Вот так мы сидели, толкуя о том о сем, когда у подножия лестницы возникла рассвирепевшая Ла Бефана.
– Скорей же! Чем вы тут занимаетесь? Они уже пришли! Они видели ее!
Она впихнула нас в parlat?rio, где уже ждала Марьетта – без вуали, весьма довольная собой и невероятно красивая.
Меня препоручили настоятельнице, которая и подвела меня к решетке. По ту сторону стоял Андреа Фоскарини. Его лицо было мне хорошо знакомо, потому что этот человек был не последним среди наших богатых покровителей и весьма уважаемым членом совета правления Пьеты столько лет, сколько я пребывала в Пьете.
Рядом с ним стоял мужчина помоложе, хотя уже вовсе не юноша, и лицом не такой красивый, как его отец. Он ухмылялся неподобающим образом, и я услышала, как он обронил слово «b?lla».
Настоятельница дала мне вдоволь на него насмотреться, хотя я с первого взгляда поняла, что не этого мужчину я тогда видела и вовсе не он поджидал Марьетту в лесу. Ошибки быть не могло – и тем не менее незнакомец открыто любовался ею. Неужели он настолько очарован или настолько глуп, что готов отдать свое имя и состояние бастарду другого мужчины? И тут я поняла, что Марьетта, конечно же, все это давно просчитала, шаг за шагом. Хитрость и смекалка подруги повергли меня в трепет, а ее совершенное бесстрашие – в ужас.
– Что же? – спросила меня настоятельница, не решаясь возвысить голос. – Этого ли мужчину ты видела тогда в лесу?
10
Ни минуты не сомневаюсь, что, когда моя бессмертная душа приблизится к вратам рая, святой Петр лишь покачает головой и отправит ее прочь: слишком много накопилось доводов против. Однако, несмотря на все мои проступки, я все же могла бы заслужить царствие небесное, если бы желание или хоть какой-нибудь беспринципный поворот мысли подвигли меня к раскаянию. Увы, сейчас я искренне сожалею лишь об одном своем деянии – да и то было совершено не намеренно, а скорее по неведению.
Нет-нет, когда я размышляю о своих будущих соседях по преисподней, я даже радуюсь, что попаду именно туда, ведь там во множестве окажутся те, кого мне довелось горячо и искренне любить в этой жизни.
Едва я разгадала замысел Марьетты, то не колеблясь решила помочь ему осуществиться. Я еще раз пригляделась к Томассо Фоскарини, заглянула в его глупые голубые глазки и поняла, что лучшего мужа ей не найти. Он – второй наследник знатнейшего из венецианских родов. Да, он не очень умен, судя по виду, но у Марьетты, без сомнения, хватит ума на них обоих.
– Да, синьора, – медленно, словно после долгого размышления, вымолвила я, – это тот мужчина.
Кто-то легко коснулся моей руки, и, обернувшись, я встретила взгляд сестры Лауры.
– Это очень важное дело, – негромко, но настойчиво произнесла она, – и касается не только одной Марьетты.
Я вдруг почувствовала, как во мне нарастает волна нежности к ней. Она слишком красива, чтобы хоронить себя под одеждами монахини, и слишком добра, чтобы не иметь возможности взрастить собственных детей. Помню, я все гадала, уж не довелось ли и ей родиться младшей из сестер – той, которой семья готова предоставить небольшую долю имущества, какую запрашивает монастырь от невесты Христовой, но слишком малую, чтобы сойти за приданое и удовлетворить все возрастающие аппетиты венецианской знати. Только очень состоятельные семейства – или же влюбленные сумасброды – могли предложить брак девушке или женщине, не имеющей за душой ни гроша.
В наши дни более чем когда-либо приданое девушки считается основным ее достоинством. Семьи, растратившие состояние за игорным столом в ридотто, могут снова поправить дела за счет невесты с хорошим приданым. Первородные сынки идут с молотка и достаются тем девицам, папаши которых предложат больше.
В последнее время цены на невест так взлетели, что дворянам средней руки жениться стало не по карману. В la Serenissima теперь предостаточно благородных домов, где алчные отцы-расточители безутешно взирают на целый выводок стареющих и все еще холостых сыновей, а монастыри переполнены девицами, помещенными туда против воли.
Уже не в первый раз я задалась вопросом, что спасает сестру Лауру от горечи, отравляющей жизнь сестре Джованне и Ла Бефане.
Во взгляде сестры Лауры я прочитала неизмеримую нежность наставницы к любимой ученице. Я тихонько пожала ей руку и сказала: «Я знаю», хотя в голове у меня тогда вертелась единственная мысль – что Марьетта теперь по долгу чести обязана помочь мне, раз я помогла ей, и что эта помощь станет более существенной, если она переселится за пределы Пьеты.
