Хоть маленького Марка пощадили. Малыша взяла под свою опеку миссис Гилберт, после того как Тереза наотрез отказалась поручить его бедной Ивонне, которую считали слегка чокнутой. Ивонна теперь стояла с Луи и Леоном в вестибюле, и все трое с затравленным выражением следили, как остальные поднимались по лестнице.
Темная массивная мебель спальни была именно такой, какой она запомнилась Роги двадцать четыре года назад. Жизнеобеспечивающая аппаратура была теперь более компактной и сложной, ковры новые, как и шторы, как и занавеси кровати. Но потемневшее старое распятие с красной лампадкой было то, которое бедняжка Санни, погибшая жена Дона, прибила после своей свадьбы на стене домика на Скул-стрит. И лицо человека на кровати все еще внушало Роги такой глубокий ужас, что он даже покачнулся и ухватился за спинку стула, чтобы не броситься опрометью вон из комнаты.
Участники обряда располагались вокруг кровати попарно. Слева, ближе всех к голове Виктора, встал Филип Ремилард, дородный, простой, старший из семи братьев и сестер, способный администратор «Ремко индастриз». С годами Роги находил в Филипе все больше сходства с добрым старым дядей Луи, усердным десятником на бумажной фабрике, который его вырастил. Рядом с Филипом стояла его элегантная жена Аврелия Даламбер, перебирающая хрустальные четки. Аврелия и ее покойная сестра Жанна, ставшая женой второго сына Дени и Люсиль, поставили своей целью быть достойными женами мужчин, чьим уделом было величие, и матерями их детей. Морис Ремилард, такой же светловолосый и кроткий, как Дени, но более крепкого сложения, недавно взял долгосрочный отпуск на социологическом факультете Колумбийского университета, чтобы вместе со своими младшими братьями Адриеном и Полем, а также сестрой Анн занять административные посты в Конфедерации Землян Галактического Содружества. Его вторая жена, доктор Сесилия Эш, в твидовом ансамбле для загородных поездок, выделявшемся среди темных костюмов и платьев остальных женщин, смотрела на человека в коме с профессиональным интересом. Рядом с ней стоял Северен Ремилард, прежде коллега Сесилии по кафедре нейрологии при Дартмутском медицинском колледже, тщетно за ней ухаживавший. Высокий эффектный блондин, он придерживался довольно радикальных взглядов на Галактическое Содружество, которым Роги симпатизировал. Мэв О'Нил, третья жена Северена, в прошлом преуспевающая ирландская коннозаводчица, сногсшибательно красивая, рыжеволосая, сейчас была белой как мел, а в ее огромных глазах прятался страх. И она отпрянула от локтя, который подставил ей муж.
Справа, в изножье кровати, рука об руку, сплетя сознания во взаимной метаподдержке, стояли Катрин Ремилард и ее муж Бретт Дойл Макаллистер, совместно работавшие над проектом детской латентности в столице Конфедерации, где оба были чиновниками Интендантства. Затем — Адриен Ремилард и богатая поп-скульпторша Шери Лозье-Дрейк. Шери, как и Мэв, выглядела несчастной и встревоженной. Ее мужа при всех его метаспособностях хулители семьи нередко называли незавершенной моделью самого молодого и самого знаменитого члена семьи — Поля Ремиларда. Поль не только был высок ростом, сложен как атлет и наделен просто царственной красотой, но к тому же обладал, возможно, наиболее полным и Сильным сочетанием метаспособностей, какие только свойственны людям. Он был женат на знаменитой певице Терезе Кендалл, прославившейся чудесным колоратурным сопрано. Кроме Марка, их старшего, у них была еще дочь — Мари, а девочку, рождение которой ожидалось, они решили назвать Мадлен.
Соинтендант Анн Ремилард, единственная из своих шестерых братьев и сестер не связанная узами брака, подошла к Роги и принудила его встать рядом с ней около Катрин и Бретта поближе к двери. Сам Дени встал рядом с ними точно в изножье кровати.
Как всегда, Ремиларды повернулись к распятию и прочли по-французски, на языке своих предков, «Отче наш». Аврелия, Сесилия и Тереза, католички, присоединились к молитве. И только Роги от ужаса не мог произнести ни слова.
Затем Дени сказал негромко:
— Благодарю вас всех за то, что вы приехали. Особенно тебя, Сесилия. Я понимаю, что этот семейный обычай ты в первый раз не можешь не счесть странным… и тебя, дядюшка Роги, по причинам, которые, я знаю, ты предпочтешь не оглашать.
