как человеку принципа, ему больше всего хотелось бы вовсе вычеркнуть всех убитых им людей из памяти.
Может быть, этот нездоровый интерес явился одним из побочных эффектов чтения уймы вышедших за все эти годы и рассчитанных как раз на дамочек книжек с дурацкими картинками на обложках. Черт, он ведь и сам приложил к этому руку, поощряемый тюремщиками, которые использовали эту писанину для привлечения туристов.
«Фрэнк Оленья Кожа», «Кошмар Джеронимо», «Я скакал с Уайаттом», «Невидимка Тумстоуна»… Полдюжины других. И ведь вся эта муть прекрасно продавалась!
Приходилось смотреть фактам в лицо: он сам, собственными стараниями добился славы, отнявшей у него право на личный покой, хоть эта опостылевшая популярность и донимала его порой почище гнилого зуба. Хорошо еще, что, сидя в тюрьме, он был избавлен от бесконечных требований вести себя в соответствии с идиотскими представлениями, рождавшимися в женских головах. Быть паинькой, вести себя как следует (то есть подстраиваться под все ее прихоти) – иными словами, быть на сто процентов не самим собой, а женской выдумкой. Главная причина, по которой женщина хочет, чтобы рядом с ней находился мужчина, состоит в желании бомбардировать его множеством идиотских вопросов, от которых распирает ее голову. Нравится ли ему это платье? Не полнит ли оно? А как насчет этого оттенка красного? Нравится он ему или лучше проблески розового? Может ли он представить себе, сколько дерут в лавке галантереи и тканей за ярд набивного ситца? Правда ведь, как хорошо сидеть, взявшись за руки, в лунном свете?
Ну а чего хорошего? Ежели поваляться вместе на сене, да, он не против, но насчет всего остального… Он не знал, как ответить ни на один из этих вопросов, тем паче что, похоже, они всерьез относились к проблеме того, что съесть на завтрак или надеть на танцульки. Из него это просто выжимало все соки. Молли была единственной женщиной, которая когда-либо хоть что-то насчет него понимала, – ну и смотрите, что с ней стало.
Он усвоил, что в их глазах мужья – это люди, которые приносят домой деньжата, выпивают до наступления темноты и всегда просыпаются в той кровати, в которую улеглись на ночь. Поэтому, прежде чем иметь с любой из этих голодных девиц какую-либо связь, Фрэнк взял за обычай без обиняков спрашивать: а видит ли она его пригодным для этой роли? При утвердительном ответе следовало тут же браться за шляпу, потому что дать его может только чокнутая. Чего Фрэнк хотел больше, чем славы и денег, и считал, что того же желает всякий проживший такую жизнь, так это – ПУСТЬ ЕГО ОСТАВЯТ В ПОКОЕ!
Фрэнк чувствовал себя идиотом: это ж надо, прошли всего-то сутки, как он на свободе – пусть относительной, а его уже пробирают всякие там чувства. С чего бы это, ведь в тюрьме надзиратели регулярно, каждый месяц приводили ему шлюху, благо нехватки в таких «голубках» не наблюдалось, у тюремных ворот очередь выстраивалась. Когда не стало Молли, он, к своему удивлению, выяснил, что такие свидания и есть то, что ему требуется от женщин.
«Ну и ладно! Мне что, на воле так не устроиться?» Когда он, с этой приятной мыслью, затушил о землю окурок, к нему суетливо подбежал толстый начальник станции с расписанием поездов: в то утро из Феникса отбыли два товарных состава, два пассажирских и один местный, почтовый. Как можно было выпускать поезда с сортировочной при данных обстоятельствах, было свыше разумения Макквити, но он давным-давно отбросил надежду на то, что ему поручат управлять миром. Маленькая толпа встревоженных волонтеров собралась вокруг, ожидая его реакции.
– Вы дали телеграмму на следующую станцию? – поинтересовался он.
Начальника станции аж перекосило.
– Вы думаете, надо?
– Ну, в общем, да.
– Но мы обыскали все поезда, прежде чем им разрешили выехать.
– И что?
Начальник станции состроил страдальческую гримасу, как будто у него болезненно распирало мочевой пузырь, забрал расписание и направился обратно к вокзалу.
«Даю ему десять шагов, прежде чем он перейдет на бег», – подумал Фрэнк, глядя толстяку вслед.
Потребовалось восемь.
Оленья Кожа тяжело вздохнул и обвел взглядом собравшихся; плотских радостей у него не было уже почти месяц. Он скрутил новую самокрутку и отошел в сторону, как бы поразмыслить о найденных следах и уликах. Слава богу, они снова оставили его в покое.
Через тридцать шагов он обнаружил на земле пятно крови. Потрогал пальцем: сухо. Стало быть, прошло не меньше двух часов.
Капли крови вели дальше и обрывались у колеи. Ну что ж, начальник станции должен знать, какой поезд стоял на этом пути.