Ла Бефана втиснулась между нами:
– Подумай хорошенько, девочка моя! Вспомни в подробностях, что бывает со лгуньями!
Жаль, что я не перехватила взгляд, которым, возможно, обменялись маэстра Менегина и сестра Лаура. Да-да, подозреваю, что глаза наставниц встретились, и сейчас чего бы только я не отдала, чтобы прочесть их выражение! Но в тот момент я усиленно оценивала вновь и вновь свое решение, которое, я чувствовала, может принести мне так много – но и стоить мне будет многого. Помню, я тогда твердила себе, что лучше попасть в ад, чем предать подругу и тем самым заслужить милость моей злейшей врагини.
– Это тот мужчина, синьора, – проговорила я, обернувшись к настоятельнице, – тот самый, которого я видела с Марьеттой на острове.
Потом мы виделись с Марьеттой всего один раз до того, как она нашла способ избавиться от беременности и сделаться невестой.
Та пора вообще оказалась щедрой на свадьбы. Мадалена Россо, тридцатишестилетняя figlia privilegiata, наконец добилась согласия правления на ее брак с Лодовико Эртманом, учителем по классу гобоя, недавно приглашенным в Пьету. Он был чуть ли не девятью годами младше ее, и даже не католик – пока не сменил вероисповедание ради нее. Герцог Козимо III упросил дожа дать разрешение.
И сама невероятность такого брака, и то, что церемония действительно состоялась и прошла в церкви Санта Мария делла Салюте, и мы видели Мадалену в подвенечном платье под самыми нашими окнами, – все это повергло нас в состояние странного беспокойства, пробудило негаданную надежду на то, что все в мире возможно.
В ту пору случились и мои первые месячные. Они не стали для меня неожиданностью – можно сказать, я ожидала их с нетерпением. Но когда они наконец пришли, то неопрятность, с ними связанная, вызвала во мне отвращение. Я сама сняла с постели простыни: мне и не хотелось спать на замаранном белье, и слишком долго пришлось бы дожидаться, пока conv?rsa придет убирать у нас в дортуаре. К тому же мне было неловко перед ней.
Сестра Лаура, исполнявшая в ту неделю обязанности сеттиманьеры, сразу же разрешила мне сходить в бельевую и взять свежие простыни. С тех пор как я стала iniziata – как давно это было! – я редко туда наведывалась.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72
– Скорей же! Чем вы тут занимаетесь? Они уже пришли! Они видели ее!
Она впихнула нас в parlat?rio, где уже ждала Марьетта – без вуали, весьма довольная собой и невероятно красивая.
Меня препоручили настоятельнице, которая и подвела меня к решетке. По ту сторону стоял Андреа Фоскарини. Его лицо было мне хорошо знакомо, потому что этот человек был не последним среди наших богатых покровителей и весьма уважаемым членом совета правления Пьеты столько лет, сколько я пребывала в Пьете.
Рядом с ним стоял мужчина помоложе, хотя уже вовсе не юноша, и лицом не такой красивый, как его отец. Он ухмылялся неподобающим образом, и я услышала, как он обронил слово «b?lla».
Настоятельница дала мне вдоволь на него насмотреться, хотя я с первого взгляда поняла, что не этого мужчину я тогда видела и вовсе не он поджидал Марьетту в лесу. Ошибки быть не могло – и тем не менее незнакомец открыто любовался ею. Неужели он настолько очарован или настолько глуп, что готов отдать свое имя и состояние бастарду другого мужчины? И тут я поняла, что Марьетта, конечно же, все это давно просчитала, шаг за шагом. Хитрость и смекалка подруги повергли меня в трепет, а ее совершенное бесстрашие – в ужас.
– Что же? – спросила меня настоятельница, не решаясь возвысить голос. – Этого ли мужчину ты видела тогда в лесу?
10
Ни минуты не сомневаюсь, что, когда моя бессмертная душа приблизится к вратам рая, святой Петр лишь покачает головой и отправит ее прочь: слишком много накопилось доводов против. Однако, несмотря на все мои проступки, я все же могла бы заслужить царствие небесное, если бы желание или хоть какой-нибудь беспринципный поворот мысли подвигли меня к раскаянию. Увы, сейчас я искренне сожалею лишь об одном своем деянии – да и то было совершено не намеренно, а скорее по неведению.
Нет-нет, когда я размышляю о своих будущих соседях по преисподней, я даже радуюсь, что попаду именно туда, ведь там во множестве окажутся те, кого мне довелось горячо и искренне любить в этой жизни.