Кто-то кашлянул, все зашаркали, переступая с ноги на ногу.
— Ради Сесилии разрешите, я объясню, что произойдет, — продолжал Дени. — Я намерен объединить все наши сознания в метаконцерте для вознесения особой молитвы о моем брате Викторе. Более двадцати шести лет он пролежал в этой комнате в глубокой коме. Мониторы машины показывают, что он мыслит. Его мозг излучает упорядоченные мыслительные комбинации, которые почти наверняка вполне рациональны. Но он полностью отрезан от мира ощущений и ничего не воспринимает, насколько мы могли установить. Виктор совершенно один со своими мыслями, со своими воспоминаниями, один с воспоминаниями о страшных преступлениях, им совершенных. И я молился, надеялся, что Виктор в конце концов раскается в содеянном, а тогда или обретет здоровье, или мирно примет смерть.
Дени помолчал, устремив взгляд на Роги, которого эти принуждающие глаза парализовали, точно прожекторный луч оленя: он утратил способность испытывать даже страх. Наконец Дени отвел взгляд.
— Последнее время у Виктора резко снизился гемопоэз — кроветворение. У человека с самоомолаживающимися генами это очень серьезный симптом. Мой брат умирает, и, возможно, это наше последнее свидание с ним. А теперь приготовим наши сознания для метаконцерта… Сесилия, для участников это очень просто. Только распахни свое сознание, снизь все барьеры до минимума и доверься мне. Объединение я проведу мысленно по одному. Когда концерт замкнется, я буду им дирижировать. Нужно только расслабиться. Ну как, все готовы?
Роги закрыл глаза, и тут же на него обрушился водопад воспоминаний. Он словно увидел Дона, своего брата-близнеца, чьи детские наскоки на его сознание — вначале совсем безобидные — вызвали у Роги самопроизвольное развитие мощного экранирования. Всего лишь раз они вдвоем соединились в оборонительном победоносном метаконцерте. Но потом, стремясь повторить пережитое, Дон вновь и вновь пытался подмять под себя личность Роги, превратить их в одно неразрывное целое. Когда Роги отказался, Дон его возненавидел — и возненавидел себя за эту ненависть. Так продолжалось до самой его смерти.
В мнемоническом потоке Роги увидел и сына Дона — малютку Дени у крестильной купели, почувствовал, как новорожденное сознание приникло к нему. Дени сделал Роги своим приемным отцом, принял любовь, которую Роги предложил ему, когда его собственный отец предпочел ему Виктора.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139
Темная массивная мебель спальни была именно такой, какой она запомнилась Роги двадцать четыре года назад. Жизнеобеспечивающая аппаратура была теперь более компактной и сложной, ковры новые, как и шторы, как и занавеси кровати. Но потемневшее старое распятие с красной лампадкой было то, которое бедняжка Санни, погибшая жена Дона, прибила после своей свадьбы на стене домика на Скул-стрит. И лицо человека на кровати все еще внушало Роги такой глубокий ужас, что он даже покачнулся и ухватился за спинку стула, чтобы не броситься опрометью вон из комнаты.
Участники обряда располагались вокруг кровати попарно. Слева, ближе всех к голове Виктора, встал Филип Ремилард, дородный, простой, старший из семи братьев и сестер, способный администратор «Ремко индастриз». С годами Роги находил в Филипе все больше сходства с добрым старым дядей Луи, усердным десятником на бумажной фабрике, который его вырастил. Рядом с Филипом стояла его элегантная жена Аврелия Даламбер, перебирающая хрустальные четки. Аврелия и ее покойная сестра Жанна, ставшая женой второго сына Дени и Люсиль, поставили своей целью быть достойными женами мужчин, чьим уделом было величие, и матерями их детей. Морис Ремилард, такой же светловолосый и кроткий, как Дени, но более крепкого сложения, недавно взял долгосрочный отпуск на социологическом факультете Колумбийского университета, чтобы вместе со своими младшими братьями Адриеном и Полем, а также сестрой Анн занять административные посты в Конфедерации Землян Галактического Содружества. Его вторая жена, доктор Сесилия Эш, в твидовом ансамбле для загородных поездок, выделявшемся среди темных костюмов и платьев остальных женщин, смотрела на человека в коме с профессиональным интересом. Рядом с ней стоял Северен Ремилард, прежде коллега Сесилии по кафедре нейрологии при Дартмутском медицинском колледже, тщетно за ней ухаживавший. Высокий эффектный блондин, он придерживался довольно радикальных взглядов на Галактическое Содружество, которым Роги симпатизировал. Мэв О'Нил, третья жена Северена, в прошлом преуспевающая ирландская коннозаводчица, сногсшибательно красивая, рыжеволосая, сейчас была белой как мел, а в ее огромных глазах прятался страх. И она отпрянула от локтя, который подставил ей муж.
