Тем не менее, Галактическое Содружество предназначило его для Консилиума.
После чрезвычайно тонкого прощупывания потенциальную пару удалось поставить в положение, позволившее Оуэну, самому мощному принудителю в группе, насильно прозондировать их сознания. Когда их негодование поулеглось, они позволили завербовать себя, а затем дали понять группе, что работают над совершенно новым типом приспособления для психооценки, которое может оказаться очень полезным — или очень опасным! — для дела человеческой свободы.
Психоисследования малосимпатичного Ван Вика принесли нежданные плоды. Он знал двух высокопоставленных оперантов с бунтовщическими наклонностями, и подозревал, что еще один также скрывает тайное недовольство. Первый был не кто иной, как Хироси Кодама, азиатский Соинтендант. Вторая, тоже Соинтендант, подвизалась в Европейском Интендантстве. Корделия Варшава, известный ксенолог, сотрудница Краковского университета, а также умелый политик… и платоническая приятельница Дэвида Макгрегора.
Третья кандидатура, обнаруженная в возмущенном сознании Ван Вика, оказалась такой неожиданной, что никому в группе и в голову не пришло бы искать в нем союзника. Попытку завербовать его следовало отложить до того времени, когда Магистрат снимет наблюдение за ним, поскольку он был не только кандидатом в Магнаты, но, кроме того, подозревался в расследуемом убийстве.
Звали его Адриен Ремилард.
11
Нусфиорд, Лофотенские острова, Норвегия, Земля
27 августа 2051
Азиатский Соинтендант любовался великолепным видом, открывающимся с балкона летней виллы. Он забыл, что держит в руках поднос с кувшином пива и керамическими кружками.
— Тайхен утсукусии десу! — воскликнул он, и Инга Йохансен прибежала из кухни узнать, что случилось.
— Что с вами, мистер… извините, гражданин Кодама? — Как большинство норвежцев старшего поколения, она с детства свободно говорила по-английски, а потому не испытала никаких неудобств, когда симбиари объявили официальным языком Земли «стандартный английский».
Вторым языком тридцатисемилетнего Хироси Кодамы был японский.
— Ничего. Прошу простить меня за то, что я напугал вас, фру Йохансен. — Хироси поставил поднос на обеденный стол, где для него еле нашлось место, и виновато засмеялся: — Просто меня ошеломила панорама фиорда и гавани внизу. Когда я приехал вчера в дождь, мне и в голову не приходило, что вы живете среди такой неописуемой красоты. Суровые серые утесы, чуть-чуть подсвеченные зеленым, вода такого невероятно аквамаринового оттенка, белые лодки на ней, точно чайки, и живописные домики, такие ярко-алые под черными крышами!
— Это рорбуеры, старые рыбачьи хижины, которые сдаются на лето отдыхающим. Яркая краска — наша давняя традиция. Острова ведь далеко не всегда такие солнечные, какими вы увидели их сегодня.
Она внесла бутылку водки, вмороженную в кусок льда, и поставила ее рядом с крохотными стопочками на круглом подносике. Случай такой особый, и, конечно, будут тосты. Когда внук позвонил ей в Трондхейм и спросил, нельзя ли ему пригласить друзей в старый фамильный дом на дальнем острове Флакстал за Полярным кругом, старушка ответила: «Только если ты согласишься, чтобы я кормила вас доброй норвежской едой!» Ранчар Гатен засмеялся и дал согласие. Она не оперант, а все их обсуждения будут вестись телепатически, так почему бы и нет? Сам он в последний раз навещал дом над Нусфиордом еще в детстве, но когда Оуэн спросил, не знает ли он достаточно уединенного места для первого «официального» совещания группы, ему сразу вспомнилась летняя вилла бестемор Инги. Ранчара внезапно охватила ностальгия по старинной красивой рыбачьей деревушке, которую он не видел восемнадцать лет. Родился он в Америке: планета Ассавомпсет, где он провел почти всю свою взрослую жизнь, была процветающим краем, но что-то в самой глубине его существа твердило, что истинный его дом — Норвегия.
Упершись руками в бока, фру Йохансен оглядела стол. Она была полнолицей, с белоснежными волосами; в честь приезда внука и его важных гостей облачилась в национальный костюм ее родного Тронделага — длинная черная юбка, зелено-золотой парчовый передник, красный парчовый корсаж, длинная баска, схваченная в талии серебряными застежками, и белая вышитая блузка, украшенная двумя большими серебряными брошами.
На Хироси был строгий темно-синий костюм, в котором он приехал, свежая рубашка, галстук-бабочка и белый фартук, жестко накрахмаленный, который его заставила надеть хозяйка, чтобы он не испачкал свою одежду.