– Мистер Макквити?
Он обернулся: ну конечно, компания из пяти женщин, те самые, которые, как он заметил, смотрели на него с платформы. Стоят ярдах в десяти.
Он приподнял шляпу:
– Мое почтение, дамы.
Ширококостная блондинка, окликнувшая его, шагнула навстречу. В этой компании она выглядела лучше всех, однако такой приз был гораздо меньше того, на что Фрэнк втайне надеялся.
– Простите, что отвлекаю. Мы читали о том, что вас выпустили, в сегодняшней утренней газете.
– Хм.
Женщина покраснела.
– И мы… в общем, я думаю, что мы самые большие ваши поклонницы в Фениксе; мы прочли все ваши книги и следили за вашей карьерой с огромным интересом.
– Хм.
– Вы, наверное, помните мою кузину Салли Энн Рейнольдс? Несколько лет назад она работала в Тумстоуне, официанткой в салуне «Серебряный доллар».
Фрэнк ответил не сразу, и блондинка залилась краской, как яблоко.
– Как поживает Салли Энн? – спросил он с улыбкой, не имея ни малейшего представления, о ком идет речь.
– Прекрасно: она вышла замуж и теперь живет в Таксоне, у нее пара детишек.
– Обязательно передавайте ей привет от меня.
– Даже представить не могу, как она обрадуется, когда узнает, что мы разговаривали.
Взгляд у нее был такой – ну просто вспышка света в пусть фальшивом, но бриллианте. Фрэнк, черт знает в который раз, почувствовал себя угодившим в ловушку. И так всю жизнь!
– Мы знаем, вы будете очень заняты, но, пока остаетесь в нашем городе, нам очень хотелось бы пригласить вас на ланч.
Фрэнк снова улыбнулся, и, как обычно это и бывало, все воспоминания о неприятностях, когда-либо причиненных ему женщинами, испарились, как деньги, попавшие в государственную казну.
Чикаго, Иллинойс
Ее звали Мэри Уильямс. Данте Скруджс выяснил это у двух старых приятельниц из кафе. Она рассказала им, что приехала из маленького городка в сельской местности Миннесоты, где работала школьной учительницей, и что надеется найти такую же работу в Чикаго. Они поверили ей на слово. Данте сказал им, что он из школьного управления и хочет посмотреть ее рекомендации.
– Лучше не говорить мисс Уильяме о том, что я ею интересуюсь, – произнес он с улыбкой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123
Может быть, этот нездоровый интерес явился одним из побочных эффектов чтения уймы вышедших за все эти годы и рассчитанных как раз на дамочек книжек с дурацкими картинками на обложках. Черт, он ведь и сам приложил к этому руку, поощряемый тюремщиками, которые использовали эту писанину для привлечения туристов.
«Фрэнк Оленья Кожа», «Кошмар Джеронимо», «Я скакал с Уайаттом», «Невидимка Тумстоуна»… Полдюжины других. И ведь вся эта муть прекрасно продавалась!
Приходилось смотреть фактам в лицо: он сам, собственными стараниями добился славы, отнявшей у него право на личный покой, хоть эта опостылевшая популярность и донимала его порой почище гнилого зуба. Хорошо еще, что, сидя в тюрьме, он был избавлен от бесконечных требований вести себя в соответствии с идиотскими представлениями, рождавшимися в женских головах. Быть паинькой, вести себя как следует (то есть подстраиваться под все ее прихоти) – иными словами, быть на сто процентов не самим собой, а женской выдумкой. Главная причина, по которой женщина хочет, чтобы рядом с ней находился мужчина, состоит в желании бомбардировать его множеством идиотских вопросов, от которых распирает ее голову. Нравится ли ему это платье? Не полнит ли оно? А как насчет этого оттенка красного? Нравится он ему или лучше проблески розового? Может ли он представить себе, сколько дерут в лавке галантереи и тканей за ярд набивного ситца? Правда ведь, как хорошо сидеть, взявшись за руки, в лунном свете?
Ну а чего хорошего? Ежели поваляться вместе на сене, да, он не против, но насчет всего остального… Он не знал, как ответить ни на один из этих вопросов, тем паче что, похоже, они всерьез относились к проблеме того, что съесть на завтрак или надеть на танцульки. Из него это просто выжимало все соки. Молли была единственной женщиной, которая когда-либо хоть что-то насчет него понимала, – ну и смотрите, что с ней стало.
Он усвоил, что в их глазах мужья – это люди, которые приносят домой деньжата, выпивают до наступления темноты и всегда просыпаются в той кровати, в которую улеглись на ночь. Поэтому, прежде чем иметь с любой из этих голодных девиц какую-либо связь, Фрэнк взял за обычай без обиняков спрашивать: а видит ли она его пригодным для этой роли? При утвердительном ответе следовало тут же браться за шляпу, потому что дать его может только чокнутая. Чего Фрэнк хотел больше, чем славы и денег, и считал, что того же желает всякий проживший такую жизнь, так это – ПУСТЬ ЕГО ОСТАВЯТ В ПОКОЕ!
