, чтоб его! – Он падает на ближайший стул и прячет лицо в ладони.
Марлена достает бутылку виски, однако, взглянув на Августа, ставит на место и тянется к бутылке пива.
– И это еще не самое худшее, о нет, – продолжает Август, развязывая галстук и расстегивая воротничок. – Хотите знать, что он еще натворил? Хотите? А ну, угадайте!
Август смотрит на Марлену – та совершенно невозмутима. Она наливает в три бокала по доброй порции виски.
– Я сказал, угадайте! – рычит Август.
– Откуда же мне знать? – тихо отвечает Марлена, закупоривая бутылку виски.
– Он потратил остатки денег на вагон для этого проклятого слона!
Вдруг Марлена вся превращается во внимание.
– А разве он не нанял ни одного артиста?
– Еще как нанял.
– Но…
– Да. Именно, – обрывает ее Август.
Марлена протягивает ему стакан, жестом предлагает мне взять мой и садится.
Я отхлебываю и выжидаю, сколько могу.
– Послушайте, должно быть, вы оба понимаете, о чем говорите. Но я не понимаю ни черта. Может, объясните, что все это означает?
Август отдувается, откидывает со лба выбившуюся прядь волос и, склонившись, упирается локтями в колени. Подняв голову, он принимается сверлить меня взглядом.
– Это означает, Якоб, что мы наняли людей, которых нам некуда селить. Это означает, Якоб, что Дядюшка Эл конфисковал один из вагонов для рабочих и объявил спальным вагоном для артистов. А поскольку он нанял двух женщин, ему пришлось сделать там перегородку. Это означает, Якоб, что меньше дюжины артистов займут кучу места, а шестьдесят четыре рабочих будут спать под вагонами.
– Но это же просто нелепо! – восклицаю я. – Почему бы ему не подселить в вагон к рабочим всех, кому нужно пристанище?
– Это невозможно, – говорит Марлена.
– Но почему?
– Потому что нельзя смешивать рабочих и артистов.
– Как нас с Кинко?
– Ха! – фыркает Август и с кривой ухмылкой выпрямляется на стуле. – Ну-ка расскажи нам – страсть как интересно! Как там у вас дела? – Он вскидывает голову и улыбается.
– Марлена делает глубокий вдох и закидывает ногу на ногу. Миг спустя красная кожаная туфелька начинает раскачиваться туда-сюда.
– Я залпом выпиваю виски и ухожу.
Виски оказалось многовато, и, пока я шел к своему вагону, выпивка ударила в голову Но, по всему судя, не я один под мухой – после заключения «сделки» «Самый великолепный на земле цирк Братьев Бензини» в полном составе выпускает пары. Тут и там попадаются разнообразные сборища, начиная от праздничных танцулек под джаз и взрывы хохота и заканчивая беспорядочными группками оборванцев, толпящихся в отдалении от поезда и передающих по кругу крепкие напитки. Я замечаю Верблюда, приветствующего меня взмахом руки, прежде чем передать дальше жестянку с разведенным сухим спиртом «Стерно».
Услышав в высокой траве какую-то возню, я останавливаюсь и, приглядевшись, замечаю широко раскинутые голые женские ноги, а между ними – мужчину. Он охает и чуть не блеет от страсти, как козел. Спущенные брюки болтаются вокруг коленей, а волосатые ягодицы ходят туда-сюда. Она сжимает в кулаке его рубаху и стонет с каждым толчком. До меня не сразу доходит, на что я смотрю, но когда доходит, я зажмуриваюсь и неверной походкой удаляюсь.
Дойдя до вагона для цирковых лошадей, я обнаруживаю, что в дверном проеме люди, а те, кто не поместился, толкутся вокруг.
Внутри тоже полно народу Здесь правит бал Кинко, с бутылкой в руке и с выражением пьяного гостеприимства на лице. Завидев меня, он спотыкается и пошатывается. Его тут же ловят.