Справа, в изножье кровати, рука об руку, сплетя сознания во взаимной метаподдержке, стояли Катрин Ремилард и ее муж Бретт Дойл Макаллистер, совместно работавшие над проектом детской латентности в столице Конфедерации, где оба были чиновниками Интендантства. Затем — Адриен Ремилард и богатая поп-скульпторша Шери Лозье-Дрейк. Шери, как и Мэв, выглядела несчастной и встревоженной. Ее мужа при всех его метаспособностях хулители семьи нередко называли незавершенной моделью самого молодого и самого знаменитого члена семьи — Поля Ремиларда. Поль не только был высок ростом, сложен как атлет и наделен просто царственной красотой, но к тому же обладал, возможно, наиболее полным и Сильным сочетанием метаспособностей, какие только свойственны людям. Он был женат на знаменитой певице Терезе Кендалл, прославившейся чудесным колоратурным сопрано. Кроме Марка, их старшего, у них была еще дочь — Мари, а девочку, рождение которой ожидалось, они решили назвать Мадлен.
Соинтендант Анн Ремилард, единственная из своих шестерых братьев и сестер не связанная узами брака, подошла к Роги и принудила его встать рядом с ней около Катрин и Бретта поближе к двери. Сам Дени встал рядом с ними точно в изножье кровати.
Как всегда, Ремиларды повернулись к распятию и прочли по-французски, на языке своих предков, «Отче наш». Аврелия, Сесилия и Тереза, католички, присоединились к молитве. И только Роги от ужаса не мог произнести ни слова.
Затем Дени сказал негромко:
— Благодарю вас всех за то, что вы приехали. Особенно тебя, Сесилия. Я понимаю, что этот семейный обычай ты в первый раз не можешь не счесть странным… и тебя, дядюшка Роги, по причинам, которые, я знаю, ты предпочтешь не оглашать.
Кто-то кашлянул, все зашаркали, переступая с ноги на ногу.
— Ради Сесилии разрешите, я объясню, что произойдет, — продолжал Дени. — Я намерен объединить все наши сознания в метаконцерте для вознесения особой молитвы о моем брате Викторе. Более двадцати шести лет он пролежал в этой комнате в глубокой коме. Мониторы машины показывают, что он мыслит. Его мозг излучает упорядоченные мыслительные комбинации, которые почти наверняка вполне рациональны. Но он полностью отрезан от мира ощущений и ничего не воспринимает, насколько мы могли установить. Виктор совершенно один со своими мыслями, со своими воспоминаниями, один с воспоминаниями о страшных преступлениях, им совершенных. И я молился, надеялся, что Виктор в конце концов раскается в содеянном, а тогда или обретет здоровье, или мирно примет смерть.
Дени помолчал, устремив взгляд на Роги, которого эти принуждающие глаза парализовали, точно прожекторный луч оленя: он утратил способность испытывать даже страх. Наконец Дени отвел взгляд.
— Последнее время у Виктора резко снизился гемопоэз — кроветворение. У человека с самоомолаживающимися генами это очень серьезный симптом. Мой брат умирает, и, возможно, это наше последнее свидание с ним. А теперь приготовим наши сознания для метаконцерта… Сесилия, для участников это очень просто. Только распахни свое сознание, снизь все барьеры до минимума и доверься мне. Объединение я проведу мысленно по одному. Когда концерт замкнется, я буду им дирижировать. Нужно только расслабиться. Ну как, все готовы?
Роги закрыл глаза, и тут же на него обрушился водопад воспоминаний. Он словно увидел Дона, своего брата-близнеца, чьи детские наскоки на его сознание — вначале совсем безобидные — вызвали у Роги самопроизвольное развитие мощного экранирования. Всего лишь раз они вдвоем соединились в оборонительном победоносном метаконцерте. Но потом, стремясь повторить пережитое, Дон вновь и вновь пытался подмять под себя личность Роги, превратить их в одно неразрывное целое. Когда Роги отказался, Дон его возненавидел — и возненавидел себя за эту ненависть. Так продолжалось до самой его смерти.
В мнемоническом потоке Роги увидел и сына Дона — малютку Дени у крестильной купели, почувствовал, как новорожденное сознание приникло к нему. Дени сделал Роги своим приемным отцом, принял любовь, которую Роги предложил ему, когда его собственный отец предпочел ему Виктора.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139