Фрэнк чувствовал себя идиотом: это ж надо, прошли всего-то сутки, как он на свободе – пусть относительной, а его уже пробирают всякие там чувства. С чего бы это, ведь в тюрьме надзиратели регулярно, каждый месяц приводили ему шлюху, благо нехватки в таких «голубках» не наблюдалось, у тюремных ворот очередь выстраивалась. Когда не стало Молли, он, к своему удивлению, выяснил, что такие свидания и есть то, что ему требуется от женщин.
«Ну и ладно! Мне что, на воле так не устроиться?» Когда он, с этой приятной мыслью, затушил о землю окурок, к нему суетливо подбежал толстый начальник станции с расписанием поездов: в то утро из Феникса отбыли два товарных состава, два пассажирских и один местный, почтовый. Как можно было выпускать поезда с сортировочной при данных обстоятельствах, было свыше разумения Макквити, но он давным-давно отбросил надежду на то, что ему поручат управлять миром. Маленькая толпа встревоженных волонтеров собралась вокруг, ожидая его реакции.
– Вы дали телеграмму на следующую станцию? – поинтересовался он.
Начальника станции аж перекосило.
– Вы думаете, надо?
– Ну, в общем, да.
– Но мы обыскали все поезда, прежде чем им разрешили выехать.
– И что?
Начальник станции состроил страдальческую гримасу, как будто у него болезненно распирало мочевой пузырь, забрал расписание и направился обратно к вокзалу.
«Даю ему десять шагов, прежде чем он перейдет на бег», – подумал Фрэнк, глядя толстяку вслед.
Потребовалось восемь.
Оленья Кожа тяжело вздохнул и обвел взглядом собравшихся; плотских радостей у него не было уже почти месяц. Он скрутил новую самокрутку и отошел в сторону, как бы поразмыслить о найденных следах и уликах. Слава богу, они снова оставили его в покое.
Через тридцать шагов он обнаружил на земле пятно крови. Потрогал пальцем: сухо. Стало быть, прошло не меньше двух часов.
Капли крови вели дальше и обрывались у колеи. Ну что ж, начальник станции должен знать, какой поезд стоял на этом пути.
– Мистер Макквити?
Он обернулся: ну конечно, компания из пяти женщин, те самые, которые, как он заметил, смотрели на него с платформы. Стоят ярдах в десяти.
Он приподнял шляпу:
– Мое почтение, дамы.
Ширококостная блондинка, окликнувшая его, шагнула навстречу. В этой компании она выглядела лучше всех, однако такой приз был гораздо меньше того, на что Фрэнк втайне надеялся.
– Простите, что отвлекаю. Мы читали о том, что вас выпустили, в сегодняшней утренней газете.
– Хм.
Женщина покраснела.
– И мы… в общем, я думаю, что мы самые большие ваши поклонницы в Фениксе; мы прочли все ваши книги и следили за вашей карьерой с огромным интересом.
– Хм.
– Вы, наверное, помните мою кузину Салли Энн Рейнольдс? Несколько лет назад она работала в Тумстоуне, официанткой в салуне «Серебряный доллар».
Фрэнк ответил не сразу, и блондинка залилась краской, как яблоко.
– Как поживает Салли Энн? – спросил он с улыбкой, не имея ни малейшего представления, о ком идет речь.
– Прекрасно: она вышла замуж и теперь живет в Таксоне, у нее пара детишек.
– Обязательно передавайте ей привет от меня.
– Даже представить не могу, как она обрадуется, когда узнает, что мы разговаривали.
Взгляд у нее был такой – ну просто вспышка света в пусть фальшивом, но бриллианте. Фрэнк, черт знает в который раз, почувствовал себя угодившим в ловушку. И так всю жизнь!
– Мы знаем, вы будете очень заняты, но, пока остаетесь в нашем городе, нам очень хотелось бы пригласить вас на ланч.
Фрэнк снова улыбнулся, и, как обычно это и бывало, все воспоминания о неприятностях, когда-либо причиненных ему женщинами, испарились, как деньги, попавшие в государственную казну.
Чикаго, Иллинойс
Ее звали Мэри Уильямс. Данте Скруджс выяснил это у двух старых приятельниц из кафе. Она рассказала им, что приехала из маленького городка в сельской местности Миннесоты, где работала школьной учительницей, и что надеется найти такую же работу в Чикаго. Они поверили ей на слово. Данте сказал им, что он из школьного управления и хочет посмотреть ее рекомендации.
– Лучше не говорить мисс Уильяме о том, что я ею интересуюсь, – произнес он с улыбкой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123