— Ну вот! Все как будто в порядке. Благодарю вас за помощь, гражданин Кодама. Ну, теперь я загляну в духовку, а вы, может быть, поглядите, как там остальные? Обед скоро будет готов.
Азиатский Соинтендант поклонился и быстро направился по коридору мимо кухни, откуда доносились дразнящие запахи и звон посуды, в гостиную. Ее полы и стены были из светлого лакированного дерева. В одном углу на каменном основании стояла чугунная печь, увенчанная медным украшением в виде полураскрывшегося розового бутона. Ранчар, Оуэн Бланшар, Уильям Макгрегор, Алан Сахвадзе и его жена Олянна Гатен, а также Джордан Крамер утро провели за рыбной ловлей. Теперь, переодевшись к обеду кто во что горазд, они удобно расположились на кушетке и в креслах, обитых веселеньким, но давно поблекшим ситцем, и болтали об утренних приключениях. Корделия Варшава, миниатюрная женщина с нежным лицом, прославившаяся в Европейском Интендантстве тем, что не терпела глупостей, стояла у соснового резного стола перед открытым окном и составляла букет из полевых цветов, которые нарвала сама.
Анна Гаврыс-Сахвадзе, которая с утра сидела в гостиной, заваленная книгами по физике, отложила читающее устройство, когда к ней присоединились остальные члены группы, и теперь рассматривала деревянные пивные кружки — коллекцию фру Йохансен, — красиво расставленные на широкой полке. Среднего роста, крепкого сложения, она разменяла свой семьдесят первый год. Омоложение вернуло ей густые волосы, отливавшие червонным золотом, которые она закручивала в узел на затылке, однако оно не вполне разгладило сеть морщинок вокруг ее зеленых глаз и не исправило ее типично славянский курносый нос.
Когда вошел Хироси, телепатируя мысли о предстоящем обеде, Анна шутливо заметила ему на разговорной волне: «Простите, мой друг, по я поражена, что японский джентльмен столь высокого политического ранга взялся помогать с обедом. А фартучек, кстати, вам очень к лицу!»
Хироси, не моргнув глазом, снял фартук под смешки остальных и ответил: «Для человека старшего поколения подобное было бы немыслимо, но мы, молодые, более гибки. Наши женщины приложили много усилий, чтобы пробудить в нас совесть и заставить помогать им по хозяйству (образ исполненного смелости лица жены).
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139
После чрезвычайно тонкого прощупывания потенциальную пару удалось поставить в положение, позволившее Оуэну, самому мощному принудителю в группе, насильно прозондировать их сознания. Когда их негодование поулеглось, они позволили завербовать себя, а затем дали понять группе, что работают над совершенно новым типом приспособления для психооценки, которое может оказаться очень полезным — или очень опасным! — для дела человеческой свободы.
Психоисследования малосимпатичного Ван Вика принесли нежданные плоды. Он знал двух высокопоставленных оперантов с бунтовщическими наклонностями, и подозревал, что еще один также скрывает тайное недовольство. Первый был не кто иной, как Хироси Кодама, азиатский Соинтендант. Вторая, тоже Соинтендант, подвизалась в Европейском Интендантстве. Корделия Варшава, известный ксенолог, сотрудница Краковского университета, а также умелый политик… и платоническая приятельница Дэвида Макгрегора.
Третья кандидатура, обнаруженная в возмущенном сознании Ван Вика, оказалась такой неожиданной, что никому в группе и в голову не пришло бы искать в нем союзника. Попытку завербовать его следовало отложить до того времени, когда Магистрат снимет наблюдение за ним, поскольку он был не только кандидатом в Магнаты, но, кроме того, подозревался в расследуемом убийстве.
Звали его Адриен Ремилард.
11
Нусфиорд, Лофотенские острова, Норвегия, Земля
27 августа 2051
Азиатский Соинтендант любовался великолепным видом, открывающимся с балкона летней виллы. Он забыл, что держит в руках поднос с кувшином пива и керамическими кружками.
— Тайхен утсукусии десу! — воскликнул он, и Инга Йохансен прибежала из кухни узнать, что случилось.
— Что с вами, мистер… извините, гражданин Кодама? — Как большинство норвежцев старшего поколения, она с детства свободно говорила по-английски, а потому не испытала никаких неудобств, когда симбиари объявили официальным языком Земли «стандартный английский».
Вторым языком тридцатисемилетнего Хироси Кодамы был японский.
