Миг спустя на манеж обрушивается град монет.
Когда она отворачивается от зрителей, я вижу, что ей больно. Она с трудом выходит из шапито, и я устремляюсь за ней.
– Марлена…
Она оборачивается и обрушивается прямо на меня. Я обхватываю ее за талию и не даю упасть.
И тут врывается Август:
– Дорогая! Дорогая моя! Ты была великолепна! Просто великолепна! В жизни не видел ничего…
Заметив, как я ее обхватил, он замирает на полуслове.
Она приподнимает голову и всхлипывает.
Мы с Августом встречаемся взглядами. И тут же сплетаем руки, образуя кресло. Марлена стонет, облокачиваясь о плечо Августа. Забравшись с ногами на наши руки, она вся сжимается от боли.
Август зарывается лицом ей в волосы.
– Все в порядке, дорогая. Я с тобой. Шшшш… Все в порядке. Я с тобой.
– Куда понесем? – спрашиваю я. – В костюмерную?
– Там негде лечь.
– В поезд?
– Слишком далеко. Пойдем к стриптизершам.
– К Барбаре?
Август пристально смотрит на меня поверх Марлениной головы.
Мы входим к Барбаре, даже не постучав. Она сидит перед туалетным столиком в темно-синем пеньюаре и курит сигарету Выражение скучающего пренебрежения тут же исчезает с ее лица.
– Бог ты мой! Что случилось? – она гасит окурок и вскакивает. – Вот сюда. Кладите прямо на кровать. Да-да, вот сюда, – говорит она, забегая вперед.
Когда мы опускаем Марлену на постель, она поворачивается на бок и поджимает ноги. Лицо ее искажено гримасой, зубы стиснуты.
– Ноги…
– Тише, золотце, – говорит Барбара. – Все будет хорошо. – Наклонившись, она развязывает ленты на Марлениных туфельках.
– Господи, господи, больно-то как…
– Подай ножницы, они в верхнем ящике, – оборачивается ко мне Барбара.
Когда я возвращаюсь с ножницами, она срезает носки марлениных чулок и закатывает чулки по колено, а голые ноги кладет себе на колени.
– Сходи на кухню, принеси льда, – командует она, и тут же они с Августом оба поворачиваются ко мне.
– Уже бегу, – отвечаю я.
Когда я несусь сломя голову к кухне, до меня доносится оклик Дядюшки Эла:
– Якоб! Постой!
Я останавливаюсь и дожидаюсь, пока он меня нагонит.
– Где они? Куда задевались? – спрашивает он.
– В шатре у Барбары, – отвечаю я, задыхаясь.
– Где-где?
– У стриптизерш.
– И как их туда занесло?
– Марлене плохо. Я за льдом.
– Эй ты, пойди добудь льда. И отнеси в шатер к Барбаре. А ну пошел! – командует он, обернувшись, одному из прихвостней, после чего вновь поворачивается ко мне. – А ты пойди приведи эту чертову слониху, пока нас не погнали прочь из города.
– А где она?
– Жрет капусту в чьем-то огороде, где ж еще? И я не сказал бы, чтобы хозяйка была рада. К западу от площади. Давай-ка забери ее, покуда копы не нагрянули.
Рози возвышается посреди истоптанного огорода, лениво водя хоботом по грядкам. Когда я подхожу, она смотрит мне прямо в глаза и срывает кочан капусты. Отправив капусту в свой похожий на ковш экскаватора рот, она тянется за огурцом.
Хозяйка чуть приоткрывает дверь и кричит:
– Уберите отсюда эту тварь! Уберите сейчас же!
– Простите, мадам, – отвечаю я. – Я постараюсь.
Я подхожу к Рози:
– Рози, пойдем! Ну, пожалуйста.
Она машет ушами, медлит и тянется за помидором.
– Нет, нельзя, – говорю я. – Плохая слониха.
Рози закидывает красный шарик в рот и с улыбкой жует. Да она смеется надо мной, честное слово.
– О боже, – растерянно выдыхаю я.
