Селина глядела на убогую, выдававшую бедность хозяина телегу с овощами, так не похожую на нарядную и чистенькую повозку Клааса. Она промолвила:
– Вы бы покрасили эту повозку, Первус, и немного привели ее в порядок.
Он удивленно уставился на нее:
– Повозку?
– Ну да. Она выглядит так некрасиво.
Они вошли в дом. Первус зажег лампы. В кухне топилась печь, несмотря на то что стояла теплая майская ночь. Первус отвел лошадь на конюшню. Спальня находилась над столовой, в верхнем этаже. Окно было закрыто. Селина привыкла за этот год приготавливать себе все с вечера, чтобы утром терять как можно меньше времени. Она механически стала и теперь приводить все в порядок – вынула свои платья и белье и уложила их в комод, чисто вытертый и выложенный бумагой ею самой еще неделю назад, потом приготовила все необходимое на утро, расчесала волосы и убрала их на ночь, наконец надела свою ночную сорочку с длинными рукавами и высоким воротом и нырнула в эту чужую постель. Селина слышала, как Первус запирал кухонную дверь. Вот щелкнул замок. Потом послышались тяжелые быстрые шаги на лестнице. Этот мужчина идет сюда, в ее комнату… «Вы не можете далеко уйти, – сказала Марта Пуль. – Нельзя убежать от жизни, разве только перестанешь жить».
Было еще темно, когда на другое утро он разбудил ее. Она вскрикнула и, еще не совсем проснувшись, села в постели, протирая глаза:
– Ты, папа?
Ей снилось, что она снова маленькая Селина Пик и что это Симон Пик пришел на рассвете после ночной игры, веселый, оживленный, в шляпе набекрень, и разбудил ее.
Первус де Ионг был уже одет и ходил по спальне, стуча сапогами. Она вдруг очнулась и вспомнила все.
Ее муж, смеясь, подошел к кровати:
– Вставай, моя маленькая лентяйка. Уже четыре часа. Мне надо сегодня поработать за вчерашний день и за нынешний. Завтракать, Лина, давай скорее завтракать. Ты жена фермера, не забывай этого.
Глава восьмая
В октябре женщины в Ай-Прери передавали друг другу новость, что миссис де Ионг находится «в ожидании». Дирк де Ионг родился в спальне над столовой в пятнадцатый день марта, нервничавшая, мятущаяся мать его почувствовала себя с его рождением глубоко счастливой. Отец же был так горд, имел такой тщеславный и сияющий вид, словно главная заслуга в этом деле принадлежала ему. Имя Дирк казалось Селине жестким, ей представлялся при этом кто-то высокий, прямой и тощий. Но его выбрал Первус. Это имя носил его дед.
В долгие месяцы, прошедшие с ее свадьбы до рождения сына, Селина иной раз возвращалась мыслью к первой зиме, проведенной ею в Ай-Прери. Вспоминала ледяную постель, черный «барабан», печь в школе, отмороженные руки и ноги, ненавистную ей свинину за ужином, завтраком и обедом – все это ей казалось теперь сладостным сном; то была пора беспечности, свободы, беззаботного счастья. Эта холодная комнатка была ее собственной комнатой, длинная дорога в школу в жестокий мороз казалась ей теперь просто веселой прогулкой, а возня с печью – игрой; все вспоминалось с таким теплым чувством.
Первус де Ионг любил свою красивую молодую жену, и она любила его. Но молодая любовь, чтобы расти и крепнуть, нуждается в теплоте, красоте, красках. Она превращается в прозу и выдыхается, когда встаешь в четыре часа утра с тем, чтобы начинать трудовой день, а кончаешь его в девять, после семнадцати часов физического труда, с онемевшими членами и головой, отупевшей от усталости.
Было сырое лето. Саженцы помидоров, заботливо подготовленные Первусом в расчете на сухую погоду, погибли. Кормовые травы взошли тоже не особенно хорошо. Чтобы добиться улучшения положения, надо было работать, попросту надрываясь. Первус и наемный его работник Ян Стин пользовались ручной сеялкой и ручным культиватором. Селине они оба представлялись рабами всех этих всходов, корней, почек, которые кричали им на тысячу голосов: «Выпустите нас, дайте нам вырасти». Селина за зиму, проведенную на ферме Пулей, слышала не раз, что Клаас, Ральф, Якоб работали в летние месяцы с утра до ночи, но те месяцы, когда она жила с ними, как раз были периодом отдыха и бездействия для земледельцев. Она приехала в ноябре. Вышла замуж в мае. С мая же по октябрь самая страдная пора для фермеров. Земля требует работы, работы до изнеможения. Селине и не снилось никогда, что людям приходится так тяжело трудиться ради куска хлеба. До приезда в Ай-Прери она ничего не знала об этой стороне жизни деревни. Теперь она видела каждый день, как муж ее своими мускулами, потом, трудом, который был так тяжел, что становился не радостью, а страданием, заставлял землю давать ему пропитание. Весь июнь, июль, август и сентябрь прекрасная черная земля прерии на много миль вокруг рожала изо всех сил, дышала изобилием. В это время в Селине выросло чувство к земле, которое она сохранила на всю остальную жизнь. Ребенок, которого она носила в своем чреве в это лето, как-то сближал ее с этой землей, этой матерью, такой ласковой и щедрой, когда она, оплодотворенная и удобренная людским потом, сыплет обильные дары своим рабам. Часто в разгаре работы по дому или на кухне Селина останавливалась в дверях, задумчиво глядя в сторону полей. Там колыхались зеленые волны, набегали одна на другую – и вся земля вокруг походила на сплошное безбрежное зеленое море.
