Нет, я ни в чем не раскаиваюсь. Пусть на одну ночь, но я почувствовала жар жизни в себе. Не важно, что на меня смотрели всего пару часов – но меня видели. И признавали. И любили.
Потерявшая надежду
Анна Мария даль Виолин,
ученица маэстро Вивальди».
* * *
Я никогда не ощущала вкуса к раскаянию, хотя его польза считается неоспоримой. Мне же кажется, что это состояние души в конечном счете скорее пагубно, чем благотворно. Говорят, что оно – дверь на небеса, но для меня эта дверь всегда заперта. Так зачем же мне нужно чувство, способное открыть дверь лишь к боли и печали?
Даже находясь в заточении, я была исполнена душевного подъема, который многократно усилился, когда через три дня меня выпустили из карцера. Возбуждение и наказания, проистекшие из нашей недозволенной прогулки, нарушили обычный порядок вещей. Все тревожились о том, достаточно ли строгие меры приняла настоятельница, чтобы за ними не последовали новые кары – со стороны правления. Наиболее предприимчивые девчонки устроили небольшую лотерею. Делались ставки на то, сохранит ли Вивальди свое место, несмотря на его последний, совершенно вопиющий акт пренебрежения правилами.
Все приглашенные со стороны наставники постоянно находятся под угрозой. Так ведется и поныне. Удержатся ли они, зависит не только от качества их услуг, но и от того, могут ли они делать что-то такое, чего не может ни одна из обитательниц Пьеты.
Изначально правление хотело залучить в приют Вивальди для того, чтобы повысить мастерство струнной группы. Позже, когда он начал сочинять для нас музыку, его позиции как будто упрочились; тогда, как и теперь, он писал поразительно много.
Руководство Пьеты прекрасно отдает себе отчет в том, что венецианцы ходят на наши концерты, чтобы насладиться музыкой, которую они слушают. Наши лица, скрытые решеткой хоров, им не видны, и кажется, что звуки слетают к публике прямо с небес, приводя ее в состояние мистического восторга. Все это означает новые толпы желающих послушать нас и более щедрые пожертвования, которые нужны, чтобы кормить, одевать и обучать figlie di coro, а также гораздо большую по численности группу мальчиков и девочек из comun. Поэтому существует неутолимая потребность в новейшей, все более прекрасной музыке, которую Вивальди, несмотря на все свои грехи, исправно им поставляет.
Невозможно было даже допустить, что правление заколет эту гусыню, несущую золотые яйца и обходящуюся им в смехотворную сумму – сто дукатов в год.
Все струнницы и большинство певиц поставили на маэстро. В конце концов, король Фредерик остался нами доволен. Поговаривали даже, что он собирается пожертвовать Пьете крупную сумму.
Разумеется, отправка в монастырь сестры Челестины и понижение в должности привратницы – дело нешуточное, но ведь нарушение устава и следующие за ним кары неизбежны в заведении, подобном нашему; они вплетены в ткань его повседневной жизни точно так же, как молитвы, колокольный звон и трапезы.
Устроители лотереи – три певицы и трубачка – пустили небольшую часть средств на подкуп шпионки из figlie di comun – пышнотелой краснощекой девицы, прислуживающей на собраниях правления и подающей им напитки. Она должна была известить нас о результатах голосования по поводу маэстро: если он выиграет, наша лазутчица покажется в среднем из трех сводчатых окон, выходящих во внутренний двор; если его сместят, мы увидим ее в крайнем, ближнем к каналу окне.
Я была среди тех, кто ожидал во дворе сигнала Паолины. Мимо проходили наставницы, в том числе и сестра Лаура. Они убеждали нас уйти с холода, но я возразила, что мы любуемся плывущими по небу облаками (да так оно и было: после длительного заточения мы были рады видеть небо, несмотря на холод).
Я спросила Бернардину, позволяли ли ей, как и мне, писать письма в карцере. Она лишь глянула на меня так (каждый раз поражаюсь, как ей удается одним глазом выразить столько, сколько остальным – двумя!), словно я немного повредилась в рассудке.
– Кому, по-твоему, я могу писать? – спросила она.
Я пожала плечами и снова украдкой взглянула на окна. Мы обе примолкли, видя, что пухленькая фигурка Паолины маячит вблизи крайнего окна. Впрочем, она тут же подчеркнуто, даже оглянувшись на двор, двинулась к среднему окну и там застыла. Мы с Бернардиной, не тратя лишних слов, ринулись внутрь, чтобы оповестить всех.
В тот день правление решило, пусть и с небольшим перевесом – семь голосов против шести, – оставить дона Вивальди в должности ma?stro de concerti. Меня не особенно заботила судьба поставленных мною на кон монеток. Но каким же облегчением было узнать, что маэстро остается с нами! Думаю, до того самого дня, когда я мерила шагами стылый дворик – двадцать четвертого февраля 1709 года от Рождества Христова, – я не понимала, как много значит для меня его присутствие.
Выигрыш еще не был вручен кому причиталось – мы ждали, пока соберемся в трапезной, и тогда можно будет передать друг дружке монетки под столом, – как вдруг запыхавшаяся Паолина утащила меня в сторонку, в коридор, соединяющий церковные хоры с учебными классами.
– Было повторное голосование! – выпалила она, задыхаясь. – Синьор Балерин потребовал провести его по новой, и на этот раз получилось шесть «за» и семь «против». Вивальди выгоняют!
В ту ночь слухи перелетали в Пьете из спальни в спальню, и было их не меньше, чем голубей на Пьяцце. Шептались, будто Рыжего Аббата видели в доме Фоскарини целующимся с воспитанницей Пьеты. Разумеется, все это было чистейшей выдумкой. Да, кое-кто целовался на балу во дворце, и однажды Вивальди действительно чмокнул Клаудию – на льду, еще давно, – но в тот день маэстро пекся исключительно о том, чтобы произвести благоприятное впечатление на короля и на его свиту, так что ему было не до подобных пустяков. Слишком он занят был личными интересами, чтобы губить свою музыкальную карьеру из-за какой-то девчонки.
Некоторые усматривали в этом пересчете голосов руку великого инквизитора. Другие считали, что главная причина тому – недавний отказ маэстро служить обедню. В качестве довода Вивальди якобы привел довольно хлипкое оправдание – собственное слабое здоровье (которое тем не менее никогда не препятствовало ему заниматься гораздо более напряженной деятельностью, например часто отлучаться в Мантую и другие города, где он солировал в оркестре, изыскивал новых покровителей и вел себя столь недостойно, что это могло ему всю жизнь испортить). Находились среди нас и такие, кто по злоязычию или недалекости ума утверждал, будто своим исключением Вивальди сугубо обязан рыжему цвету волос.
Догадываюсь, что к тому времени Вивальди по праву заслужил репутацию шалопая. Однако мне представлялось чудовищной несправедливостью, что шести лет добросовестной службы, за которые наш coro не только не утратил былой известности, но даже приумножил ее, – этих лет недостаточно, чтобы правление прониклось к маэстро бесконечной признательностью.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72