Между тем Рози ухватывает хоботом за хвостик репку и выдергивает из земли. Не отводя от меня взгляда, засовывает ее в рот и хрустит. Я оборачиваюсь и безысходно улыбаюсь хозяйке, все еще стоящей в дверях с разинутым ртом.
Со стороны цирковой площади приближаются двое. Один из них, в костюме и котелке, улыбается. С неизмеримым облегчением я узнаю в нем затычку. Второй, одетый в лохмотья, несет ведерко.
– Добрый дань, мадам! – говорит затычка, дотрагиваясь до шляпы. Он аккуратно пробирается через разоренный огород, выглядящий так, будто по нему прошелся танк, и поднимается на бетонное крыльцо. – Как я погляжу, к вам наведалась Рози, самая большая и самая чудесная слониха в мире. Вам повезло – Рози не так уж часто ходит в гости.
Хозяйка выглядывает из приоткрытой двери.
– Что-что? – огорошено вопрошает она.
Затычка широко улыбается:
– О да, для вас это большая честь. Да разве хоть кто-нибудь в округе – а ведь я не ошибусь, если скажу, что и во всем городе! – может похвастаться, что у них в огороде побывал настоящий слон? Мы ее заберем, вы уж не беспокойтесь – и, конечно же, наведем порядок в огороде и заплатим вам за урожай. А может, вы хотите сфотографироваться с Рози на память? Чтобы было что показать родным и друзьям?
– Я… я… что? – бормочет она.
– Простите меня за дерзость, мадам, – продолжает затычка, едва заметно кланяясь, – но не лучше ли нам будет продолжить разговор в доме?
Помедлив, хозяйка нехотя открывает дверь. Затычка исчезает в доме, а я поворачиваюсь обратно к Рози.
Второй из пришедших стоит прямо перед ней, держа в руках ведерко.
Она забыла обо всем на свете. Тычась в ведерко, принюхивается и пытается просунуть хобот между его пальцев к плещущейся там жидкости.
– Przestan! – говорит он, отметая хобот в сторону. – Nie!
У меня аж глаза на лоб лезут.
– А тебе чего надо, к чертям собачьим? – сердится он.
– Ничего, – быстро отвечаю я. – Ничего. Просто я тоже поляк.
– Ох. Прости, – он вновь отмахивается от вездесущего хобота, вытирает правую руку о бедро и протягивает мне. – Гжегож Грабовский. Зови меня Грегом.
– Якоб Янковский, – представляюсь я, пожимая ему руку. Он ее тут же выдергивает, чтобы прикрыть ведерко от Рози.
– Nie! Teraz nie! – сердится он, отталкивая хобот. – Стало быть, Якоб Янковский? Нуда, мне про тебя Верблюд рассказывал.
– А что у тебя там? – спрашиваю я.
– Джин с имбирным элем, – отвечает он.
– Шутишь небось.
– Слоны любят бухло. Видишь? Только нюхнула – и думать забыла про капусту. Эй! – он вновь отмахивается от хобота. – Powiedzialem przestan! Pozniej!
– А ты-то откуда знаешь?
– А я раньше работал в цирке, где держали дюжину слонов. Так вот, один из них, чтобы получить порцию виски, научился притворяться, будто у него колики. Послушай, а принеси-ка крюк, а? Может, она дойдет с нами до площади и так, за джин – правда ведь, mоj malutki paczuszek! Но пусть на всякий случай будет.
– Тоже верно, – говорю я и, сняв шляпу, чешу в затылке. – А Август знает?
– О чем?
– Что ты так здорово ладишь со слонами? Ей-богу, он бы тебя взял в…
Грег отмахивается:
– Ну уж нет. Якоб, не хочу тебя обидеть, но работать на этого человека я не стал бы ни за какие коврижки. Кроме того, я не слоновод. Просто нравятся мне эти зверюшки. А ты, кажется, собирался сбегать за крюком?