Как для Клааса капуста оставалась только капустой и ничем больше, так и Первус, глядя на свои редис, морковь, свеклу, лук или турнепс, видел в них только продукты, которые надо было отвоевать у земли в возможно большем количестве, потом собрать и продать на рынке. Для Селины же эти продукты земли были такой же частью огромного организма живого мира, как и Первус, земля, солнце, дождь. Маленький жалкий клочок распаханной земли превращался в храм; флегматичные голландско-американские фермеры – в жрецов, служивших у алтаря Божественной Земли. Селина думала о детях в больших городах. Если они сохраняют свои розовые щечки, свои ясные глазки, если нормально растут и развиваются, то обязаны они этим таким, как Первус и его товарищи-фермеры, доставляющие им продукты своего труда. На десятки миль вокруг в полях Верхней Прерии гнули над землей спины эти терпеливые, истомленные трудом люди, и никто из них не задавался мыслями о значении его труда, о роли, какую он играет в мире.
Селина пыталась поделиться с мужем этими думами. Он только молча смотрел на нее своими большими синими глазами, но она не могла прочесть в них, чувствует ли он то же, что она. Впрочем, как-то раз он разразился следующей гневной тирадой:
– Работа фермера! Ты видишь в ней какое-то величие?! Это труд раба. Вчера я за воз моркови не выручил в городе достаточно для того, чтобы привезти тебе все необходимое для ребенка. И может случиться, что у тебя не будет одежды и пеленок для него, когда он родится.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68
– Вы бы покрасили эту повозку, Первус, и немного привели ее в порядок.
Он удивленно уставился на нее:
– Повозку?
– Ну да. Она выглядит так некрасиво.
Они вошли в дом. Первус зажег лампы. В кухне топилась печь, несмотря на то что стояла теплая майская ночь. Первус отвел лошадь на конюшню. Спальня находилась над столовой, в верхнем этаже. Окно было закрыто. Селина привыкла за этот год приготавливать себе все с вечера, чтобы утром терять как можно меньше времени. Она механически стала и теперь приводить все в порядок – вынула свои платья и белье и уложила их в комод, чисто вытертый и выложенный бумагой ею самой еще неделю назад, потом приготовила все необходимое на утро, расчесала волосы и убрала их на ночь, наконец надела свою ночную сорочку с длинными рукавами и высоким воротом и нырнула в эту чужую постель. Селина слышала, как Первус запирал кухонную дверь. Вот щелкнул замок. Потом послышались тяжелые быстрые шаги на лестнице. Этот мужчина идет сюда, в ее комнату… «Вы не можете далеко уйти, – сказала Марта Пуль. – Нельзя убежать от жизни, разве только перестанешь жить».
Было еще темно, когда на другое утро он разбудил ее. Она вскрикнула и, еще не совсем проснувшись, села в постели, протирая глаза:
– Ты, папа?
Ей снилось, что она снова маленькая Селина Пик и что это Симон Пик пришел на рассвете после ночной игры, веселый, оживленный, в шляпе набекрень, и разбудил ее.
Первус де Ионг был уже одет и ходил по спальне, стуча сапогами. Она вдруг очнулась и вспомнила все.
Ее муж, смеясь, подошел к кровати:
– Вставай, моя маленькая лентяйка. Уже четыре часа. Мне надо сегодня поработать за вчерашний день и за нынешний. Завтракать, Лина, давай скорее завтракать. Ты жена фермера, не забывай этого.
Глава восьмая
В октябре женщины в Ай-Прери передавали друг другу новость, что миссис де Ионг находится «в ожидании». Дирк де Ионг родился в спальне над столовой в пятнадцатый день марта, нервничавшая, мятущаяся мать его почувствовала себя с его рождением глубоко счастливой. Отец же был так горд, имел такой тщеславный и сияющий вид, словно главная заслуга в этом деле принадлежала ему. Имя Дирк казалось Селине жестким, ей представлялся при этом кто-то высокий, прямой и тощий. Но его выбрал Первус. Это имя носил его дед.