– Якоб! Дружище! – кричит он с горящими глазами и, отделавшись от поддерживающих его рук, распрямляется. – Друзья мои! – возвещает он толпе из трех десятков человек, набившихся туда, где обычно стоят Марленины лошадки, и, подойдя ко мне, обнимает за талию. – Это мой самый-самый-самый лучший друг Якоб. – Он останавливается, чтобы отхлебнуть из бутылки. – Давайте его поприветствуем. Сделайте одолжение.
Гости свистят и смеются. Кинко хохочет так, что аж захлебывается. Отпустив меня, он машет рукой перед своим побагровевшим лицом до тех пор, пока не перестает брызгать слюной.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83
Август бледнеет:
– Вы хотите сказать, что она даже не цирковая?
Человек перешагивает через веревку и уходит за слона. Возвращается он с дерёвянным шестом около трех футов в длину с четырехдюймовым железным крюком на конце.
– Вот вам крюк. Еще пригодится. Удачи! Что до меня, в жизни больше не подойду ни к одному слону! – Он снова сплевывает и уходит.
Август и Марлена таращатся ему вслед. Я оглядываюсь и замечаю, как слониха вытаскивает хобот из корыта с водой. Подняв его, она прицеливается и выстреливает в уходящего с такой силой, что шляпу у него с головы буквально смывает потоком воды.
Он останавливается. С головы и одежды струями стекает вода. Помедлив, он вытирает лицо, поднимает с земли шляпу, отвешивает изумленным рабочим поклон и удаляется.
ГЛАВА 10
Август пыхтит, сопит и краснеет, если не сказать пунцовеет. А потом резко уходит – должно быть, обсудить новости с Дядюшкой Элом.
Мы с Марленой обмениваемся взглядами и, не сказав друг другу ни слова, остаемся на месте.
Рабочие зверинца один за другим уходят, а животные, которых наконец накормили, устраиваются спать. Хорошо, что этот безнадежный день завершается с миром.
Наконец, мы с Марленой остаемся в зверинце одни и по очереди подносим корм к пытливому хоботу Рози. Когда странный резиновый палец на его конце выхватывает у меня из рук пучок сена, Марлена взвизгивает от радости. Рози покачивает головой и улыбается.
Обернувшись, я замечаю, что Марлена смотрит прямо на меня. В зверинце тихо, если не считать шуршания, посапывания и негромкого почавкивания. Снаружи, вдали, играет гармоника. Мелодия – какой-то вальсок – мне знакома, вот только названия не припомню.
И вдруг непонятно как – я ли тянусь к ней, она ли ко мне – она оказывается у меня в объятиях, и мы принимаемся вальсировать, приседать и подпрыгивать прямо перед низко натянутой веревкой. Кружась, я замечаю, что Рози подняла вверх хобот и улыбается.
Внезапно Марлена отстраняется.
Я замираю в растерянности, так и не опустив рук.
– Ох, – выдыхает Марлена, отчаянно краснея и отводя глаза. – Ага. Ну, вот. Пойдем подождем Августа, хорошо?
Я смотрю на нее долго-долго. Мне хочется ее поцеловать. До того хочется, как в жизни еще ничего не хотелось.
– Да, – отвечаю наконец я. – Да, пойдемте.
Час спустя Август возвращается. Вихрем ворвавшись в купе, он с грохотом захлопывает за собой дверь.
– Этот бестолковый сукин сын заплатил за этого бестолкового сукина слона две тысячи! – провозглашает он, швыряя шляпу в угол и срывая с себя пиджак. – Две тысячи зеленых, чтоб его! – Он падает на ближайший стул и прячет лицо в ладони.
Марлена достает бутылку виски, однако, взглянув на Августа, ставит на место и тянется к бутылке пива.
– И это еще не самое худшее, о нет, – продолжает Август, развязывая галстук и расстегивая воротничок. – Хотите знать, что он еще натворил? Хотите? А ну, угадайте!
Август смотрит на Марлену – та совершенно невозмутима. Она наливает в три бокала по доброй порции виски.
– Я сказал, угадайте! – рычит Август.