Когда я возвращаюсь с крюком, Рози и фега уже нет. Я оборачиваюсь и оглядываю площадь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83
Когда она отворачивается от зрителей, я вижу, что ей больно. Она с трудом выходит из шапито, и я устремляюсь за ней.
– Марлена…
Она оборачивается и обрушивается прямо на меня. Я обхватываю ее за талию и не даю упасть.
И тут врывается Август:
– Дорогая! Дорогая моя! Ты была великолепна! Просто великолепна! В жизни не видел ничего…
Заметив, как я ее обхватил, он замирает на полуслове.
Она приподнимает голову и всхлипывает.
Мы с Августом встречаемся взглядами. И тут же сплетаем руки, образуя кресло. Марлена стонет, облокачиваясь о плечо Августа. Забравшись с ногами на наши руки, она вся сжимается от боли.
Август зарывается лицом ей в волосы.
– Все в порядке, дорогая. Я с тобой. Шшшш… Все в порядке. Я с тобой.
– Куда понесем? – спрашиваю я. – В костюмерную?
– Там негде лечь.
– В поезд?
– Слишком далеко. Пойдем к стриптизершам.
– К Барбаре?
Август пристально смотрит на меня поверх Марлениной головы.
Мы входим к Барбаре, даже не постучав. Она сидит перед туалетным столиком в темно-синем пеньюаре и курит сигарету Выражение скучающего пренебрежения тут же исчезает с ее лица.
– Бог ты мой! Что случилось? – она гасит окурок и вскакивает. – Вот сюда. Кладите прямо на кровать. Да-да, вот сюда, – говорит она, забегая вперед.
Когда мы опускаем Марлену на постель, она поворачивается на бок и поджимает ноги. Лицо ее искажено гримасой, зубы стиснуты.
– Ноги…
– Тише, золотце, – говорит Барбара. – Все будет хорошо. – Наклонившись, она развязывает ленты на Марлениных туфельках.
– Господи, господи, больно-то как…
– Подай ножницы, они в верхнем ящике, – оборачивается ко мне Барбара.
Когда я возвращаюсь с ножницами, она срезает носки марлениных чулок и закатывает чулки по колено, а голые ноги кладет себе на колени.
– Сходи на кухню, принеси льда, – командует она, и тут же они с Августом оба поворачиваются ко мне.
– Уже бегу, – отвечаю я.
Когда я несусь сломя голову к кухне, до меня доносится оклик Дядюшки Эла:
– Якоб! Постой!
Я останавливаюсь и дожидаюсь, пока он меня нагонит.
– Где они? Куда задевались? – спрашивает он.
– В шатре у Барбары, – отвечаю я, задыхаясь.
– Где-где?
– У стриптизерш.
– И как их туда занесло?
– Марлене плохо. Я за льдом.
– Эй ты, пойди добудь льда. И отнеси в шатер к Барбаре. А ну пошел! – командует он, обернувшись, одному из прихвостней, после чего вновь поворачивается ко мне. – А ты пойди приведи эту чертову слониху, пока нас не погнали прочь из города.
– А где она?
– Жрет капусту в чьем-то огороде, где ж еще? И я не сказал бы, чтобы хозяйка была рада. К западу от площади. Давай-ка забери ее, покуда копы не нагрянули.
Рози возвышается посреди истоптанного огорода, лениво водя хоботом по грядкам. Когда я подхожу, она смотрит мне прямо в глаза и срывает кочан капусты. Отправив капусту в свой похожий на ковш экскаватора рот, она тянется за огурцом.
Хозяйка чуть приоткрывает дверь и кричит:
– Уберите отсюда эту тварь! Уберите сейчас же!
– Простите, мадам, – отвечаю я. – Я постараюсь.
Я подхожу к Рози:
– Рози, пойдем! Ну, пожалуйста.
Она машет ушами, медлит и тянется за помидором.
– Нет, нельзя, – говорю я. – Плохая слониха.
Рози закидывает красный шарик в рот и с улыбкой жует. Да она смеется надо мной, честное слово.
– О боже, – растерянно выдыхаю я.