— Ничего. Прошу простить меня за то, что я напугал вас, фру Йохансен. — Хироси поставил поднос на обеденный стол, где для него еле нашлось место, и виновато засмеялся: — Просто меня ошеломила панорама фиорда и гавани внизу. Когда я приехал вчера в дождь, мне и в голову не приходило, что вы живете среди такой неописуемой красоты. Суровые серые утесы, чуть-чуть подсвеченные зеленым, вода такого невероятно аквамаринового оттенка, белые лодки на ней, точно чайки, и живописные домики, такие ярко-алые под черными крышами!
— Это рорбуеры, старые рыбачьи хижины, которые сдаются на лето отдыхающим. Яркая краска — наша давняя традиция. Острова ведь далеко не всегда такие солнечные, какими вы увидели их сегодня.
Она внесла бутылку водки, вмороженную в кусок льда, и поставила ее рядом с крохотными стопочками на круглом подносике. Случай такой особый, и, конечно, будут тосты. Когда внук позвонил ей в Трондхейм и спросил, нельзя ли ему пригласить друзей в старый фамильный дом на дальнем острове Флакстал за Полярным кругом, старушка ответила: «Только если ты согласишься, чтобы я кормила вас доброй норвежской едой!» Ранчар Гатен засмеялся и дал согласие. Она не оперант, а все их обсуждения будут вестись телепатически, так почему бы и нет? Сам он в последний раз навещал дом над Нусфиордом еще в детстве, но когда Оуэн спросил, не знает ли он достаточно уединенного места для первого «официального» совещания группы, ему сразу вспомнилась летняя вилла бестемор Инги. Ранчара внезапно охватила ностальгия по старинной красивой рыбачьей деревушке, которую он не видел восемнадцать лет. Родился он в Америке: планета Ассавомпсет, где он провел почти всю свою взрослую жизнь, была процветающим краем, но что-то в самой глубине его существа твердило, что истинный его дом — Норвегия.
Упершись руками в бока, фру Йохансен оглядела стол. Она была полнолицей, с белоснежными волосами; в честь приезда внука и его важных гостей облачилась в национальный костюм ее родного Тронделага — длинная черная юбка, зелено-золотой парчовый передник, красный парчовый корсаж, длинная баска, схваченная в талии серебряными застежками, и белая вышитая блузка, украшенная двумя большими серебряными брошами.
На Хироси был строгий темно-синий костюм, в котором он приехал, свежая рубашка, галстук-бабочка и белый фартук, жестко накрахмаленный, который его заставила надеть хозяйка, чтобы он не испачкал свою одежду.
— Ну вот! Все как будто в порядке. Благодарю вас за помощь, гражданин Кодама. Ну, теперь я загляну в духовку, а вы, может быть, поглядите, как там остальные? Обед скоро будет готов.
Азиатский Соинтендант поклонился и быстро направился по коридору мимо кухни, откуда доносились дразнящие запахи и звон посуды, в гостиную. Ее полы и стены были из светлого лакированного дерева. В одном углу на каменном основании стояла чугунная печь, увенчанная медным украшением в виде полураскрывшегося розового бутона. Ранчар, Оуэн Бланшар, Уильям Макгрегор, Алан Сахвадзе и его жена Олянна Гатен, а также Джордан Крамер утро провели за рыбной ловлей. Теперь, переодевшись к обеду кто во что горазд, они удобно расположились на кушетке и в креслах, обитых веселеньким, но давно поблекшим ситцем, и болтали об утренних приключениях. Корделия Варшава, миниатюрная женщина с нежным лицом, прославившаяся в Европейском Интендантстве тем, что не терпела глупостей, стояла у соснового резного стола перед открытым окном и составляла букет из полевых цветов, которые нарвала сама.
Анна Гаврыс-Сахвадзе, которая с утра сидела в гостиной, заваленная книгами по физике, отложила читающее устройство, когда к ней присоединились остальные члены группы, и теперь рассматривала деревянные пивные кружки — коллекцию фру Йохансен, — красиво расставленные на широкой полке. Среднего роста, крепкого сложения, она разменяла свой семьдесят первый год. Омоложение вернуло ей густые волосы, отливавшие червонным золотом, которые она закручивала в узел на затылке, однако оно не вполне разгладило сеть морщинок вокруг ее зеленых глаз и не исправило ее типично славянский курносый нос.
Когда вошел Хироси, телепатируя мысли о предстоящем обеде, Анна шутливо заметила ему на разговорной волне: «Простите, мой друг, по я поражена, что японский джентльмен столь высокого политического ранга взялся помогать с обедом. А фартучек, кстати, вам очень к лицу!»
Хироси, не моргнув глазом, снял фартук под смешки остальных и ответил: «Для человека старшего поколения подобное было бы немыслимо, но мы, молодые, более гибки. Наши женщины приложили много усилий, чтобы пробудить в нас совесть и заставить помогать им по хозяйству (образ исполненного смелости лица жены).
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139