В долгие месяцы, прошедшие с ее свадьбы до рождения сына, Селина иной раз возвращалась мыслью к первой зиме, проведенной ею в Ай-Прери. Вспоминала ледяную постель, черный «барабан», печь в школе, отмороженные руки и ноги, ненавистную ей свинину за ужином, завтраком и обедом – все это ей казалось теперь сладостным сном; то была пора беспечности, свободы, беззаботного счастья. Эта холодная комнатка была ее собственной комнатой, длинная дорога в школу в жестокий мороз казалась ей теперь просто веселой прогулкой, а возня с печью – игрой; все вспоминалось с таким теплым чувством.
Первус де Ионг любил свою красивую молодую жену, и она любила его. Но молодая любовь, чтобы расти и крепнуть, нуждается в теплоте, красоте, красках. Она превращается в прозу и выдыхается, когда встаешь в четыре часа утра с тем, чтобы начинать трудовой день, а кончаешь его в девять, после семнадцати часов физического труда, с онемевшими членами и головой, отупевшей от усталости.
Было сырое лето. Саженцы помидоров, заботливо подготовленные Первусом в расчете на сухую погоду, погибли. Кормовые травы взошли тоже не особенно хорошо. Чтобы добиться улучшения положения, надо было работать, попросту надрываясь. Первус и наемный его работник Ян Стин пользовались ручной сеялкой и ручным культиватором. Селине они оба представлялись рабами всех этих всходов, корней, почек, которые кричали им на тысячу голосов: «Выпустите нас, дайте нам вырасти». Селина за зиму, проведенную на ферме Пулей, слышала не раз, что Клаас, Ральф, Якоб работали в летние месяцы с утра до ночи, но те месяцы, когда она жила с ними, как раз были периодом отдыха и бездействия для земледельцев. Она приехала в ноябре. Вышла замуж в мае. С мая же по октябрь самая страдная пора для фермеров. Земля требует работы, работы до изнеможения. Селине и не снилось никогда, что людям приходится так тяжело трудиться ради куска хлеба. До приезда в Ай-Прери она ничего не знала об этой стороне жизни деревни. Теперь она видела каждый день, как муж ее своими мускулами, потом, трудом, который был так тяжел, что становился не радостью, а страданием, заставлял землю давать ему пропитание. Весь июнь, июль, август и сентябрь прекрасная черная земля прерии на много миль вокруг рожала изо всех сил, дышала изобилием. В это время в Селине выросло чувство к земле, которое она сохранила на всю остальную жизнь. Ребенок, которого она носила в своем чреве в это лето, как-то сближал ее с этой землей, этой матерью, такой ласковой и щедрой, когда она, оплодотворенная и удобренная людским потом, сыплет обильные дары своим рабам. Часто в разгаре работы по дому или на кухне Селина останавливалась в дверях, задумчиво глядя в сторону полей. Там колыхались зеленые волны, набегали одна на другую – и вся земля вокруг походила на сплошное безбрежное зеленое море.
Как для Клааса капуста оставалась только капустой и ничем больше, так и Первус, глядя на свои редис, морковь, свеклу, лук или турнепс, видел в них только продукты, которые надо было отвоевать у земли в возможно большем количестве, потом собрать и продать на рынке. Для Селины же эти продукты земли были такой же частью огромного организма живого мира, как и Первус, земля, солнце, дождь. Маленький жалкий клочок распаханной земли превращался в храм; флегматичные голландско-американские фермеры – в жрецов, служивших у алтаря Божественной Земли. Селина думала о детях в больших городах. Если они сохраняют свои розовые щечки, свои ясные глазки, если нормально растут и развиваются, то обязаны они этим таким, как Первус и его товарищи-фермеры, доставляющие им продукты своего труда. На десятки миль вокруг в полях Верхней Прерии гнули над землей спины эти терпеливые, истомленные трудом люди, и никто из них не задавался мыслями о значении его труда, о роли, какую он играет в мире.
Селина пыталась поделиться с мужем этими думами. Он только молча смотрел на нее своими большими синими глазами, но она не могла прочесть в них, чувствует ли он то же, что она. Впрочем, как-то раз он разразился следующей гневной тирадой:
– Работа фермера! Ты видишь в ней какое-то величие?! Это труд раба. Вчера я за воз моркови не выручил в городе достаточно для того, чтобы привезти тебе все необходимое для ребенка. И может случиться, что у тебя не будет одежды и пеленок для него, когда он родится.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68