Между тем Рози ухватывает хоботом за хвостик репку и выдергивает из земли. Не отводя от меня взгляда, засовывает ее в рот и хрустит. Я оборачиваюсь и безысходно улыбаюсь хозяйке, все еще стоящей в дверях с разинутым ртом.
Со стороны цирковой площади приближаются двое. Один из них, в костюме и котелке, улыбается. С неизмеримым облегчением я узнаю в нем затычку. Второй, одетый в лохмотья, несет ведерко.
– Добрый дань, мадам! – говорит затычка, дотрагиваясь до шляпы. Он аккуратно пробирается через разоренный огород, выглядящий так, будто по нему прошелся танк, и поднимается на бетонное крыльцо. – Как я погляжу, к вам наведалась Рози, самая большая и самая чудесная слониха в мире. Вам повезло – Рози не так уж часто ходит в гости.
Хозяйка выглядывает из приоткрытой двери.
– Что-что? – огорошено вопрошает она.
Затычка широко улыбается:
– О да, для вас это большая честь. Да разве хоть кто-нибудь в округе – а ведь я не ошибусь, если скажу, что и во всем городе! – может похвастаться, что у них в огороде побывал настоящий слон? Мы ее заберем, вы уж не беспокойтесь – и, конечно же, наведем порядок в огороде и заплатим вам за урожай. А может, вы хотите сфотографироваться с Рози на память? Чтобы было что показать родным и друзьям?
– Я… я… что? – бормочет она.
– Простите меня за дерзость, мадам, – продолжает затычка, едва заметно кланяясь, – но не лучше ли нам будет продолжить разговор в доме?
Помедлив, хозяйка нехотя открывает дверь. Затычка исчезает в доме, а я поворачиваюсь обратно к Рози.
Второй из пришедших стоит прямо перед ней, держа в руках ведерко.
Она забыла обо всем на свете. Тычась в ведерко, принюхивается и пытается просунуть хобот между его пальцев к плещущейся там жидкости.
– Przestan! – говорит он, отметая хобот в сторону. – Nie!
У меня аж глаза на лоб лезут.
– А тебе чего надо, к чертям собачьим? – сердится он.
– Ничего, – быстро отвечаю я. – Ничего. Просто я тоже поляк.
– Ох. Прости, – он вновь отмахивается от вездесущего хобота, вытирает правую руку о бедро и протягивает мне. – Гжегож Грабовский. Зови меня Грегом.
– Якоб Янковский, – представляюсь я, пожимая ему руку. Он ее тут же выдергивает, чтобы прикрыть ведерко от Рози.
– Nie! Teraz nie! – сердится он, отталкивая хобот. – Стало быть, Якоб Янковский? Нуда, мне про тебя Верблюд рассказывал.
– А что у тебя там? – спрашиваю я.
– Джин с имбирным элем, – отвечает он.
– Шутишь небось.
– Слоны любят бухло. Видишь? Только нюхнула – и думать забыла про капусту. Эй! – он вновь отмахивается от хобота. – Powiedzialem przestan! Pozniej!
– А ты-то откуда знаешь?
– А я раньше работал в цирке, где держали дюжину слонов. Так вот, один из них, чтобы получить порцию виски, научился притворяться, будто у него колики. Послушай, а принеси-ка крюк, а? Может, она дойдет с нами до площади и так, за джин – правда ведь, mоj malutki paczuszek! Но пусть на всякий случай будет.
– Тоже верно, – говорю я и, сняв шляпу, чешу в затылке. – А Август знает?
– О чем?
– Что ты так здорово ладишь со слонами? Ей-богу, он бы тебя взял в…
Грег отмахивается:
– Ну уж нет. Якоб, не хочу тебя обидеть, но работать на этого человека я не стал бы ни за какие коврижки. Кроме того, я не слоновод. Просто нравятся мне эти зверюшки. А ты, кажется, собирался сбегать за крюком?
Когда я возвращаюсь с крюком, Рози и фега уже нет. Я оборачиваюсь и оглядываю площадь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83