– Откуда же мне знать? – тихо отвечает Марлена, закупоривая бутылку виски.
– Он потратил остатки денег на вагон для этого проклятого слона!
Вдруг Марлена вся превращается во внимание.
– А разве он не нанял ни одного артиста?
– Еще как нанял.
– Но…
– Да. Именно, – обрывает ее Август.
Марлена протягивает ему стакан, жестом предлагает мне взять мой и садится.
Я отхлебываю и выжидаю, сколько могу.
– Послушайте, должно быть, вы оба понимаете, о чем говорите. Но я не понимаю ни черта. Может, объясните, что все это означает?
Август отдувается, откидывает со лба выбившуюся прядь волос и, склонившись, упирается локтями в колени. Подняв голову, он принимается сверлить меня взглядом.
– Это означает, Якоб, что мы наняли людей, которых нам некуда селить. Это означает, Якоб, что Дядюшка Эл конфисковал один из вагонов для рабочих и объявил спальным вагоном для артистов. А поскольку он нанял двух женщин, ему пришлось сделать там перегородку. Это означает, Якоб, что меньше дюжины артистов займут кучу места, а шестьдесят четыре рабочих будут спать под вагонами.
– Но это же просто нелепо! – восклицаю я. – Почему бы ему не подселить в вагон к рабочим всех, кому нужно пристанище?
– Это невозможно, – говорит Марлена.
– Но почему?
– Потому что нельзя смешивать рабочих и артистов.
– Как нас с Кинко?
– Ха! – фыркает Август и с кривой ухмылкой выпрямляется на стуле. – Ну-ка расскажи нам – страсть как интересно! Как там у вас дела? – Он вскидывает голову и улыбается.
– Марлена делает глубокий вдох и закидывает ногу на ногу. Миг спустя красная кожаная туфелька начинает раскачиваться туда-сюда.
– Я залпом выпиваю виски и ухожу.
Виски оказалось многовато, и, пока я шел к своему вагону, выпивка ударила в голову Но, по всему судя, не я один под мухой – после заключения «сделки» «Самый великолепный на земле цирк Братьев Бензини» в полном составе выпускает пары. Тут и там попадаются разнообразные сборища, начиная от праздничных танцулек под джаз и взрывы хохота и заканчивая беспорядочными группками оборванцев, толпящихся в отдалении от поезда и передающих по кругу крепкие напитки. Я замечаю Верблюда, приветствующего меня взмахом руки, прежде чем передать дальше жестянку с разведенным сухим спиртом «Стерно».
Услышав в высокой траве какую-то возню, я останавливаюсь и, приглядевшись, замечаю широко раскинутые голые женские ноги, а между ними – мужчину. Он охает и чуть не блеет от страсти, как козел. Спущенные брюки болтаются вокруг коленей, а волосатые ягодицы ходят туда-сюда. Она сжимает в кулаке его рубаху и стонет с каждым толчком. До меня не сразу доходит, на что я смотрю, но когда доходит, я зажмуриваюсь и неверной походкой удаляюсь.
Дойдя до вагона для цирковых лошадей, я обнаруживаю, что в дверном проеме люди, а те, кто не поместился, толкутся вокруг.
Внутри тоже полно народу Здесь правит бал Кинко, с бутылкой в руке и с выражением пьяного гостеприимства на лице. Завидев меня, он спотыкается и пошатывается. Его тут же ловят.
– Якоб! Дружище! – кричит он с горящими глазами и, отделавшись от поддерживающих его рук, распрямляется. – Друзья мои! – возвещает он толпе из трех десятков человек, набившихся туда, где обычно стоят Марленины лошадки, и, подойдя ко мне, обнимает за талию. – Это мой самый-самый-самый лучший друг Якоб. – Он останавливается, чтобы отхлебнуть из бутылки. – Давайте его поприветствуем. Сделайте одолжение.
Гости свистят и смеются. Кинко хохочет так, что аж захлебывается. Отпустив меня, он машет рукой перед своим побагровевшим лицом до тех пор, пока не перестает брызгать слюной.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83