Едва я разгадала замысел Марьетты, то не колеблясь решила помочь ему осуществиться. Я еще раз пригляделась к Томассо Фоскарини, заглянула в его глупые голубые глазки и поняла, что лучшего мужа ей не найти. Он – второй наследник знатнейшего из венецианских родов. Да, он не очень умен, судя по виду, но у Марьетты, без сомнения, хватит ума на них обоих.
– Да, синьора, – медленно, словно после долгого размышления, вымолвила я, – это тот мужчина.
Кто-то легко коснулся моей руки, и, обернувшись, я встретила взгляд сестры Лауры.
– Это очень важное дело, – негромко, но настойчиво произнесла она, – и касается не только одной Марьетты.
Я вдруг почувствовала, как во мне нарастает волна нежности к ней. Она слишком красива, чтобы хоронить себя под одеждами монахини, и слишком добра, чтобы не иметь возможности взрастить собственных детей. Помню, я все гадала, уж не довелось ли и ей родиться младшей из сестер – той, которой семья готова предоставить небольшую долю имущества, какую запрашивает монастырь от невесты Христовой, но слишком малую, чтобы сойти за приданое и удовлетворить все возрастающие аппетиты венецианской знати. Только очень состоятельные семейства – или же влюбленные сумасброды – могли предложить брак девушке или женщине, не имеющей за душой ни гроша.
В наши дни более чем когда-либо приданое девушки считается основным ее достоинством. Семьи, растратившие состояние за игорным столом в ридотто, могут снова поправить дела за счет невесты с хорошим приданым. Первородные сынки идут с молотка и достаются тем девицам, папаши которых предложат больше.
В последнее время цены на невест так взлетели, что дворянам средней руки жениться стало не по карману. В la Serenissima теперь предостаточно благородных домов, где алчные отцы-расточители безутешно взирают на целый выводок стареющих и все еще холостых сыновей, а монастыри переполнены девицами, помещенными туда против воли.
Уже не в первый раз я задалась вопросом, что спасает сестру Лауру от горечи, отравляющей жизнь сестре Джованне и Ла Бефане.
Во взгляде сестры Лауры я прочитала неизмеримую нежность наставницы к любимой ученице. Я тихонько пожала ей руку и сказала: «Я знаю», хотя в голове у меня тогда вертелась единственная мысль – что Марьетта теперь по долгу чести обязана помочь мне, раз я помогла ей, и что эта помощь станет более существенной, если она переселится за пределы Пьеты.
Ла Бефана втиснулась между нами:
– Подумай хорошенько, девочка моя! Вспомни в подробностях, что бывает со лгуньями!
Жаль, что я не перехватила взгляд, которым, возможно, обменялись маэстра Менегина и сестра Лаура. Да-да, подозреваю, что глаза наставниц встретились, и сейчас чего бы только я не отдала, чтобы прочесть их выражение! Но в тот момент я усиленно оценивала вновь и вновь свое решение, которое, я чувствовала, может принести мне так много – но и стоить мне будет многого. Помню, я тогда твердила себе, что лучше попасть в ад, чем предать подругу и тем самым заслужить милость моей злейшей врагини.
– Это тот мужчина, синьора, – проговорила я, обернувшись к настоятельнице, – тот самый, которого я видела с Марьеттой на острове.
Потом мы виделись с Марьеттой всего один раз до того, как она нашла способ избавиться от беременности и сделаться невестой.
Та пора вообще оказалась щедрой на свадьбы. Мадалена Россо, тридцатишестилетняя figlia privilegiata, наконец добилась согласия правления на ее брак с Лодовико Эртманом, учителем по классу гобоя, недавно приглашенным в Пьету. Он был чуть ли не девятью годами младше ее, и даже не католик – пока не сменил вероисповедание ради нее. Герцог Козимо III упросил дожа дать разрешение.
И сама невероятность такого брака, и то, что церемония действительно состоялась и прошла в церкви Санта Мария делла Салюте, и мы видели Мадалену в подвенечном платье под самыми нашими окнами, – все это повергло нас в состояние странного беспокойства, пробудило негаданную надежду на то, что все в мире возможно.
В ту пору случились и мои первые месячные. Они не стали для меня неожиданностью – можно сказать, я ожидала их с нетерпением. Но когда они наконец пришли, то неопрятность, с ними связанная, вызвала во мне отвращение. Я сама сняла с постели простыни: мне и не хотелось спать на замаранном белье, и слишком долго пришлось бы дожидаться, пока conv?rsa придет убирать у нас в дортуаре. К тому же мне было неловко перед ней.
Сестра Лаура, исполнявшая в ту неделю обязанности сеттиманьеры, сразу же разрешила мне сходить в бельевую и взять свежие простыни. С тех пор как я стала iniziata – как давно это было! – я редко туда наведывалась.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72