– Крепко же они спят!
– Они не сидят у нее без дела – поверь, я знаю, что говорю!
– И как ты такое терпела, Марьетта?
Она взглянула на меня, покачав головой. Хитроватое выражение гротескной маски лишь усилило насмешку в ее голосе:
– А как мы вообще что-то терпим? Как я терплю такую мать? Как ты терпишь, что у тебя вообще нет матери? Мы живы, bellina, – и я лично намерена взять от этой жизни как можно больше!
4
Марьетта потащила меня дальше, в мерцающую огоньками тьму, громыхая тяжелыми башмаками по мостовой. Народу на улицах прибавилось, отовсюду неслись смех и обрывки песен.
Чем больше мы удалялись от жилища Марьеттиной матушки, тем меньше уверенности видела я на ее лице. Дважды мы миновали табличку «CALLE DELLA MAND?LA », хотя я не заметила тут ни единого миндального дерева. Поделившись этим наблюдением с Марьеттой, я вызвала у нее хохот:
– Mand?la, bambina, – иначе, женский орган. В квартале Сан-Марко других миндалин не отыщешь.
Позади нас показалась компания мужчин, и Марьетта толкнула меня в тень дверного портика под другой табличкой – «CALLE DELLA CORTES?A», и я уже без дальнейших пояснений поняла, что мы находимся в той части города, где хозяйничают куртизанки.
Воспользовавшись спасительным полумраком, Марьетта приподняла маску и осмотрелась. Судя по всему, она заблудилась.
– «T?rra dei assassini», – прочитала Марьетта вслух.
– Ради всего святого, – взмолилась я, – куда ты нас завела?
Она же потащила меня дальше – в проулок, который неожиданно вывел нас к каналу. Табличка рядом гласила: «RIO DI SAN LUCА». Мы прижались спинами к стене из песчаника, наблюдая, как мимо проплыла переполненная гондола, а за ней – еще четыре. Сидящие в них нарядные люди в масках веселились вовсю.
– Ну разумеется! – воскликнула Марьетта. – Они как раз направляются в театр.
– Еще неизвестно, в какой театр! К тому же мы не сможем туда попасть вслед за ними – разве что вплавь! Спроси же дорогу, Марьетта! Как можно быть такой упрямой?
– Ладно, расе! – Она снова утянула меня в темный уголок. – Только надо смотреть, кого спрашивать. Тут любой может оказаться шпионом.
Спорить не приходилось: агенты Великого Инквизитора в те дни славились способностью к перевоплощению, каковой не утратили и ныне.
– Что скажешь про этого? – шепнула я, указывая на спешащего мимо фокусника.
Тот, по крайней мере, был слишком молод для шпиона – вдобавок он изо всех сил куда-то торопился, глядя под ноги и стараясь не перейти на бег. Я рассудила, что шпион в любом случае шагал бы помедленнее и оглядывался по сторонам. К тому же фокусник – если он, конечно, настоящий – непременно знает, где находится театр.
Марьетта откашлялась и окликнула его голосом гораздо ниже, чем у нее:
– Доброго вечера тебе, дружище!
Фокусник, казалось, не поспевал за собственными ногами.
– Чего надо? – пробасил он таким же неестественным голосом.
Я не решилась раскрыть рот, но лишь ткнула подругу локтем в бок. Та по-девичьи пронзительно воскликнула: «Где театр…», но, опомнившись, закончила густым и еще более фальшивым тоном: «…Сант-Анжело?»
Фокусник подошел вплотную, осмотрел нас с головы до ног и вдруг сдернул с Марьетты маску. Та успела закрыть лицо руками, но фигляр тут же рассмеялся и приоткрыл собственное лицо.
– Ну, удачно мы тут сошлись!
Перед нами стояла девушка, красивая, как картинка, – нежная кожа, розовые щечки.
– Сюда! – прошептала она. – Уйдем от света.
Забившись в тень, я тоже сняла маску, и тут уж мы захихикали все трое.
– Чего надо? – несколько раз повторила Марьетта, старательно имитируя basso profondo.
– Нет, серьезно, – наконец успокоилась моя провожатая, – кто бы ты ни была и по какому бы делу ни спешила, можешь ли ты подсказать отсюда дорогу до Сант-Анжело? Мы, кажется, свернули не там, где надо…
– Еще как могу: моя семья держит там ложу. И я как раз туда иду.
– Может быть, ты доведешь нас? – попросила я.
– С превеликим удовольствием – если вы дадите торжественную клятву никому не говорить, что видели меня.
Мы сгрудились теснее.
– Клянемся – giuriamo! – произнесли мыс Марьеттой в один голос.
– Я сказала: торжественную клятву, – возразила девушка.
Она была, пожалуй, всего годом старше Марьетты и даже красивее ее, хотя раньше я не думала, что такое возможно.
– Чем же нам поклясться? – растерялась я.
Крестиков мы не носили, поскольку любые украшения в Пьете были строго запрещены. Фокусница расстегнула куртку и освободила одну грудь, белую, округлую, с розовым сосочком, подставив ее лунному свету.
– Делайте как я!
Мы с Марьеттой переглянулись, а затем принялись расстегивать свои куртки. Фокусница прижала ладонь к Марьеттиной груди, та – к моей, а я – к груди новой знакомой.
– Giuriamo! – хором повторили мы, а девушка добавила:
– Если я кому-нибудь расскажу о сегодняшней встрече, пусть мои груди сморщатся и потемнеют, как чернослив!
Мы снова переглянулись, вздохнули и поклялись вслед за фокусницей, а затем все вместе поспешно поправили одежду и натянули маски.
– Не отставайте – тут недалеко!
Фокусница проворно двинулась в направлении, противоположном избранному нами ранее. Неожиданно она бросила через плечо:
– Я сегодня выхожу замуж!
– Это он тебе так сказал, – язвительно заметила Марьетта.
Обе они представляли собой странное зрелище – фокусник и еврей рассуждают ночью о свадьбе. Впрочем, до сих пор мне приходилось больше слышать об удивительных встречах, случающихся на карнавале, нежели быть им свидетельницей: сенаторы переодевались прачками, знатные дамы – султанами, а влюбленные прятались под общим шелковым плащом.
Незнакомка, услышав насмешку в словах Марьетты, резко остановилась:
– Он бы никогда мне не солгал!
– Разве не разумнее было бы, – рискнула вмешаться я, поравнявшись с ними и переведя дух, – выйти замуж по родительскому благословению?
– Мой отец хочет выдать меня за своего делового компаньона – за старика! Лучше утопиться, чем подарить ему свою девственность!
– А тот, другой? – поинтересовалась Марьетта.
– С первого взгляда, которым мы обменялись в доме моего отца, мы поняли, что самой судьбой нам предназначено любить друг друга.
– Мужчины наговорят – только слушай.
Девушка опять остановилась, чтоб подождать Марьетту.
– Ты так молода, а уже так обозлена. Ты хоть во что-нибудь веришь?
– Верю в клятву, которую только что дала, – не останавливаясь, бросила ей Марьетта. – А еще в то, что мужчины – даже добрые, набожные мужчины, у которых и глаза, и губы как у ангелов, – солгут в угоду своим чреслам.
Мы так запыхались, что были вынуждены сделать передышку в тени под мостом. Марьетта приподняла маску:
– Выходи замуж за отцовского напарника, а того юношу потом сделаешь своим любовным компаньоном – чичисбеем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72